Вредная привычка жить - Климова Юлия

    Я села за стол, взяла стопочку бумажек для заметок, на каждой написала одно и то же и сложила их в красивенькие маленькие треугольнички.

    Любовь Григорьевна время от времени поглядывала на мои действия и нервно щурилась.

    – Сколько лет нашей фирме?

    – Лет пять.

    – Отлично!

    Я набрала номер Крошкина и сказала:

    – Илья Дмитриевич, это Аня. У нас тут беспроигрышная лотерея, Валентин Петрович велел организовать, в субботу пять лет нашей фирме, вот и балуем сотрудников, вы уж зайдите, пожалуйста.

    – Ты что делаешь? – забеспокоились тоненькие очки на тоненьком носу.

    – Я даю вам обоим шанс! Иногда, чтобы разглядеть чьи-то глаза в толпе, нужно просто поднять от земли голову. У меня есть подруга, Солька, она учительница ботаники, я как-нибудь попрошу ее рассказать вам о брачных играх между животными. Сидите и изучайте папочку.

    – Но ботаника не занимается… – начала Любовь Григорьевна, но я остановила ее взглядом.

    Крошкин пришел минут через пять.

    – Спасибо, что пришли, – заулыбалась я, – а то никого не дозовешься.

    Я положила треугольнички в ряд и сказала:

    – Тяните, лотерея все равно беспроигрышная, так что больно не будет.

    Илья Дмитриевич улыбнулся и решительно взял судьбоносную бумажку. Собственно, судьбоносными были все бумажки.

    – Ну так разворачивайте и читайте, – потребовала я.

    Шея директрисы стала предательски расти в длину: любопытство брало свое. Я забарабанила пальцами по столу, давая ей понять, что подобное поведение неуместно. Любовь Григорьевна вздрогнула и ушла с головой в папку.

    – Два билета в театр, – объявил Илья Дмитриевич.

    – Поздравляю! – сказала я и торжественно пожала руку намеченному мужу своей директрисы.

    – Спасибо.

    – Вы уже решили, с кем пойдете? – поинтересовалась я, доставая билеты из верхнего ящика стола.

    Здесь я здорово рисковала, ибо от его ответа зависела не только судьба Зориной, но и ее дальнейшее психическое состояние.

    – Нет… – замялся Илья Дмитриевич. – Мне как-то даже не с кем…

    Я вздохнула с облегчением, возвела глаза к небу, мысленно подпрыгнула и также мысленно заискрилась от удовольствия. Любовь Григорьевна, по-моему, вообще перестала дышать.

    – О! Так что ж тут думать, не пропадать же билетам? Любовь Григорьевна, вы что делаете в это воскресенье?

    – Что? – Любовь Григорьевна поправила очки.

    Кто сказал, что у нас мало талантливых актрис? Да вы просто не там ищете: вот посмотрите, посмотрите, что с людьми делает любовь, это же полное перевоплощение, это же абсолютное соответствие предложенному образу. Любовь Григорьевна, вы молодец!

    – У вас на воскресенье планы есть? – спросила я, поглядывая на Крошкина.

    Он был спокоен, и перспектива провести вечер с Любовью Григорьевной его, по крайней мере, не пугала.

    – Нет, пока нет.

    – Так идите с Ильей Дмитриевичем в театр.

    – А что за спектакль? – поинтересовалась Любовь Григорьевна.

    Нет, ну ведь может, когда захочет!

    Билеты были Альжбеткины, я уж не знаю, на какие спектакли они ходят с Федором Семеновичем, могу только надеяться, что не на эротические. Я нервно перевернула билеты и вздохнула с облегчением:

    – «Двенадцатая ночь», Шекспир, между прочим.

    – Я буду рад, Любовь Григорьевна, если вы согласитесь, – вмешался в разговор Илья Дмитриевич.

    Тут-то она и растаяла.

    – Давайте сходим, – очечки сжались от страха и счастья одновременно.

    – Вот и отлично, – подвела я итог.

    Где-то в глубине души я и не сомневалась в успехе, и теперь, когда за Крошкиным закрывалась дверь, я, охваченная абсолютной нирваной, плюхнулась в кресло.

    – Как это все возможно?.. – забормотала Любовь Григорьевна. – Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло?

    – Что-о-о? – пропела я.

    Любовь Григорьевна медленно подошла к своему кабинету, обернулась и сказала:

    – Таких, как ты, больше нет!

    Я не знаю, что она имела в виду, но, в принципе, это правда: таких ненормальных больше нет.

    Фуршет устроили на первом этаже в столовой, и, надо сказать, ничего интересного не было. Все отчего-то жались, налегали на закуску, хотя нормальные люди на подобных мероприятиях налегают на выпивку, танцы были, как на партийном собрании, то есть их вовсе не было, а разговоры велись исключительно о работе. Мое предложение поговорить о сексе никто не поддержал. Счастливые люди, наверное, у них столько этого секса, что и говорить о нем не хочется. Реакция на мое предложение вообще оставляла желать лучшего: Любовь Григорьевна нервно заикала, Люська захихикала, Носиков покраснел почему-то в области шеи, а волшебный Семенов подсел ко мне уже после третьей рюмки водки.

    Мне кажется, что он никак не может определиться по отношению ко мне, наверное, мечется между мыслями:

    а) она запала на меня и заигрывает;

    б) она ждет от меня первого шага;

    в) она хочет, но боится.

    Бедный, бедный Борис Александрович, он и не знает, что есть еще:

    г) ненавижу, потому что ненавижу;

    д) прибью, но попозже;

    е) клопов давить – не самое любимое занятие… Они воняют!

    – Если тебе не с кем поговорить, – заботливо начал Семенов, – то я могу тебя послушать.

    – Да, я как раз хотела вас спросить, – мило улыбаясь, начала я, – а правда ли, что импотенция стучится в дверь к блондинам раньше, чем к брюнетам?

    Тут я увидела Валентина Петровича. Он приехал давно, часам к четырем, но из кабинета вышел только сейчас. Он налил себе сока в пластиковый стаканчик и о чем-то стал оживленно беседовать с Гребчуком.

    – Извините, я отвлеклась, так что вы говорите?

    Я повернулась к Борису Андреевичу. Семенов ничего не говорил: он просто не мог, наверное, мой вопрос его слегка шокировал.

    Валентину Петровичу кто-то позвонил, и он, приложив трубку к уху, вышел в коридор. Я последовала за ним. Селезнев дошел до лестницы и направился в свой кабинет. Я кралась просто какими-то огородами, пару раз меня прикрывали пальмы, один раз спас фикус, а уже на втором этаже я спряталась за какую-то сморщенную икебану. Приложив ухо к плотно прикрытой двери, я замерла.

    – Я больше не желаю с вами разговаривать… – грубо говорил Валентин Петрович. – Не надо мне угрожать, вряд ли вы сможете меня запугать… У вас нет доказательств, нам не о чем говорить…

    То ли на том конце провода представили какие-то доказательства, то ли угрозы были все же серьезные, но голос Селезнева дрогнул, и дальше он говорил уже другим тоном:

    – Что вы хотите… Это не телефонный разговор… Нет, не сегодня…

    В коридоре хлопнула дверь, я дернулась и пулей влетела в кабинет финансовой директрисы. Я заметалась по комнате, злясь на себя и на весь белый свет: наверняка Селезнев говорит сейчас самое интересное!

    Опять хлопнула дверь, но уже рядом. Раздались шаги Валентина Петровича, он уходил. Я вышла в приемную и села за свой стол. Спускаться вниз не хотелось, я решила переждать немного и смотаться домой.

    Дверь кабинета Селезнева была приоткрыта, и я сама не знаю, как так получилось, что я оказалась как бы уже за этой дверью.

    На столе Валентина Петровича лежал мобильный телефон… Вот она, секунда, когда меня остановить невозможно!.. Я схватила телефон и дрожащими руками стала жать на кнопки. Если бы знать, как устроены эти телефоны! То есть я знаю, у меня даже где-то валяется мой собственный, не оплаченный уже лет сто, но вот как обращаться с чужими телефонами, я не знала. Руки дрожали все сильнее, телефон выскользнул и шмякнулся об стол, я от неожиданности брякнулась в кресло, оно отъехало и налетело на тумбочку, заваленную журналами, журналы полетели на пол, я вскочила, схватила телефон, схватила журналы, заметалась, нога подвернулась, и я врезалась лбом в шкаф… Усилием воли я заставила себя замереть… тихо… все хорошо…

    Я собрала журналы, поставила кресло на место и хладнокровно стала изучать входящие звонки. Нужное меню я нашла не сразу, но все же нашла. Я схватила ручку и стала записывать номер последнего звонившего. Уже после четырех цифр я остановилась: это был почти мой номер, за исключением последних двух цифр. Валентину Петровичу Селезневу звонили Потугины…

Домой я пришла часов в десять. Подошла к шкафу и посмотрела на стопку приданого 46-го размера. Я разделась и с легкостью натянула на себя короткую юбочку и водолазку. Ничего не выпирало, пуговица застегивалась, «молния» не расходилась.

    Вот она, лучшая диета, – труп с запахом елового леса, тюрьма на линии горизонта и соседи – не то маньяки, не то перспективные убийцы. Присоединяйтесь!