Мачеха в хрустальных галошах - Донцова Дарья

Она скривилась. Потом вдруг, сильно толкнув Аду локтем в бок, бросилась к двери. Медсестра вскрикнула, согнулась пополам. Больная притормозила, обернулась и злорадно спросила:

– Больно? Это Коля сделал.

– Сейчас мальчик ударил Аду? – спросила я. – Но в комнате только мы трое.

– Он под столом сидит, вон там, – буркнула Наталья. – Коля всех убил. Да, знаю, Коля. Всех убил. Убежал. Убил и убежал.

Аделаида выпрямилась.

– Кого ваш сын жизни лишил?

– Всех. Это все Коля. А Мика любит маму, – прошептала больная, стоя на пороге. – Правильно я сделала, что Колю не оставила. Правильно поступила. Отстаньте. Он убежал! Убил и убежал! Боюсь!

Наталья открыла дверь и вышла.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я у Ады.

– Соответственно проведенному лечению, – пошутила та. – Не беспокойтесь, я вскрикнула не от боли, а от неожиданности. Согнулась специально, подумала, вдруг Евсюкова еще раз врезать захочет. Надо врачу рассказать о ее поведении, до сих пор она агрессии не проявляла. Я, правда, всего два месяца тут, раньше с Натальей работала Вера, моя подружка, она замуж вышла и в Чехию к супругу уехала. Верочка ни разу на подопечную не жаловалась. Что ее так взбесило?

– Всплеск злобы случился сразу после вашего вопроса про детей, – вспомнила я. – И похоже, Наталья Михайловна расстроена, что Вера ее покинула. К вам она еще не привыкла.

– Что случилось? – чуть запыхавшись, поинтересовался мужчина лет пятидесяти, появляясь в гостиной. – Ада, ты почему меня вызвала?

На секунду я удивилась: медсестра не звонила по телефону. Как врач сообразил, что ему надо спешить к Евсюковой? Но тут же догадалась: в кармане халата медсестры лежит тревожная кнопка.

– Наталья Михайловна меня ударила, – пожаловалась Ада. – Не больно, но факт настораживающий.

– Да она безобидная, как бабочка! – не поверил доктор.

– Ошибаетесь, Аркадий Николаевич, – возразила Аделаида. – Бабочка наша с кулаками оказалась.

– Евсюкова разнервничалась, рассказывая о своих близнецах, – уточнила я, – похоже, воспоминания о мальчиках очень для нее болезненны.

Аркадий Николаевич грубо перебил меня:

– Вы кто?

Я не успела ответить, вместо меня заговорила Ада, совершенно неожиданно заявив:

– Козлова – режиссер с телевидения, будет снимать фильм об интернате. Семен Владимирович в курсе, главврач велел мне гостью к Евсюковой проводить – рассказ о нас пойдет на примере ее жизни.

Врач окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом.

– Понятно. Теперь я хотел бы узнать, что тут произошло.

– Сначала мы разговаривали, – застрекотала Аделаида, – потом я вышла, они вдвоем остались.

Доктор уставился на меня. Я рассказала про Колю и Мику. Аркадий Николаевич подошел к полке.

– Эта шкатулка?

– Она самая, – подтвердила я.

Врач улыбнулся и сразу стал симпатичным.

– У моей старшей сестры такие же есть. Сейчас эта технология забыта, а в начале семидесятых была очень популярна. Бралась фотография, как-то обрабатывалась, переносилась на шкатулку, залачивалась. Супер получалось. Тогда не было компьютерной печати, но русский народ умом могуч, что угодно придумает. Красоту мастерили в фотоателье, понятное дело, из-под полы, в официальном прейскуранте такая услуга не значилась.

– Если у Натальи Михайловны есть дети, то почему о них в ее бумагах нет ни слова? – недоумевала Аделаида. – Я, когда на работу устроилась, спросила, кому звонить, если пациентка… ну, если ей совсем плохо станет. Полюбопытствовала, навещает ли кто женщину? Мне Семен Владимирович объяснил: «Берем только одиноких, Наталья Михайловна не исключение. В последний путь проводим ее мы, теперь наш коллектив – семья Евсюковой». Но шкатулка говорит об обратном: у нее есть дети, мальчики-близнецы.

Аркадий Николаевич сел в кресло.

– Это могут быть вовсе не сыновья нашей подопечной. Чайком угостите?

– С удовольствием, – засуетилась медсестра. – Степанида, вам какой? Черный, зеленый, фруктовый?

– Давайте ягодный, – выбрала я.

– Устали, Аркадий Николаевич? – заботливо спросила Ада.

– Есть немного, – признался врач. – Ведь не только здесь служу, еще в клинике на бульваре Ермакова подрабатываю.

– Больные, наверное, на вас молятся, – польстила ему медсестра. – Знаю, как трудно хорошего специалиста найти, а вы талант.

– Перехвалишь – испорчусь, – улыбнулся доктор.

Ада поставила на стол блюдо с пирожками.

– Попробуйте, сама пекла. Наталья мои капустнички уважает.

– Очень люблю домашнюю еду, – обрадовался Аркадий Николаевич. – Жаль, редко достается.

Аделаида одернула халат.

– Жениться вам надо. На хорошей женщине, медсестре, которая готовить обожает. Я бы от плиты сутками не отходила. Заглядывайте к нам завтра, угощу борщом и киевскими котлетами.

– Не знал, что ты такая хозяйственная, – протянул Аркадий Николаевич.

Ада кокетливо стрельнула глазами.

– Пока еще некому супчики варить, а хочется. Вот только Наталье Михайловне каждый день разное готовлю, она теперь редко в общей столовой питается. Кулинария – мое хобби. Заглядывайте к нам почаще, отведаете моей стряпни. Могу даже по вашему заказу что-нибудь испечь.

Я решила перевести разговор на интересующую меня тему.

– Почему вы думаете, что на шкатулке не дети Евсюковой?

Аркадий Николаевич потянулся за вторым пирожком.

– Шкатулка ни о чем не говорит. Подобную можно купить в антикварном магазине, на блошином рынке. Наталья Михайловна больна. К сожалению, когда ее привезли к нам, всех сопроводительных документов не было, хорошо хоть паспорт прилагался, а вот история болезни отсутствовала. Думаю, она давно неадекватна. Евсюкову осматривал психиатр, выписал лекарства, она их принимает, и особых проблем у нас с ней не было.

– Как Евсюкова попала в приют? – заинтересовалась я.

Доктор схватил третий капустник.

– Мне больше по душе слово «санаторий»… Печальная история. Как, впрочем, и у всех здешних обитателей. Семену Владимировичу позвонил наш основатель и главный спонсор, он и попросил приютить даму с проблемами. Игорь Николаевич владеет крупным строительным бизнесом, одно из его направлений – расселение коммуналок в центре Москвы. Жильцам покупают отдельные квартиры, здание ремонтируется, в него въезжают богатые люди. В одной из квартир жила Наталья Михайловна. Риелтор с ней договориться не смог, сообщил хозяину о своей неудаче. Когда мы за ней приехали, очень расстроились – у бедняжки в комнатушке царил полный раскардаш, чем она питалась, непонятно. Соседи рассказали, что, когда Наталья Михайловна в две тысячи пятом въехала в коммуналку, она вела себя странно, но вреда от нее не было. Евсюкова ни с кем не общалась, по коридору проскальзывала тенью, однако вовремя оплачивала коммунальные услуги, по расписанию мыла санузел и кухню, с другими жильцами была вежлива, никогда не грубила. Правда, сторонилась мужчин, в особенности молодых. Там в одной комнате жил старичок, так у него с Натальей что-то вроде дружбы наметилось, дедушка с пенсии вафли ей покупал, они часто мирно беседовали. А вот когда вернулся из армии сын соседки, Наталья Михайловна заперлась в своей комнате, днем даже в туалет не выходила, на кухню по ночам выползала, мылась, когда все спать лягут. Потом юноша уехал, и Евсюкова вернулась к прежнему образу жизни. Учитывая шрамы на ее руках, считаю, что она могла быть жертвой жестокого обращения, над ней издевался представитель сильного пола: отец, брат, любовник…

– Или сын, – тихо добавила я.

Аркадий Николаевич крякнул.

– Экие вы, женщины, упертые, если что в голову себе вобьете, потом клещами не вытащить!

Я мило улыбнулась, мысленно дополнив фразу: а среди мужчин встречаются такие, кто имеет свое, причем всегда правильное мнение, и категорически отказываются признавать чужое.

– Верочка мне про телевизор рассказывала, как Наталья его разбила, – вдруг вспомнила Ада. – Это ведь агрессия?

– Нет, – отмахнулся врач, – наверняка случайность.

– Что произошло с телевизором? – полюбопытствовала я.

Аркадий Николаевич покосился на изрядно опустевшее блюдо с пирожками.

– У Евсюковой сломался телевизор. Они с Верочкой, которая тогда о Наташе заботилась, спустились вниз в общую гостиную. Обнаружив, что там прохладно, медсестра вернулась сюда, чтобы принести для подопечной шаль. И тут грохот, звон, вопль… На шум примчались дежурная с ресепшен, я, пара медсестер. И что мы увидели? Жидкокристаллическая панель на полу валяется, вся вдребезги, Евсюкова на ковре сидит, рыдает. Я понял, что случилось: Наталья встала, пошла к двери, плечом задела телевизор, тот упал. Бытовое происшествие.