Самовар с шампанским - Донцова Дарья

– Давайте для завершения приятной беседы мы с доченькой споем для вас нашу фамильную старинную колыбельную, – предложил Петр. – Меня научил ей прадедушка, князь Васильев-Оноре. А он узнал ее от своего деда, корни этого зонга уходят во второй век до нашей эры. Дашенька так красиво выводит мелодию!

Глория зааплодировала:

– Просим, просим!

Я сделала попытку отвертеться:

– Увы, в доме нет рояля.

– Ничего, мой ангел, исполним а капелла, – не сдался Петр.

– Папочка, вы потеряли салфетку, – проворковала я.

– Где она? – не понял Петр.

Я показала пальцем на пол:

– Наклонитесь, вон лежит.

– Не вижу, – пробормотал папенька.

Ну вот, наконец-то врун произнес единственные слова правды за все время чудесного семейного ужина. Он не заметил салфетку, потому что ничего не ронял.

Я быстро встала, присела у стула эрзац-родителя и воскликнула:

– Ох, не могу вытащить, она попала под ножку стола. Папочка, помогите.

Петр Андреевич вскочил и опустился на корточки рядом.

Я прошептала:

– Прекращайте это кретинство. Я не умею петь.

– И не надо, – еле слышно ответил лжеотец, – я сам исполню песню, тебе только припев нужно повторить.

– Ждем колыбельную с нетерпением, – потребовала Зоя Игнатьевна.

Мы с Петром Андреевичем слаженно вынырнули из-под стола.

– Совсем забыла! – заговорила я. – На пороге дома я нашла останову в виде черной кошки. Лори, наверное, ты ее купила?

– Нет, – удивилась мать Феликса, – я сегодня не ходила по магазинам.

– Зоя Игнатьевна, предмет интерьера ваш? – спросила я.

Пожилая дама вздернула подбородок:

– Конечно, нет!

– Ой, нехорошая примета, – зачастила Анфиса, – черная кошка на пороге дома незадолго до свадьбы. Быть беде!

– Фиса! Замолчи, – велел Дегтярев.

– Я правду говорю, – не утихала домработница, – точно беда случится. Хуже черного кошака у дома перед бракосочетанием только баба с пустыми ведрами возле загса.

– В Москве теперь нет колодцев! – отрезал полковник.

Я взглянула на Феликса, я тоже так считала и похихикала, когда девицы из свадебного агентства перечислили глупые приметы. И кого мы с профессором встретили, когда вышли из дверей «Стрелы Амура»? Бабу с порожними ведрами! А теперь на крыльце обнаружилась подушка в виде черного кота. Все это весьма странно.

– Мешок, набитый синтепоном, не живой кот, – подал голос Маневин, – не стоит обращать на него внимание, это не считается.

– Но он кот! – не отступала Анфиса.

– Я не приобретала этот предмет интерьера, мама тоже, – произнесла Глория. – Феликс, ты принес безделицу?

– Я похож на умалишенного? – слишком бурно отреагировал Маневин.

– Дорогой, разве можно так отвечать родной матери? – мгновенно сделала стойку бабушка. – Ты слишком много общаешься с людьми из неинтеллигентных слоев, и это накладывает отпечаток на твое поведение.

Я тихо встала и начала медленно отступать к двери. Молодец, Дашенька, вовремя ты вспомнила про останову. Присутствующие увлеклись обсуждением подушки-кота и начисто забыли о том, что им обещали исполнение колыбельной. Еще пара шагов, и я очутюсь… нет, так нельзя сказать, я очучюсь… снова неправильно, я окажусь в холле. Да уж, семейные посиделки могут вынудить вас забыть родной язык.

– А песенка! – закричал Петр, когда я занесла ногу над порогом. – Дашенька, ты куда?

Проклиная слишком активного Петра Андреевича, я обернулась и улыбнулась:

– Никуда.

– Тогда начинаем, – обрадовался папаша и завел неожиданно красивым, хорошо поставленным баритоном: «Там вдали, за рекой, раздается порой…»

Петр затих, посмотрел на меня. Я растерялась и спросила:

– Что мне делать?

– Не стесняйся, тут все свои, – приободрил меня фейковый родитель. – Забыла слова? Сейчас напишу!

Петр Андреевич живо нацарапал несколько слов на листе бумаги, поданном ему для изображения генеалогического древа, потом передал его мне:

– Моя сладкая ватрушечка, не нервничай, просто повторяй припев. Там вдали-и-и, за реко-о-ой, раздается поро-о-ой…

Куда было деваться? Я глянула на бумагу и, ощущая себя полной идиоткой, речитативом прокукукала:

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку.

– Ах, как мило, чудесно, – бурно отреагировала Зоя Игнатьевна, – прелестно!

– Это птичка-а-а поет, малых деток зове-е-ет, – вывел на высоких нотах Петр Андреевич.

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – исполнила я свою арию, желая папаше провалиться сквозь землю, – ку-ку, ку-ку, ку-ку!

Не успела я лечь на кровать, как в дверь постучали. Не дождавшись ответа, створку распахнули, появилась голова Дегтярева:

– Ку-ку!

– Напоминаешь мне о позоре? – хмыкнула я. – Не очень-то благородно.

– Прости, случайно вырвалось, – смутился полковник. – Хотел дать понять, что это я, а не кто другой, вот и раскуковался.

Я села.

– Ты полагал, что твоего лица мне мало для идентификации личности?

Александр Михайлович вошел в спальню.

– Я принес тебе фруктовый чай и кекс.

Я подпихнула под спину подушку.

– Почему ты до сих пор не ушел домой?

Дегтярев понизил голос:

– Попрощался со всеми, сделал вид, что направился в холл, а сам поспешил к тебе.

– И что ты хочешь от меня? – прикинулась я дурочкой.

Толстяк поставил на тумбочку кружку и тарелку с маффином.

– Переведи текст, а? И расскажи, что узнала про Бритвину.

– Ладно, – кивнула я.

– Согласна? – не поверил своему счастью полковник.

– Конечно, – подтвердила я. – Но в качестве благодарности ты сделаешь меня своей неофициальной помощницей. Хочу участвовать в расследовании.

– Нет, – отрезал приятель.

Я уползла под одеяло:

– Спокойной ночи. Закрой дверь, когда будешь уходить.

– Ты отвратительно себя ведешь! – вскипел Дегтярев.

Я высунулась из-под перинки:

– Сделай одолжение, открой окно, здесь душно.

Александр Михайлович распахнул раму.

– Ну вот! Опять тут стоит садовая лестница. Сто раз говорил: ее надо убирать. Ты спишь с распахнутым окном, еще залезет кто!

– Не люблю, когда жарко, – ответила я.

– Поменяй зимнее одеяло на легкое, – посоветовал Дегтярев, – закрывай окно или вели унести лестницу. Ладно, я согласен на твое условие.

Я вновь приняла сидячее положение:

– Мудрое решение.

– Теперь рассказывай про Людмилу! – велел толстяк.

– Она – Луиза Маковецкая, – напомнила я и передала приятелю все, что рассказала мне Ксения Романовна Берг.

– Нина Федоровна Калинова? – переспросил полковник, когда поток сведений иссяк.

– Да, – кивнула я. – А теперь подумай, отчего Людмила-Луиза как две капли воды похожа на свою «тетю»? И почему больная аэрофобией Бритвина-Маковецкая решилась лететь в Россию на самолете? По какой причине она так страстно мечтала проститься с родственницей? Ответ один: Нина – мать Людмилы.

– Ангелина Валентиновна покончила с собой вскоре после того, как бандиты забрали выкуп, – протянул полковник.

– И как складывались события пять лет назад? – прищурилась я.

– Садись переводить, – велел Дегтярев. – Уже поздно, а надо сегодня отослать письмо.

– Нет, я выложила тебе все, что нарыла. Теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы, – закапризничала я.

– Жорж ляжет спать, если ты еще прожвачишься, – возмутился Александр Михайлович, – а мне срочно нужен его ответ.

– Наоборот, Перье как раз встанет, – парировала я, – забыл про разницу во времени? Не отказываюсь переводить твое послание. Раз пообещала – сделаю, но прежде ты введешь меня в курс дела. Сам-то что узнал?

– Ничего! – вскипел толстяк. – Тупик! Стена!

– Не нервничай, – утешила я его, – любую преграду можно обойти, перепрыгнуть или разрушить. Напомни обстоятельства гибели Ангелины Валентиновны.

Дегтярев поджал губы и сел на мою кровать.

– Забыла детали, – призналась я, – помню только в общих чертах. Сергей Петрович пошел на поводу у похитителя, не обратился в полицию, повез деньги сам. Его, как и следовало ожидать, обманули, сумку с наличкой забрали, дочь не отдали. Так всегда выходит, если в деле участвуют дилетанты.

– Справедливости ради отмечу, что не всегда и обученные спецы добиваются успеха, – вздохнул полковник. – Сообразив, что его обвели вокруг пальца, Маковецкий прибежал к нам. Но после драки трудно махать кулаками. Мы с преступником не общались, знали о ситуации исключительно со слов отца похищенной. Ангелина постоянно плакала, ей было плохо, детально побеседовать с ней так и не удалось.

Я откусила кекс.

– Слабоумная подопечная Ксении Романовны неожиданно продемонстрировала при взгляде на фото зачатки разума. Она стала указывать на изображение девушки и твердить: «Лу, Лу». Наверное, так дома звали Луизу. Больная испытала при виде снимка стресс, а потом стала называть себя Лина.

– Мать Луизы разбилась, упав с высокого этажа, – повторил Дегтярев. – К сожалению, в ее смерти косвенно виноват Василий Кожин, один из моих сотрудников. Он был новенький, проходил испытательный срок.