Вредная привычка жить - Климова Юлия

    – Хватит, хватит, – уступает мне Солька, потому что перед примерочной мне лучше не перечить, да и аргументы у меня железные.

    Брюки 46-го размера, и они на меня налезают. Они на меня налезают, но вот я не влезаю в них, у вас такое бывает? У меня – всегда: я всегда слишком велика для простого и естественного.

    Солька смотрит на мою обтянутую тканью попу и говорит:

    – Если свитер надеть навыпуск, то ты – богиня.

    – А если вообще без свитера, – спрашиваю я, – то тогда как?

    Тогда я что, не хороша собой? Этого не может быть, и я поворачиваюсь задом к зеркалу.

    – Кто виноват, – говорит Солька, – что у тебя такая большая… душа.

    Потом, помолчав, добавляет:

    – Давай попробуем 48-й.

    – Что? Что?! – вскидываю я брови.

    Признаться себе, продавщице, да всему миру, что у меня большая душа и она никак не хочет помещаться в эти брюки?!

    – Нет! – ору я и победно выхожу из примерочной.

    Солька идет за мной.

    – Заверните, – говорю продавщице, и она нервно сует брюки в пакет.

    Она знает, что мысленно я взяла пистолет с собой… что я готова разорвать весь мир не потому, что я такая плохая девчонка, а потому, что у меня очень большая… душа.

    Я иду вперед.

    Солька шепотом извиняется перед продавщицей и топает за мной.

    – Ну и в чем ты пойдешь на работу?

    – У меня есть одна юбка.

    – Коричневая?

    – Да.

    – Это не юбка, – говорит Солька с жалостью.

    – Правильно, это не юбка – это моя жизнь!

    Солька молчит: спорить со мной бесполезно.

    Мы поднимаемся к себе на этаж. Слава пилит. Надежда умирает последней, и я звоню в его дверь.

    – Ты голубой?

    – Нет, – спокойно отвечает Слава, совершенно не удивляясь вопросу.

    – А почему? Почему ты не голубой?! – истерично кричу я.

    Славка смотрит на Сольку и ищет в ней спасение, но та лишь пожимает плечами и крутит пальцем у виска. Похоже, это входит у нее в привычку.

    – Если ты так хочешь, – говорит Славка, – если тебя успокоит это, то я стану голубым.

    – Спасибо, друг, – говорю я и иду к своей квартире, по пути пиная дверь Альжбетты.

    Она высовывается в коридор, пока я нервно тереблю ключи, понимающе смотрит на Сольку и спрашивает:

    – Что, опять в магазин ходили?

    – А сколько тебе лет? – спрашиваю я, злорадно поглядывая на Альжбетку.

    Скорость зарождения гадостей в моей большой душе происходит всегда просто молниеносно, я даже люблю себя в такие моменты, потому что я непобедима!

    Альжбетта закрывает дверь, я облегченно вздыхаю и захожу в квартиру.

    – Зеленый чай вчера кончился, – сообщает Солька из кухни.

    – Значит, пришел конец моим почкам.

    Убираю брюки в шкаф и кладу их на стопку одежды 46-го размера – придет день, придет день…

    Солька идет к себе за чаем, а я достаю коричневую юбку, тяжело вздыхаю и утешаюсь тем, что мои профессиональные способности затмят даже эту юбку. Я по телевизору видела, что делают секретарши, и вот что я вам скажу: налить чай я уж как-нибудь смогу, да я просто профессионал в разливании чая!

    На следующий день я отправилась на новое место работы. Я была бесподобна и решительна: Солька объяснила мне, что такое факс и ксерокс, и я могла бы с закрытыми глазами собрать и разобрать два этих необходимых в жизни агрегата.

    – Вы кто? – спросила меня тоненькая женщина в тоненьких очках.

    – Я ваша новая секретарша, трепещите!

    Тоненькие очки поползли вверх, а женщина явно дала усадку по всем своим габаритам.

    – Валентин Петрович, Валентин Петрович! – заверещала она сиплым голосом. – К нам новая сотрудница!

    Видно, назвать меня секретаршей у нее просто язык не повернулся.

    Валентин Петрович, чувствуя неладное, вышел в коридор.

    Вообще-то внешне я нормальная, это внутренний мир мой столь богат, что не все его выдерживают. Я вспомнила наставления и заклинания Сольки и изобразила на лице добрую и ласковую улыбку сироты.

    Валентин Петрович сказал сухое «пройдите», и я оказалась в приемной, далее шел его рабочий кабинет.

    – Здесь вы будете работать, – сказал мой начальник, указывая на стол, заваленный аппаратурой и бумагами.

    Я неплохо владею компьютером, но тут просто не удержалась.

    – Я такую штуку по телевизору видела, – сказала я, показывая на монитор.

    Все мое существо кричало: гоните меня, гоните, я не хочу у вас работать, я вообще работать не могу, я людей боюсь, или люди боятся меня, – не помню, в чем в последний раз меня обвиняла моя мама.

    – Я рад, что вам у нас понравилось, – мрачно глядя на меня, сказал Валентин Петрович.

    Мне показалось, что ему вообще-то все равно, кто тут будет заливать заварку кипятком и тыкать пальцем в клавиатуру, я или еще какая-нибудь мечтательница.

    – Взаимно, – кивнула я головой и сразу взялась за дело.

    Я сгребла весь хлам с моего рабочего места на подоконник и уселась за стол. Хлам не дал мне возможности передохнуть, потому что шумно съехал с подоконника на пол.

    – Вот так! – многозначительно сказала я и положила ногу на ногу. Моя коричневая юбка зацепилась за гвоздь на стуле, я просунула руку под стол и стала проделывать там некоторые манипуляции, которые, по моему мнению, должны были освободить меня от столь глупого заточения. Валентин Петрович посмотрел на стоящую рядом тоненькую женщину в тоненьких очках и сказал:

    – Любовь Григорьевна, сотворите чудо, – и вышел из комнаты вон.

    – Вам, милочка, – обратилась ко мне Любовь Григорьевна, – надо немного заняться собой, и потом, ваши слова… они несколько резки и грубоваты, а вы же лицо фирмы!

    – Хорошо, – пообещала я, – завтра я перед работой почищу зубы и надену новые брюки, и дай бог вам терпения, когда вы будете проходить мимо меня.

    Время шло, но меня все не увольняли.

    – Понимаете, нам очень нужна секретарша, но желающих на это место предостаточно, так что, милочка, в ваших интересах как-то изменить ситуацию и подумать о своем более подобающем поведении.

    – Любовь Григорьевна, вы прекрасны, – сказала я, закатив глаза.

    Тоненькие очки съехали на нос, а тоненький голосок переспросил:

    – Что? Что вы говорите?!

    – Я говорю, что вы прекрасны, вы являете собой образ законченного стиля и полной неготовности к миру, который, возможно, еще распахнется перед вами…

    Любовь Григорьевна, по всей видимости, жила замкнутой жизнью. Вряд ли она позволяла себе оглянуться в сторону понравившегося ей мужчины или просто выпить кофе в какой-нибудь забегаловке, наверняка она страдала от неразделенной любви к одному из сотрудников, и наверняка она не знала, что я – это тот экземпляр душевности и человечности, который все это ей предоставит в самое ближайшее время.

    От моих слов Любовь Григорьевна села на стул.

    – Воды? – заботливо предложила я.

    – Нет, нет! – испугавшись, она подпрыгнула с места.

    Наверное, вода из моих рук ей заранее казалась отравленной, и она уже представляла, как скончается в корчащих ее тоненькое тело муках.

    – Как хотите, – пожала я плечами, – а вы здесь кто? Владычица морская или как?

    Любовь Григорьевна гордо выпрямилась: вот момент, когда она может заткнуть меня! Так она думала: по всей видимости, она не знала, что заткнуть меня невозможно.

    – Я финансовый директор.

    – Я рада за вас, – искренне сказала я, складывая хлам, свалившийся с подоконника, обратно на подоконник. – Наверное, тяжело досталась вам эта должность.

    – В каком это смысле?

    – Учились много, в каком еще может быть смысле!

    Я хотела добавить: «Посмотрите на себя», но сдержалась.

    – У меня за плечами университет и аспирантура, – гордо сообщила тоненькая директриса.

    – Ну и как?

    – Что как?

    – Принесло вам это заслуженное счастье?

    – Мне кажется, – строго начала Любовь Григорьевна, – вам пора уже приступить к своим обязанностям, мой кабинет вот здесь. – И она указала прозрачным пальцем на еще одну дверь в приемной.

    – Я так понимаю, что я и ваша секретарша тоже? – осведомилась я.

    – Вы понимаете правильно, и я не потерплю разгильдяйства и неуважения, – сказала Любовь Григорьевна более мягко.

    Я внимательно посмотрела на нее и улыбнулась: есть контакт! Она, сама того не ведая, уже любила меня. Так всегда бывает, надо было время засечь: за сколько минут она прикипела ко мне? Все же большая душа – это сила!

    Когда за ней закрылась дверь, я сказала ей вслед:

    – Сработаемся, Любовь Григорьевна…