Личное дело женщины-кошки - Донцова Дарья

– Так ведь первый день, нехорошо с прогула начинать!

– Ой, мамочка, – засуетилась Галя, – вы за дочкой ухаживайте, а я к Эвелине сбегаю!

Директриса посочувствовала новенькой медсестре и дала той неделю за свой счет. Через семь дней Зоя появилась в корпусе, на голове у нее был повязан черный платок. Эвелина Лазаревна насторожилась и в конце концов спросила:

– Как ваша дочка?

– Ничего, – спокойно ответила Килькина, – ей уже лучше, антибиотики прокололи.

– Ой, беда, – покачала головой Эвелина, – где же она так сильно простудилась?

– Без куртки на улицу вышла, – быстро ответила Зоя, – уж извините, не привыкла я на службе о личном болтать.

– Простите за неуместное любопытство, – смутилась Казакова, – просто я хочу вам помочь.

– Благодарю, но нам ничего не надо, – сухо ответила Килькина.

Больше Зоя никогда ничего о дочери не рассказывала. Детей в интернате было немного, кто ездил на инвалидной коляске, кто имел умственные отклонения, поэтому Эвелина Лазаревна однажды очень удивилась, увидав во дворе незнакомую девочку, которая сидела на скамейке около колясочницы Карины Авдеевой.

– У нас новенькая? – спросила Казакова у Галины, которая принесла в этот момент директрисе на подпись документы.

– Нет, – покачала головой Галя, – с чего вы решили?

– А с кем Авдеева играет?

– Это дочка Килькиной, – пояснила Галя, – у нее в школе карантин, дома одна оставаться боится, хоть и большая уже, одиннадцать лет, да за Зойкой хвостом ходит. Я прямо удивилась! Зоя ее привела и говорит: «Посиди во дворе», а у девчонки истерика началась: «Не бросай меня, не оставляй». Я разрешила ее с Карой Авдеевой познакомить.

– И правильно, – кивнула Эвелина Лазаревна, – Карине веселей будет, у бедняжки тут друзей нет.

Казаковой было до слез жаль Авдееву. Девочке не повезло с самого рождения, она жила с матерью, отца не имела даже по документам. Отчество получила скорей всего от фонаря, ну надо было какое-то написать, и мамаше пришло в голову имя Анатолий. Сначала Карину сдали в круглосуточные ясли, затем в детский сад на пятидневку, шалава-мать норовила оставить малышку в учреждении навсегда, каждую пятницу ей звонила воспитательница и говорила:

– Нина, имейте совесть, время к девяти идет! Пора девочку забирать.

Воспитательница заботилась о Карине лучше матери, и именно она забеспокоилась, когда в понедельник Кару не привели в садик. Она побежала к директрисе и настояла, чтобы к Авдеевым пошел участковый.

– У Кары мать умерла недавно, а бабушка внучку в восемь утра приводит! В любом состоянии: больную, сопливую, с температурой. Ей лишь бы внучку с рук сбагрить. А сегодня ее нет! Там что-то случилось! – твердила воспитательница.

В конце концов милиция вскрыла квартиру и обнаружила в ней мертвую бабушку и Карину в глубоком обмороке.

Старшая Авдеева умерла в ночь с пятницы на субботу, и несчастная крошка провела около трупа почти двое суток. Выйти из квартиры шестилетняя малышка не могла, телефон был отключен за неуплату. Ребенка отправили в больницу, а оттуда Карина переехала в психоневрологический интернат. С умственным развитием у девочки был полный порядок, но у нее после дней, проведенных около мертвой бабушки, отнялись ноги. Медицина лишь разводила руками – по идее, Карина должна бегать, никаких физических поражений нет, но малышка не могла даже стоять.

Живи Карина с любящими мамой и папой, ее бы, наверное, простите за глупый каламбур, поставили на ноги, но малышка очутилась в интернате, где до нее никому дела не было. Карину кормили, учили, никогда не обижали, но не пытались вылечить. Да и как бороться с параличом?

Несмотря на тяжелую судьбу, Карина сохранила ясность ума и была приветлива. Эвелина любила девочку и искренне обрадовалась, когда у той появилась подружка, Настя Килькина.

Вот последнюю директриса не могла назвать вполне адекватной. Настя пугалась собственной тени, легко начинала плакать и решительно отказывалась оставаться одна.

В паре Карина – Настя инвалид оказалась лидером, сильной личностью, а здоровая физически девочка слабой, ведомой, какой-то сломленной. Дети были невероятно похожи, беленькие, голубоглазые, худенькие, востроносые, а когда сделали одинаковые прически и вовсе начали смахивать на близнецов. Вот только характеры у подруг оказались полярными: Карина напоминала боевого слона, упорно идущего к цели, а Настя пугливого ленивца, крикни на него – и он свалится с дерева.

Шли годы, а девочки дружили все крепче и крепче. В конце концов Карина попросту переехала жить к Килькиным. Это было против всяких правил, но Эвелина закрывала глаза на нарушение. Во-первых, барак стоял на территории психоневрологического диспансера, а во-вторых, директор не хотела рушить дружбу девочек.

Ну а когда девочки выросли, в интернат явился нотариус, и Эвелина узнала о готовящейся сделке.

В первый момент директриса испугалась и помчалась к Карине.

Та совершенно спокойно сказала:

– Я имею право распоряжаться своей площадью, она моя по закону. Квартира не государственная, кооперативная, поэтому проблем не возникнет. Мы с Настей хотим жить вместе, она оформит надо мной опекунство по правилам, через суд.

– Настя не работает, – попыталась внести ясность Эвелина, – студентке не разрешат опеку.

– А Зоя Андреевна на что? – улыбнулась Карина. – С ней-то порядок. Не волнуйтесь, Эвелина Лазаревна! Скоро я уеду от вас.

Так и вышло. Эвелина Лазаревна была поражена, узнав, с какой скоростью Килькина провернула дело. Стало понятно, зачем Карина подарила ей свою квартиру. Человеку без собственной жилплощади опекуном инвалида не стать, а Зоя Андреевна жила в служебной квартире.

Авдеева уехала с Килькиными, но Зоя Андреевна продолжала работать в интернате. Пару раз Эвелина спрашивала:

– Как девочки?

– Хорошо, – сухо отвечала медсестра, – учатся, все у нас замечательно.

Казакова замолчала, потом осторожно спросила:

– А что случилось с Настей? Вы же приехали неспроста, телевизор лишь повод?

– Верно, – согласилась я, – хотела поговорить с Кариной, спросить, чем Килькины заслужили такой подарок, но теперь мне многое стало ясно. А где сейчас Карина?

– Так с Настей!

– Вы уверены?

– А где ж ей быть? – изумилась Эвелина.

– Действительно, – пробормотала я, – почему вы решили, будто с Настей что-то случилось?

– Ну… так, – нехотя ответила директор.

– Отчего не предположили, что беда стряслась с Кариной? Инвалиды более уязвимы!

– Только не Кара, – усмехнулась Эвелина, – она себя в обиду не даст, а Настя… Та совершенная амеба! Думаю, ее Зоя в детстве затравила, я случайно стала свидетельницей очень неприятной сцены!

– Какой? – напряглась я.

Эвелина вытащила сигареты.

– У нас у забора куст сирени растет, за ним лавочка стоит, ее с дорожки не видно. Один раз иду домой и слышу шорох…

Казакова сразу поняла, что на скамейке сидит кто-то из обитателей интерната, другим людям просто нечего здесь делать, время клонилось к вечеру, скоро отбой. Казакова решила обогнуть куст и вернуть подопечных в палату. У многих обитателей интерната при отсутствии разума обострены половые инстинкты, и одной из основных задач медиков было не допустить греха.

Эвелина решительно шагнула к кусту и тут услышала сердитый голос Зои:

– Ты мне надоела! Брошу тебя.

– Мамулечка! Не надо, – захныкала Настя.

– Привяжу в лесу к елке и уйду!

– Не надо!

– Чего, испугалась?

– А-а-а!

– Говори нормально!

– Да-а-а!

– Хочешь в чащу?

– Не-е-ет!

– Будешь слушаться?

– Да-а-а, – рыдала Настя, да так отчаянно, что у Эвелины защемило сердце.

– Смотри у меня! – не успокаивалась Зоя.

– А-а-а!

– Замолчи!!! – рявкнула мать.

Из-за кустов донесся шелест, потом странные квакающие звуки.

– Ну хватит, – уже ласковым тоном сказала медсестра, – перестань! Ты же знаешь, что я тебя люблю! Успокойся! Ради тебя стараюсь! Хочешь всю жизнь в Фолпине гнить?

– Не-ет!

– Значит, слушайся!

– Да-а-а! Мне страшно! В лесу привяжут к елке!

– Ты со мной, бояться некого.

– Да-а-а! – заикала Настя. – А я боюсь.

– О господи! Вот таблетка, живо ешь!

– Не хочу-у-у!

– Жри говорю!

– Не-ет! У меня от них голова болит!

– Ну все! Завтра точно в лесу окажешься! Позвоню тете Лизе, она Богдана пришлет! Глотай!

– Не-ет!

– Тихо, тихо, – заворковала Зоя, – всего-то и делов – лекарство выпить. А теперь сама рассуди! Зачем я тебя кормлю, пою, лечу, а? Если б хотела тебя выгнать, к чему время тратить? Живу тут только из-за твоих медикаментов. Где их еще достать? А ты без таблеток в дуру превратишься!

– Как Оля из седьмой палаты? – дрожащим фальцетом спросила Настя.

– Еще хуже, – успокоила ее добрая маменька, – как баба Клава из шестнадцатой.