Если вы не влюблены - Куликова Галина Михайловна

Несмотря на неустанные попытки Щеглова развлечь ее, Таня никак не могла расслабиться. В последнее время случилось слишком много всего непонятного и неприятного. Одна разбитая голова Курочкина чего стоила! Щеглов изо всех сил старался очаровать и обаять свою новую знакомую. Он беспрестанно рассказывал смешные истории из жизни, которые, судя по всему, случались с ним постоянно. Если верить его словам, он занимался всем на свете – строительством гостиниц, организацией таксопарков, изготовлением аквариумов на заказ и продажей пневмопробойников. Таня старалась быть любезной и улыбалась. Однако в душе она точно знала, что согласилась на эту авантюру исключительно назло Таранову.

Когда новый поклонник наконец-то откланялся и умчался в ночь на большом автомобиле, Таня вздохнула с облегчением и не спеша отправилась к себе в номер. Поднимаясь по лестнице, она почувствовала, что голова у нее слегка кружится от выпитого вина, сигаретного дыма и долгих разговоров. Корзина с цветами стояла на полу возле двери. Ей показалось, что цветы пахнут туалетной водой Таранова и смотрят на нее укоризненно. «Интересно, – подумала Таня, доставая ключ из сумочки, – он не желает со мной мириться, хороводится с Анжелой, а я, выходит, должна вести себя, как пай-девочка». Она внесла корзину в номер и уже хотела закрыть за собой дверь, когда раздались быстрые шаги, и перед ней возник вездесущий Рысаков. На нем была застиранная, недостойная известного артиста футболка, широкие шорты и сандалии а ля Пифагор. Ко всему этому прилагался задумчивый взгляд.

– С тобой Белинда никогда про ножницы не разговаривала? – спросил Тихон безо всякого вступления.

– Чего-чего? – Таня так удивилась, что едва не свалилась, наступив на собственные шлепанцы, ожидавшие ее у порога. – Про какие ножницы?

– Если бы мне удалось разрешить эту загадку, я мог бы считаться величайшим умом современности, – сказал Тихон и без спроса протиснулся к Тане в номер.

Увидел корзину цветов, сказал «Ого!», наклонился, оторвал головку маргаритки, растер ее в пальцах и вдумчиво понюхал.

– Тихон, ты варвар, – констатировала Таня, жалея свой букет. – Теперь объясни, чем тебе Белинда не угодила. Какая еще загадка, какие ножницы? О чем ты вообще?

Таня закрыла дверь и включила свет. Потом скинула туфли, прошла к окну и задернула шторы.

– Вот теперь обстановка располагает к серьезному разговору, – заметила она, упав в кресло и вытянув босые ноги. Пошевелила пальцами и блаженно прикрыла глаза.

– А я и правда серьезен, – сказал Рысаков, усаживаясь на стул, стоявший напротив. – Про Белинду я тебе потом расскажу. Мне вообще-то посоветоваться надо. Мне Регинины туфли покоя не дают. Надо было их сразу в милицию сдать. По всему выходит, что они побывали на месте преступления. Я понять не могу: каким образом журналистка потом эти туфли на место вернула?

– Как они вообще к ней попали? – задала встречный вопрос Таня.

– Вот именно! И ответ только один. Кто-то из наших ей эти туфли одолжил. А потом вернул в костюмерную и умыл руки. Если бы не я со своей орлиной наблюдательностью, никто бы ничего и не заметил.

– Но зачем какой-то никому не известной журналистке Регинины туфли? – спросила Таня, сев поудобнее и охотно включаясь в разговор.

– Оно и непонятно! Что же, в городе магазинов обувных нет? Зачем нужно было одалживаться? Фигня какая-то получается. Она взяла туфли напрокат, чтобы сходить на встречу с Аристархом Заречным в ордынский книжный магазин? Ладно бы, были те туфли безумно красивыми! А то ведь обувь для служанки! Чудеса, да и только. У тебя есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

– Никаких, – честно призналась Таня. – А что ты там говорил про Белинду, я не очень поняла?

– Я тут на досуге вспомнил, как на правой туфле Регины царапина появилась. Дело было так. Когда у Курочкина очередной портсигар испарился, мы с ним вдвоем стали бегать по гримеркам, все искали пропажу. Думали – вдруг кто подобрал? Так вот, заскакиваем мы в костюмерную и видим: стоит Белинда с туфлей в одной руке и с ножницами в другой. Она потом говорила, что собиралась нитку отрезать, которая из-под пряжки торчала. Ты же знаешь, когда дело касается работы, она становится аккуратной до отвращения. Короче, когда мы с Андрианычем в комнату ворвались, Белинда как подпрыгнет от неожиданности, да ножницами по туфле как царапнет! Расстроилась ужасно. Мы, естественно, по шапке получили и быстренько слиняли. А на туфле царапина так и осталась. Белинда нам ее долго простить не могла. Но если бы не эти ее ножницы! Они у нее какие-то особые – жутко острые. Она их, кстати, в бархатном футляре держала.

– Да знаю я про эти ножницы – это подарок какой-то швейной фирмы. Ну? И что с ними не так? – спросила Таня сердито.

Сердилась она оттого, что ей не нравилось обсуждать с кем бы то ни было свою подругу, а уж тем более в чем-то ее подозревать. Ей хватало и того, что Белинда явно утаивает что-то про встречу с Романчиковой в кафе. Таня до сих пор не могла ей этого простить. Она всегда считала, что лучшие подруги должны рассказывать друг другу все без исключения и вместе находить выход из всяких неприятных ситуаций. Однако Белинда оказалась крепким орешком, и сколько Таня на нее ни наседала, та так и не раскололась.

– Так вот, – продолжал повествовать Тихон. – Пошел я к Белинде и говорю: может, нужно эти туфли проклятые милиционерам отдать, которые убийство Заречного расследуют? А заодно, говорю, и те ножницы, которыми ты на них царапину сделала? Чтобы, значит, доказать, что туфли особенные, меченые? А Белинда вдруг ка-ак на меня накинется! Что я всякую ерунду выдумываю и сею смуту и что Алик меня за это не похвалит. Я хоть и растерялся поначалу, но все-таки быстро смекнул, что напугало ее одно из двух: либо туфли, либо ножницы. И сразу свою теорию решил проверить. Спросил еще раз про туфли, она на меня рыкнула. Потом снова заикнулся про ножницы и вот…

Тихон замолчал, сделав трагическую паузу и глядя на Таню с таким сожалением, как будто ей предстояло услышать весть о смерти любимой собаки.

– И что? – подыграла она, не зная уже, что и думать.

С одной стороны, дело касалось реального убийства, а с другой, эта история про ножницы объективно выглядела какой-то глупой.

– Белинда почему-то так испугалась… Как будто я уличил ее в том, что она этими ножницами пырнула Папу Римского. В общем теперь я все терзаюсь и мучаюсь… Я же все-таки законопослушный гражданин и известный человек. Меня каждая собака, которая телевизор смотрит, в лицо знает! И получается, что я от следствия утаиваю важную информацию.

– Не переживай, Тихон. Получается, что мы все утаиваем, – подбодрила его Таня. – В конце концов, все, что знаешь ты, знает еще куча народу. Да вся наша труппа!

– Слушай, чего я, собственно, пришел, – снова встрепенулся Рысаков. – Я все же думаю, что туфли у Белинды надо реквизировать. Хочешь – не хочешь, а они являются уликой. Хотя Регина, скорее всего, уже все следы затоптала. В том смысле, что она в этих туфлях потом на сцену выходила.

Таня пообещала поговорить и с Аликом, и с Белиндой.

– Да, что-то не удались наши гастроли, – посетовала она, провожая Тихона до двери.

– Переживем. Главное, чтобы Серафимыч оклемался, – невесело откликнулся тот. – Все каркал, каркал – и докаркался…

Андриан Серафимович лежал на больничной койке, похожий на мумию египетского фараона: голова полностью забинтована, повязка сходилась под подбородком. Холодные лучи утреннего солнца щекотали его расцарапанную щеку. Мария Кирилловна пустила слезу, глядя на своего несчастного мужа. Будкевич взял стул, усадил ее рядом с кроватью и сказал:

– Пойду за врачом, надо с ним поговорить.

Дежурный доктор – моложавый подтянутый мужчина лет сорока – производил приятное впечатление.

– Мы, знаете ли, в милицию обратились. Характер ранения спорный. Может быть, ваш коллега ударился, когда упал. А может быть, его ударили. По крайней мере, алкоголем от него не пахло, с сердцем все в порядке. Ботинки не скользкие, а вполне даже устойчивые, с хорошей прорезиненной подошвой. Так что пусть следствие разбирается. Все же это не пьяница какой-нибудь, а артист из Москвы. На нас на всех большая ответственность.

– У него серьезные повреждения? – спросил Будкевич.

Маркиза сидела молча и на доктора смотрела исподлобья. Это был один из ее личных методов воздействия на людей.

– Вы не волнуйтесь, все, что нужно, мы сделали, жизни его сейчас ничто не угрожает.

– Понимаете, доктор, – проникновенно начал Алик, – мы к вам на гастроли приехали. Скажите, когда он сможет выйти на сцену? Приблизительно.

– На сцену? – прищурился доктор. – Откуда же я знаю? Если бы он палец сломал, тогда я бы сказал вам точно. А так… На мой взгляд, ему бы давно пора очнуться. А он, видите, все еще без сознания.