Блондинка за левым углом - Куликова Галина Михайловна

— Вас, — начальник посмотрел на брюнета, — я попрошу лично зайти к Дубняку минут через тридцать и пригласить его ко мне. Предлог придумаете сами — что-нибудь абсолютно невинное, он не должен насторожиться. И сами же проводите его ко мне. Маловероятно, конечно, но если будет сопротивляться — применить силу.

— Слушаюсь, — вытянулся перед ним эффектный брюнет.

— Выполняйте. Желаю удачи.

Дубняк шел по коридору в сопровождении любезного сотрудника службы собственной безопасности, размышляя о своих проблемах. Вызов к руководителю грозного подразделения, которого побаивались и недолюбливали (побаивались за принципиальность и непреклонность в борьбе с предателями, а недолюбливали за то, что он, один из немногих, имел прямой доступ к высочайшему начальству), его смутил, но не испугал — он был чист перед родной организацией. Во всяком случае, почти чист. Группа "У" не в счет — ведь она работала на ведомство, а не против него.

Однако то, что он услышал от седого человека с прекрасной военной выправкой, повергло Дубняка в состояние глубокой депрессии. Он был раздавлен, деморализован.

— Борис Борисович, — обратился к нему руководитель службы, — мы знаем вас давно. Знаем как прекрасного специалиста, настоящего профессионала, неоднократно делом подтверждавшего свою высокую квалификацию. Вы пользовались полным доверием руководства, на вас возлагались не только ответственные задачи, но и определенные надежды — вы же знаете, как ценятся опытные кадры. Когда недавно с нами согласовывали ваше возможное перемещение на генеральскую должность, мы дали отличную характеристику. Но… Я не берусь пока оценивать то, что мы узнали вчера. И «наверх» я тоже не докладывал — хочу услышать лично от вас, что это все означает. Скажу прямо — я сознательно не стал проводить спецоперацию в полном объеме. Предоставляю вам возможность дать исчерпывающие объяснения, чтобы помочь нашей службе во всем разобраться. Надеюсь на вашу честность и порядочность даже в том случае, если вы преступили закон и нарушили присягу.

Он протянул одеревеневшему Дубняку распечатки его с Лаймой телефонных разговоров и, отвернувшись к окну, закончил:

— Читайте. Думайте. Решайте. Я жду.

Читать Дубняку не было надобности, он и так помнил эти коротенькие диалоги. И отлично понимал, что для офицеров службы, борющейся за чистоту рядов, эти тексты — сигнал к немедленному действию.

Интуиция не обманывала его — как он не хотел включать этот проклятый телефон, как не хотел! Но, с другой стороны, разговор в этом кабинете все равно состоялся бы — только позднее, когда проклятая группа "У" попалась бы на какой-нибудь из своих проделок, которые они считают секретными операциями…

Он подумал, что правда о происходящем будет вполне уместна в этих стенах. Правда в его интерпретации. Как хорошо, что Хомяков умер! Неблагородно все валить на мертвых, но это именно из-за него Дубняк не разогнал группу "У" сразу — все боялся, что Хомяков оставил дело на контроле и с него рано или поздно спросится.

Его рассказ под диктофон занял около полутора часов. Потом он здесь же, в кабинете, написал подробные показания. После этого руководитель службы собственной безопасности попросил принести для Дубняка кофе, а сам, забрав исписанные им листы и диктофон, ушел. Выходя из кабинета, он бросил:.

— Борис Борисович, я надеюсь, у вас хватит благоразумия оставаться на месте?

Дубняк, немного оправившийся и уже осваивающий роль невинной жертвы чудовищных приказов, с обидой ответил:

— Я не предатель, и бежать мне незачем!

Вернувшись примерно через час, руководитель службы сел в кресло и надолго задумался. Потом поднялся, вышел из-за стола и устроился напротив Дубняка, который сидел терпеливо и скромно в ожидании решения своей участи.

— Послушайте, Борис Борисович, — неторопливо начал он, — я не хочу питать вас иллюзиями, но и обременять вашу душу лишними тяготами тоже не желаю. Сейчас мы начнем официальную проверку по всем фактам, которые вы нам сообщили. Если все подтвердится, вы — чисты. Но дело усложняется тем, что Хомякова нет, а с мертвых, сами понимаете, какой спрос? Ведь на них же и лишнее свалить можно, согласны? Короче говоря, до окончательного решения вопроса мы будем ходатайствовать о вашем отстранении от работы. Посидите дома, отдохнете. Если все, вами рассказанное, подтвердится, вы вернетесь к своим обязанностям. Обещаю, что в этом случае произошедшее не скажется на вашей дальнейшей карьере. Единственная просьба — пока идет расследование, никуда не уезжать. И приказ — с вашими подопечными из группы "У" никаких контактов. И еще. Отдайте, пожалуйста, телефон, по которому вы разговаривали с ними, и укажите, как можно связаться с командиром. И напоследок вот что. Расскажите, как они выглядят. Все трое. О Лайме Скалбе подробнее. Меня черезвычайно интересует эта, так сказать, пиковая дама.

— Пиковая дама? — пробормотал Дубняк. — Это не про Лайму. Она так, дамочка.

Выскочив из ресторана, Лайма поймала такси, чтобы ехать в штаб-квартиру. В свою машину садиться нельзя. Ее могут взорвать или испортить тормоза — у бандитов выдумки хватит. Шофер, насвистывая, влился в плотный поток транспорта и заметил:

— А вы в курсе, дамочка, какие сейчас в центре пробки?

— Мне все равно, — потусторонним голосом ответила Лайма и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза. И почти сразу заснула.

Пока такси крутилось по улочкам, ей снились кошмары. Вот она стоит в темном переулке, ночь, идет холодный дождь, а у нее нет даже зонта. Тут из глубины переулка появляется маленькая сгорбленная фигура, закутанная с ног до головы в черный плащ, и бредет по тротуару, медленно к ней приближаясь. Лайма делает шаг навстречу, чтобы спросить, нет ли у ночного пешехода чего-нибудь прикрыться от дождя, хотя бы полиэтиленового пакета, и видит, что это — старушенция лет семидесяти, с неприятным морщинистым лицом, крючковатым носом и безгубым ртом. Старуха просеменила мимо, не обращая внимания на протянутую к ней руку. Едва она исчезла, как из мрака и водяной пыли возник, идя точно по ее следам, молодой человек, одетый официантом. На глаза его была надвинута черная широкополая шляпа, а вокруг шеи несколько раз обернут черный шарф.

В одной руке странный молодой человек держал небольшой туристический топорик, в другой — круглый блестящий поднос. На черном лацкане ярко выделялся белый прямоугольник. Табличка с именем, догадалась Лайма, и стала вглядываться, что же там написано. Написано было: «Родион», и Лайма подумала, что это какая-то организация, а потом вспомнила, что это имя. Тут же ей показались знакомыми и фигура, и повадки молодого человека в черном. Сообразив, что он похож на наглого безымянного официанта, который хотел ее отравить, она преградила ему дорогу и сказала: «Теперь я знаю, как тебя зовут. Говори, почему ты хотел меня убить?» Официант остановился и ответил: «Ты убежала и не заплатила деньги, даже не оставила чаевых. Вот бабка, за которой я гоняюсь уже целую ночь, тоже никогда не оставляла чаевых, ни одного процента, хотя положено как минимум пять от суммы заказа! И поэтому я эту старуху-беспроцентщицу сейчас убью топором».

— Приехали, — громко сказал таксист, обернувшись назад.

Лайма вздрогнула и проснулась. Машина стояла во дворе знакомого дома, и все вокруг казалось игрушечным и нестрашным.

Она посмотрела на счетчик и полезла за кошельком. Мельком глянула в зеркальце заднего вида и мрачно подумала, что с таким выражением лица люди прогуливаются по кладбищу. Надо немедленно встряхнуться — Корнеев и Медведь не должны заметить, в каком она состоянии.

Они и не заметили.

— Я наткнулся на странную запись в бумагах Абражникова! — Медведь встретил Лайму сообщением. — Только это касается не Сандры Барр, а вашего с Жекой любимого Леджера. Тут стоит давнишняя дата и написано: «Выполнить для Леджера. Проследить за объектом, выяснить его домашний адрес и дневное расписание». И обозначена сумма в рублях и копейках. Она не совпадает с той, которую Леонид Леджер тебе, Жека, заплатил. Выходит, это действительно было раньше, никакой путаницы. Что бы это значило? И вообще: за кем тогда должен был следить Абражников?

— Что, если за Раей Метелицей? — предположила Лайма.

— Ерунда. Зачем бы влюбленной Рае скрывать свой адрес от Леджера?

— Если это тот Леджер, в которого она была влюблена. Может, она влюбилась в одного, а слежку за ней установил второй брат.

— Зачем?

— Откуда я знаю?

— Как бы то ни было, если верить записям, выходит, что какой-то Леджер уже нанимал Абражникова раньше, — сказал Корнеев.

— Выходит, — согласился Медведь. — А теперь скажи мне вот что. Ты выдал себя за Абражникова. И оба брата это проглотили. Хотя один из них должен был знать, что ты — совсем другой человек.