Муха в самолете - Донцова Дарья

– Здесь не справочное бюро.

– Конечно, но, кроме вас, тут никого нет, где же узнать дорогу? – попыталась я наладить контакт.

– Мое дело какое? На остановке поинтересуйся, – вякнула грубиянка.

Я вышла на улицу и обозрела абсолютно пустую дорогу. Пришлось снова обращаться к неприветливой торгашке:

– Извините, людей на остановке нет.

– Прямо беда, – неожиданно вступила в разговор баба, – горю синим пламенем. Неделю назад тута не пропихаться было, а как мороз вдарил, так народ по щелям попрятался и в магазин не ходит. За фигом я столько хлеба заказала?

Я машинально посмотрела в сторону прилавка, заваленного батонами, заметила среди них булочку с корицей и попросила:

– Дайте, пожалуйста, вон ту плюшку и маленький пакет кефира, я рано из Москвы выехала, не позавтракала, теперь есть захотелось.

Получив просимое, я отошла в сторону и, устроившись на подоконнике, начала есть. Сперва заболел зуб, потом стало понятно: булка несвежая. Выбросить ее на глазах у продавщицы показалось мне неприличным, и я, снова вернувшись к прилавку, попросила:

– Можно пакетик взять?

– Рубль гони, – велела баба и, получив монетку, стала наблюдать, как я, положив булку в мешочек, запихиваю ее в сумочку.

– Зачем еду комкаешь? – неожиданно спросила она.

– Сразу столько мне не проглотить, потом доем.

– Чего там жрать, на один укус.

– Да, вы правы, – кивнула я и пошла к двери.

– Эй, стой!

Я обернулась.

– Ты моя покупательница, – по-прежнему сурово заявила продавщица, – могу теперь и ответить. Веревкино тут близко, налево по дороге, полтора километра. Только что ты там забыла?

– Дачу на лето ищу, ребенка вывезти, – быстро нашелся ответ.

Баба засмеялась:

– Откуда про Веревкино услыхала?

– Женщина одна подсказала, мы на детской площадке познакомились, – улыбнулась я.

Торговка захихикала:

– Ну, ну, сгоняй по морозцу, коли присоветовали. Знатное местечко Веревкино, понравится до жути.

– Значит, налево? – решила я уточнить еще раз дорогу.

– Ага, спокойно чапай. Там трактор колею разгреб, его из Овсянкина прислали, – вдруг обрела редкостную словоохотливость мрачная тетка, – овсянкинцы хорошо живут, вот сами о себе и позаботились, чтоб по сугробам не переть.

Я вышла за дверь, накинула на голову капюшон и пошла в указанном направлении. Красота вокруг стояла невероятная. Белый-белый снег – такого никогда не встретишь в городе – искрился на солнце, потом тропа резко свернула в лес, и я двинулась сквозь строй вековых темно-зеленых елей, от макушки до корней осыпанных инеем. Давно, с самого детства, когда Раиса отправляла меня на январские каникулы к своей матери, я не видела такой зимы. В Москве постоянная слякоть и грязь, а тут настоящее царство Берендея.

Некоторое время я любовалась пейзажем, потом холод начал быстро проникать под одежду, и очень скоро стало понятно: пуховая куртка китайского производства хороша только для столицы. Она вполне держит тепло, пока вы скачками несетесь от дома до метро, но за городом от такого «полушубка» нет никакого толка. Пронизывающий ветер сдувал капюшон, руки в кожаных перчатках замерзли, а ноги в казавшихся еще утром теплыми сапогах задеревенели. Я попыталась увеличить скорость и поняла, что лицо заледенело. Впрочем, в любой ситуации надо искать светлые моменты. Конечно, еще десять минут, и я превращусь в Снежную королеву, зато зуб совершенно перестал болеть, скорей всего, он заморозился и поэтому прекратил беспокоить хозяйку.

Пытаясь согреться, я побежала и вознеслась на холм, посередине которого маячил столбик с табличкой «Веревкино». Огромная радость охватила меня. Ура! Цель достигнута, сейчас постучусь в первый попавшийся дом и попрошусь погреться. Сельские жители милосерднее городских, ну не выкинут же они меня вон, пожалеют почти околевшую от холода глупую москвичку, решившую бродить по лесу в неподходящей одежде и сапогах итальянского производства. Надо же было сообразить: то, что на родине Леонардо да Винчи считается обувью для зимы, в России подойдет только для осени, причем сухой и не слишком холодной. Эх, мне бы валенки! Следует помнить об уроках истории! Солдаты Наполеона замерзли в Подмосковье, да и фашистская армия не выдержала схватки с генералом Стужей! Ладно, сейчас согреюсь!

Полная оптимистических надежд, я быстро спустилась с горки и побежала вперед. Тут и там виднелись припорошенные снегом горы вырытой непонятно зачем земли, потом я наткнулась на длинный, похоже, жестяной забор. Изгородь казалась бесконечной. Потратив последние силы, я добежала до того места, где она заканчивалась, и увидела прибитую на крепко запертых воротах табличку «Строительство коттеджного поселка «Светлый рай», продажа участков».

Название местечка меня насмешило. Светлый рай! Разве противоположность ада может быть темной?

Переставшие что-либо чувствовать ноги вынесли меня к лесу, глаза наткнулись на новый столбик с указателями. Вверху висела табличка с перечеркнутым названием «Веревкино», внизу была еще одна, равнодушно сообщавшая: «Овсянкино. 2 км».

Секунду я пыталась оценить ситуацию, потом пришла в ужас. Похоже, деревни под названием «Веревкино» нет. На ее месте сейчас возводится коттеджный поселок. Вот почему продавщица из магазина гнусно захихикала, услыхав мою ложь про желание снять дачу на лето. Какая мерзкая баба! Она явно знала, что нужный незнакомой москвичке населенный пункт остался лишь на карте, но не остановила меня, не сказала: «Не бегай зря по холоду, Веревкино загнулось».

И что мне теперь делать? Сил идти ни назад, ни вперед нет, я попросту замерзну, потому что ноги окончательно превратились в колоды, а тело в заледеневшую чугунную чурку.

Осознав почти полную безнадежность случившегося, я навалилась на какой-то здоровенный ящик, стоявший у запертых ворот. Интересно, когда найдут мое тело? Скорей всего, активная работа на стройке начнется лишь весной. К тому времени от госпожи Таракановой останутся только сапожки! Все остальное съедят волки! Или дикие кабаны! А может, тут водятся медведи! Меня затрясло от ужаса, пальцы вцепились в крышку ящика.

– Мадам, – послышалось за спиной, – вам будет трудно открыть сей контейнер, оставьте работу профессионалам!

Я взвизгнула, попыталась сделать шаг, поскользнулась и шлепнулась в мягкий сугроб. Моментально перед носом появилась темно-зеленая варежка, сшитая из брезента.

– Мадам, – произнес все тот же голос, – экая вы, право, дикая орхидея, падаете на землю. Вставайте, иначе филей отморозите! Вы как сюда завернули?

– Мне нужно Веревкино, – еле-еле выдавила я из себя.

– О, мадам! Оно когда-то было здесь, вернее, еще летом стояло, но сейчас, увы, к большому горю, а может, и к счастью, его снесли. Сровняли с землей, убрали, словно Содом и Гоморру. Простите, вам удобно в сугробе?

– Нет, – прошептала я, – холодно очень.

– Разрешите пригласить вас к себе? Если, конечно, не сочтете за наглость подобное предложение, сделанное незнакомым мужчиной.

– Большое спасибо, – почти теряя сознание от окончательно сковавшей меня стужи, пролепетала я.

– Извольте встать, давайте руку, теперь сюда, левее, чуть-чуть осталось, нагнитесь, тут притолока, отлично. Прошу, разоблачайтесь!

Негнущимися пальцами я расстегнула куртку и повесила ее на гвоздь, вбитый в стену.

– Вам лучше снять сапоги, – сказал спасший меня от неминуемой смерти мужчина, – облачитесь, коли не побрезгуете, в валеночки.

В ту же секунду он обернулся, я увидела большую седую лопатообразную бороду, закрывавшую почти все лицо, и пронзительно голубые глаза под клочкастыми бровями.

– Нуте-с, – ласково прогудел старичок, – опомнились? Прошу, катанки[4] теплые!

Прежде чем я сообразила, о чем он толкует, дедушка ловко наклонился, расстегнул мои сапоги, стащил их и нацепил на потерявшие всякую чувствительность ноги огромные серые валенки.

– Эх, молодо-зелено, – протянул он, – все фик-фок на один бок! Чулочки пристегнула – и на мороз. Наверное, совсем вам плохо?

Я закивала, не в силах сказать ни слова.

– Посидите, мадам, пару минут и оттаете, – сказал дедуля, – а пока суд да дело, я чайку сгоношу.

Повернувшись спиной к гостье, хозяин начал греметь бидоном, по небольшому помещению поплыл запах керосина. Ноги начали отогреваться, пальцы закололо иголочками, я принялась осматривать комнатенку. В углу громоздится железная кровать, около нее колченогая тумбочка и этажерка, на которой горой навален всякий хлам. Левая сторона была отдана кухне. Тут висела оббитая раковина, над ней – самый обычный рукомойник, к такому подносят руки, поднимают вверх железный шпенек, и в образовавшееся отверстие медленной струйкой начинает вытекать вода. Чуть поодаль стоит ведро, прикрытое куском фанерки, и столик…