Сафари на черепашку - Донцова Дарья

По спине потек пот, похоже, на предприятии имелся целый штат людей «табличкописателей», здесь тщательно блюли секретность, боялись невесть откуда взявшихся врагов, вот и напридумывали хитрые системы запоров. Дверь нельзя открыть из коридора! Только со стороны подвала.

Меня стало потряхивать, я вытащил мобильный. «Нет сигнала сети». Я уставился на дисплей и ощутил настоящий ужас. Ну и дурака я свалял! Не сказал никому, куда отправился, звонил, правда, Норе, но не сумел поговорить с ней. Мог хоть записку написать или Ленку попросить сообщить хозяйке, куда я поехал и зачем.

Я привалился к стене. Полноте! Марина ли меня вызывала? Если да, то куда она подевалась? Да и женский голос звучал глухо, почему я поверил незнакомке? Отчего ринулся в расставленный капкан? Вот по какой причине мадам упорно советовала мне захлопнуть быстро дверь! Никакой ловушки нет, мерзавка знала, что дверь изнутри не открыть. Я обречен на смерть от голода и жажды. Бутыль с водой и пачку печенья я забыл в машине.

Мигом захотелось есть, пить, закружилась голова… Огромным усилием воли я попытался взять себя в руки. Спокойно! Элеонора меня выручит!

Ага! А как она догадается, куда подевался ее секретарь? Меня никто не видел, да и в округе нет ни одной души, только пара ветеранов, доживающих век в полуразваленных домах. Мне вспомнился говорливый старичок, шофер директора, хваставшийся своей приближенностью к начальству. Как его звали? Забыл. Да и какая разница! Надо думать не о ерунде, а о том, как выбраться отсюда!

Я попытался сосредоточиться, но перед глазами, как назло, возник бодрый дедуська, а в ушах звучал его голос.

– Эх… да… жизнь прошла. Меня-то Олег Герасимович уважал… на рыбалку… Нина Антоновна… удочка… план номер один по бабам… я и шифр к бункеру знал, четыре цифры, начало войны… и телефон у меня у одного был, прямой с директором, особая линия, и паек получал…

Я развернулся и побежал по коридорам. Бункер! По словам болтливого старичка, в нем имелся стратегический запас еды. Небось все сгнило, хотя вдруг там консервы?

Ноги снова донесли меня до железной двери, пальцы начали двигать колесики. Война. 19418. Не подходит. Может, 1939?9 Снова мимо. Вдруг это другая дверь? Но почему к ней ведет отдельная лестница с будкой охраны?

Я начал было грызть пальцы, потом сообразил: 2206, то есть двадцать второе июня. И опять не достиг успеха.

Старичок напутал? Я его не так понял? Может, дедок имел в виду Октябрьскую революцию? 1917? Нет. 2517?10 Нет. 71117? Но это больше четырех цифр!

Я крутил и крутил колесики, забыв про время, и вдруг меня осенило. Почему начало войны? Безусловно, памятная для советских людей дата, но нет в ней торжества, только горечь. Бункер делали на случай нового конфликта, и не зря Олег Герасимович выбрал шифр, связанный с теми, давними действиями, код должен вселять уверенность в неизбежности новой победы, поэтому это цифры 1945!!! И снова мимо! 9545. Девятое мая сорок пятого года, флаг над рейхстагом, капитуляция фашизма, весна, долгожданный мир!

Колесо легко повернулось, дверь подалась, в нос ударило затхлостью, я вошел в довольно просторную комнату и оказался в семидесятых годах двадцатого века.

На одной из стен красовались плотно закрытые красные бархатные занавески, их задернули, чтобы в бункер не попадал свет из окон. Окна! Я ринулся вперед, раздернул шторы и вздрогнул: они скрывали стену. Ну не дурак ли ты, Иван Павлович! Столько шел по ступенькам вниз, стартовал из подвала и решил сейчас обнаружить тут застекленные проемы. Портьеры повесили, чтобы создать у прячущихся в бункере комфортное ощущение, человеку приятнее думать, что он находится на земле, а не под ней!

У второй стены стояла походная кровать, застеленная солдатским одеялом, потом глаз углядел еще несколько коек, сложенных и прислоненных к одному из стеллажей, где хранились книги. Невольно заинтересовавшись, я приблизился к полкам. Собрание сочинений Ленина, история КПСС, далее шли тома, посвященные математике, физике, химии. Никаких продуктов или запасов воды тут не было, наверное, кладовая находилась в другом месте, а это был кабинет вкупе со спальней.

На большом письменном столе лежала пачка пожелтевшей бумаги, стояла бутылочка с высохшими чернилами, в стаканчике теснились ручки. Я взял одну и невольно улыбнулся. Мой отец писал такими, с закрытым пером, в советской стране продавался очень некачественный товар, поэтому все, кому в силу рабочей необходимости требовалось стило, пытались купить китайские ручки, вот такие, как эта.

Я сел в кресло и попытался оценить ситуацию. Главное, оказавшись в безвыходной ситуации, твердо усвоить: выход всегда есть. Нельзя паниковать, хвататься за голову и впадать в истерику, это не конструктивно, лучше потратить силы на поиск решения проблемы, а еще следует увидеть в полном мраке искру света. Я сумел войти в кабинет и нашел кровать. Отлично, значит, спать придется не на голом полу. На полках стоят книги, великолепно, я не умру от тоски. Наверное, обнаружу все-таки здесь воду и продукты, просто пока не понял, где их искать.

В этот момент фонарь мигнул, мне стало страшно. Интересно, на сколько рассчитан аккумулятор? И что буду делать, когда я лишусь источника света?

Чтобы взбодриться, я еще раз оглядел стол. Ничего особенного, ручки, бумага, телефон. Телефон!!! Боже! Телефон!!! Допотопный аппарат, большой, черного цвета, словно высеченный из цельного куска камня, с наборным диском. Господи, сделай так, чтобы он работал.

Я схватил отчего-то ледяную трубку, в ней послышался треск, шорох, аппарат явно жил, но гудка не было, я хотел набрать домашний номер и замер. На диске не имелось цифр. Через секунду отчаянье затопило меня с головой. Это спецлиния, она никогда не была подсоединена к городской. В ту эпоху на столах у руководителей стояло с десяток аппаратов. По одному директор общался с подчиненными, по второму с собственным начальством, по третьему звонил домой, по четвертому звал секретаршу… Чем выше был пост, тем больше телефонов теснилось на столешнице – «кремлевка», «вертушка», «спецлиния»…

Продолжая держать трубку у уха, я машинально начал поворачивать диск, но никаких звуков, кроме шипения, не доносилось. Я тыкал пальцем в отверстия, повторял все снова, тупо, безнадежно…

– Кхм, кхм, слушаю, – донеслось вдруг из тишины.

От неожиданности у меня пропал голос, а внезапно отозвавшийся мужчина, похоже, старик, испуганно продолжил:

– Олег Герасимович! Это вы?

– Да!!! – заорал я. – Только не бросайте трубку! Вы кто?

– Так у меня у одного из всего дома телефон стоит, прямой с вами, – голосом, полным ужаса, ответил незнакомец, – али забыли? Корольков Александр Николаевич.

– Шофер директора! – взревел я, вспоминая излишне говорливого дедушку.

– Так точно. Извиняйте, Олег Герасимович, – обморочно протянул водитель, – вы откуда звоните-то? Никак за мной пришли?

– Александр Николаевич, я – Иван Павлович.

– Кто?

– Помните мужчину, который подвез вас от станции? – заорал я, боясь, что насмерть перепуганный Корольков убежит прочь от телефона.

Лично я, если бы в моей комнате ожил много лет не работавший телефон, а из трубки донесся голос давно покойного директора, рухнул бы замертво или бежал бы быстрее лани. Но Корольков оказался не самого робкого десятка, и он, по-видимому, имел хорошую память.

– Ты не визжи, – сурово сказал водитель, – а по-человечески объясни, как до этого аппарата добрался и где находишься?

Огромным усилием воли я взял себя в руки и постарался вести беседу внятно и спокойно.

– Понял, – сказал наконец дед, – в общем, не дрейфь. Ща Митрича кликну, и мы тя выручим. Чапай к двери, ну к той, что к подвалу ведет, жди нас там. Ясно?

– Ясно! – закричал я. – Уже бегу.

– Не торопись, – охладил мой пыл Корольков, – мы ж не молодые, пока доплюхаем, пока откроем. Ступай спокойно. Да, дверь в личный кабинет Олега Герасимовича плотно затвори и шифр перекрути, порядок должен быть. И как ты ее только отпер? Замок-то кодовый, откуда секрет вызнал? Ну, покедова, до встречи.

Час, который я провел около двери, показался мне вечностью. Снаружи не долетало ни одного звука, потом вдруг послышалось шипение: цитадель пала!

– Выходь, – велел Александр Николаевич.

– Не споткнись, – предупредил другой старичок, – тута порог высокий, вечно я об него задевал.

Дальнейшее помнится смутно, вроде Корольков и Митрич, поддерживая под руки, вывели меня во двор. От свежего воздуха голова закружилась, и я сделался как пьяный. Потом в кармане ожил мобильный, кое-как я выудил его и приложил к уху.

– Ваня, ты где? – закричала Нора.

– Тут, – с трудом ответил я.

– Где? Ты жив? Немедленно назови адрес! Улица? Дом?

Я сунул телефон Королькову.

– Пожалуйста, ответьте.

– Да, – забубнил старичок, – здрассти. Ща, пишите. Мы за ним приглядим, ко мне везем. Не сомневайтесь.