Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок - Тихомиров Валерий

— Куда намылился? — спросил Моченый. Он поставил на пол две огромные сумки и сел рядом с другом.

— На дело. Жрать нечего. Пойдешь прицепом? Или теперь в падлу? — Гнида с вызовом посмотрел на пахана.

— Не баклань ^[16], кореш. Сейчас растолкую, что куда.

— И как бабки скрысятничал? — Гнида встал, готовясь ответить за базар.

— Обидеть хочешь? — спокойно произнес Моченый и подвинул ногой одну из сумок: — Твоя доля.

Молния поползла по сумке с противным скрипом. Сверху лежал конверт. Тот самый, в котором раньше были деньги.

— Можешь не ерзать. Все в пополаме. Секи, в сидоре — шмотье и шкары. На любую погоду. Можно даже в Саху сгулять без этапа. По памятным местам! — хохотнул Моченый и хлопнул друга по плечу: — Поедем?

Гнида умоляюще посмотрел на него.

— Да шучу я. Так ты на дело мылишься? Небось на ларек зарядился? А, Санек? — Он толкнул ногой вторую сумку. — Забей. Там все — просрочка. Залежалый товар. Хана сроку годности. Как у нас с тобой. Вот реальная жратва! У тебя чифира нет? Покалякать надо!

На Гниду обрушилось простое человеческое счастье. Пахан попросил чифира! Моченый вернулся к жизни! Правда, из-за этого Гнида чуть было не двинул коней, но это уже труха. Главное, что каждой шестерке положен пахан, а каждому вору — кореш! И у Гниды он снова появился!

* * *

Они сидели на кухне и отхлебывали обжигающий чифир из алюминиевых кружек, которые Гнида случайно обнаружил в прикроватной тумбочке «камеры». Еда на столе поражала воображение не столько содержанием, сколько упаковкой.

— У нас че? Рыбу перестали ловить? — удивленно вскинул брови Гнида и подкинул в руке ломтики семги, запечатанные в яркую вакуумную упаковку. — Ни одного русского слова! Это и хавать стремно! Ведь отравят! Бля буду, отравят!

— А мы им за это атомную бомбу — херак! — Моченый сильно стукнул кулаком по столу. — И они это знают. Так что жри! Не отравят. В магазине, где я брал, меня уже шугаются.

Гнида с уважением посмотрел на пахана. Стоило ему буквально на неделю выйти из квартиры, а его уже где-то боялись. Моченый явно начал просекать новую жизнь.

Еду, которую и хавкой-то было не назвать, растолкали по полкам в помытый холодильник. Морепродукты под чифир пошли не очень. Крабов, икру и импортную семгу запихали туда, где должны были быть яйца. Дальше праздник пошел под конфетку. Забирало быстро.

— А я тебе так скажу, Санек. Сейчас у них, — Моченый махнул рукой в сторону входной двери, — все можно. Только бабки максай. Обуют, конечно, как лохов. Слово скажешь — крышу подгонят. Платить не будешь — душу вынут. На хату разведут. А заплатишь — ты здоров и в полном шоколаде. Приколись, Санек. У них, — он снова махнул в сторону двери, — за бабки даже болт новый пришить могут!

Гнида слушал пахана и хлопал глазами. Моченый разговаривал на непонятном ему, каком-то птичьем языке. Общий смысл, конечно, разобрать было можно. Но предчувствие, что ему тоже придется учить эту новую феню, противно грызло язык.

— У них врачи — днем за зарплату корячатся, а вечером там же — платная клиника! Прикинь! То же самое, только почему-то за бабки. Кругом муть и беспредел. Понял? Я там на одном отделении с реальными пацанами парился. Покорешились. Так они меня поднатаскали, что к чему. Нам «телок» для дела пригодится. «Корову» по уму на бабки разведем.

— Так че, хавать его не будем? — с надеждой спросил захмелевший Гнида.

— Будем, — твердо ответил пахан. — Но «корове» об этом не скажем. И бабки получим, и «телка» сожрем. Так-то вот, Санек.

— Слушай, папа! — Гнида неуверенно поднялся на ноги и посмотрел прямо в лицо Моченому. — Я спросить тебя хочу. Ты только не кипешись.

— Валяй.

— Ты себя в зеркале видел?

— И не один раз.

— В кайф?

— Не понравилось бы — переделали.

— Так ведь не по понятиям это. А? Ведь срисует кто из корешей — смеяться будут.

В кухне повисла неприятная тишина. Было слышно, как к лампочке подлетела муха, села, обожгла ноги и заорала что-то матом на лету.

— Я тебе так скажу, Саня. Пусть уж лучше кореша надо мной смеются, чем по мне плачут.

Он помолчал, как после речи над могилой, и добавил:

— Ты думаешь, мне эту робу носить приятно? Она ни хрена не весит. Целый день как в пижаме хожу. А надо! Для дела надо! И ты завтра, как мудак, оденешься и будешь ходить. Потому что работа тонкая. Бабки реальные. Мы за богатым прикидом — как за каменной стеной. Там, на улице, теперь, кроме бабок, никто ничего не видит. Ты при бабосах — тебе все можно. Понял? Менты очкуют, братва уважает; шпана не связывается, лохи шугаются. Ты при бабках — ты король. Такая жизнь нынче, Санек.