Волчья сотня - Александрова Наталья

Борис, отоспавшись после карточной игры и обильных возлияний накануне, отправился к княгине. Сказали, что их сиятельство только что отбыли на прогулку, а Софье Павловне нездоровится, так что не принимают.

– Так-таки и не примет меня? – Борис нарочно говорил громко, чтобы его услышали наверху.

– Кто там, Федор? – раздался слабый голос. – Это вы, Борис Андреевич? Я спущусь.

Софья Павловна была бледна и казалась похудевшей от того, что под глазами ее залегли темные тени.

– Вы и вправду нездоровы? – удивился Борис. – А как поживает наш Ромео? С ним все в порядке? И чем увенчалась ваша миссия?

– Присядьте. – Она слабо кивнула на кресло. – Должна сообщить вам кое-что.

Спокойно и сухо она пересказала ему всю вчерашнюю исповедь полковника Азарова.

– Сын-идиот? – Борис даже вскочил с кресла. – И вы думаете, что я в это поверю?

– Придется. – Она устало прикоснулась к вискам. – Сегодня утром я выяснила кое-что у княгини. Она знала, что у Азарова был больной сын и что жена умерла при родах, но вот куда он потом делся, никто не знал. Но вы ведь можете это проверить.

– Да-да, – рассеянно согласился Борис.

– На этом, как я полагаю, моя миссия заканчивается? Больше я вам ничем не обязана? – рассерженно спрашивала Софи. – Не думайте, что вчерашний вечер достался мне так просто.

– Я и не думаю, – согласился Борис, – но, дорогая моя, согласитесь, что провести вечер с влюбленным в вас мужчиной – это не самое страшное.

– Да, конечно. – Фиалковые глаза дразняще заблестели, и Борис, представив, что с ней было вчера, почувствовал укол ревности.

– Как бы я хотел вчера быть на месте полковника! – непритворно вздохнул он и взял Софи за руку.

В таком положении и застала их вернувшаяся с прогулки княгиня Анна Евлампиевна.

– Воркуете, голубки? – ничуть не удивившись, пропела она. – Гляди, Борис Андреевич, как бы тебя полковник-то на дуэль не вызвал.

– Да он не увидит, он сегодня с утра в штаб пошел, я знаю, – не подумавши, брякнул Борис.

Софи бросила на него взгляд украдкой и упорхнула к себе. Борис тоже думал, как бы половчее откланяться, но княгиня усадила его подле себя с намерением поговорить.

– Что сегодня невеселы, Анна Евлампиевна? – рассеянно спросил Борис, так, для разговора.

– Грустно что-то нынче, тоска заела, – пожаловалась старуха.

Такая хандра была несвойственна бодрой княгине, и Борис учтиво осведомился о ее здоровье.

– Да здорова я, милый мой, здорова, насколько в семьдесят лет можно быть здоровой! – отмахнулась она. – Да только тошно здесь, в чужом доме-то, век доживать… Домой хочется, а домой, в Москву-то, попадем ли теперь?

Борис вспомнил опасения полковника Горецкого насчет успешного наступления на Москву и честно ответил:

– Не могу знать, Анна Евлампиевна, чин у меня не тот, чтобы такие вещи знать.

– Неужто придется за границу уезжать? – вздыхала старуха. – Давеча беседовала я с одним умным человеком, так он очень советовал.

– А почему бы вам и не уехать, хотя бы временно? – рискнул спросить Борис. – Возможно, здесь все утрясется, тогда и вернулись бы.

– Думаю я про это, – неохотно начала старуха, – только вот какое дело… Не могу я уехать, не побывав в имении своем, в «Дубовой роще». От Ценска оно в семидесяти верстах. Место там глухое, ехать боюсь одна, потому как, сам знаешь, очень хулиганят атаманы разные, да и мужички нынче осмелели.

– Да уж, теперь порядок только в городах и на железной дороге кое-как поддерживают, да и то поезда все время грабят, – поддакнул Борис. – Так что навряд ли в имение свое попадете, да и зачем вам туда?

– Детство мое там прошло, не могу уехать, те места не повидавши. – Старуха отвела взгляд.

Борис подумал про себя, что никогда он не замечал в княгине этакой сентиментальности, на редкость здравомыслящая была старуха, и нет ли иной какой причины для того, чтобы побывать ей в своем имении, но тут же засобирался уходить, отговорившись делами, и выбросил из головы мысли об имении княгини Задунайской.

Он не знал, что Софья Павловна, покинув так поспешно их с княгиней, не сразу поднялась к себе, а постояла немножко в маленьком темном коридорчике возле двери в гостиную. Разговор княгини с Борисом она слышала очень хорошо, потому что княгиня была глуховата и говорила громко. Когда старуха сама начала разговор про имение «Дубовая роща», глаза Софи заинтересованно блеснули. Но Борис разговора не поддержал, так что Софи пришлось поскорее отскочить от двери, чтобы ее не заметили. Поднявшись к себе, она заперла дверь комнаты изнутри, потом подошла к платяному шкафу и пошарила за полкой с бельем. Вытащив оттуда маленькую кожаную папочку, Софи наскоро перебрала ее содержимое – это все были какие-то бумаги – и наконец обнаружила старую, потершуюся на сгибах вырезку из журнала «Старая усадьба». Внимательно перечитав вырезку, Софья Павловна надолго задумалась.

Опять поздним вечером Борис явился домой, где ждал его Горецкий.

– Что-то у нас с вами, Аркадий Петрович, день с ночью поменялись местами. Все наши беседы происходят исключительно ночью, будто это мы с вами заговорщики, а не тот, кого мы ищем.

– Сегодня, голубчик, – с довольной улыбкой ответил полковник, – темнота крайне необходима для нашей работы. Без темноты ничего у нас с вами не выйдет.

– Что же – куда-то нужно проникнуть незамеченными?

– Нет, Борис Андреевич. Никуда мы с вами не пойдем, кроме этого чулана, где темнота особенно полная.

– Ну, Аркадий Петрович, вы меня заинтриговали. – Борис пожал плечами и устремился вслед за Горецким в маленькую кладовочку, где раньше у хозяев сложена была всякая рухлядь, а сегодня с утра Саенко все выбросил и вымел сор.

Горецкий зажег керосиновую лампу и надел на нее колпак из тусклого красного стекла, так что свет в чулане стал таинственно-багровым, каким он бывает изредка на закате или перед надвигающейся грозой.

– Я вижу, Борис, что вы удивлены, – начал Горецкий, одновременно вынимая из шкафчика какие-то склянки и пакетики и устанавливая на низеньком столе плоский тазик с водой, – вы же знаете, что я проводил проверку всех пятерых офицеров, подозреваемых в предательстве.

– Все же пятерых? И Коновалова проверяли, хоть у него и алиби?

– Не раз бывало, что самое лучшее алиби при хорошей проверке лопалось как мыльный пузырь. Так вот, относительно проверки. Каждому из пятерых офицеров мы под разными предлогами дали в руки конверт с якобы совершенно секретными документами. Весьма вероятно, что предатель захотел бы ознакомиться с содержимым конверта. Конечно, вероятность тут не стопроцентная – предатель может быть осторожен, он может заподозрить ловушку и не открыть пакета, но некоторый шанс у нас все же имеется. Если один из конвертов вскрыт – тот, кто держал его в руках, почти наверняка и есть предатель.

– А как мы узнаем, что конверт вскрывали? – недоверчиво спросил Борис.

– Вот для этого нам и понадобится темнота. Когда я жил в Петербурге, в нашем доме на первом этаже была фотография Шумахера. Интересный тип был этот Шумахер, мастер своего дела! Всерьез утверждал, что с развитием фотографии искусство живописи отомрет. Зачем, дескать, писать портреты, когда можно сделать снимок. Дешевле – и сходство лучше. Так вот, он даже преподал мне несколько уроков фотографического дела.

Говоря так, Горецкий подсыпал в тазик с водой порошок из одного пакетика, из другого, налил жидкость из склянки, перемешал все это лопаточкой, затем взял в руки один из пяти одинаковых конвертов из плотной серовато-желтой бумаги. В уголке конверта карандашом была написана маленькая буква «А».

– Вот конверт, который побывал в руках у полковника Азарова. – Горецкий осторожно вскрыл ножом край конверта и вытряхнул из него листок с убористым машинописным текстом, а также маленький квадратик плотной глянцевой бумаги.

– Вот это фальшивый приказ по армии, который надо было срочно передать полковнику Кузнецову, а это… – Горецкий аккуратно поднял пинцетом глянцевый квадратик, – это листок фотографической бумаги. Конверты сделаны очень плотными, не пропускающими свет, поэтому, если фотографическая бумага окажется засвеченной – значит, господин Азаров вскрывал пакет.

Горецкий осторожно опустил листок в воду с химикалиями и поболтал его пинцетом. Борис в волнении смотрел через его плечо. Ему никогда не приходилось видеть работу фотографа, и хотя теоретически он представлял себе, какие химические процессы сейчас происходят, действия Горецкого казались ему граничащими с колдовством.

Время шло, но в тазике ничего не происходило, бумага оставалась такой же светлой, как была. Горецкий скосил глаза на часы и произнес:

– Ну что ж, можно с уверенностью сказать, что полковник Азаров свой конверт не вскрывал.

– Да я примерно так и думал, – пробормотал Борис. – У полковника свои проблемы, но он не предатель.