Волчья сотня - Александрова Наталья

Он не терял надежды, что сможет ее переубедить, ему так нужно было иметь рядом преданного единомышленника.

– Сергей, – очень тихо произнесла Варя, – Сергей, ты должен помочь.

– Что случилось? – Он уже понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее, потому что никогда не слышал у Вари такого голоса.

– Ты должен его спасти. – В ее голосе он не услышал просьбы, а только утверждение и еще надежду. – Это мой брат Борис – тот, кого ты допрашивал сегодня в ЧК.

– Что? – Он отшатнулся. – Что ты говоришь? Какой брат? Ты говорила, что у тебя никого нет!

– Я думала, что все погибли и я осталась одна. Но вот сегодня совершенно случайно увидела его у тебя в кабинете. Это мой родной брат Борис Ордынцев. Сергей, ты должен его спасти! – вскричала Варя и схватила его за руки.

– Подожди-подожди. – Он освободил руки и потер лоб. – Он сказал, что фамилия его… ну не важно, это совершенно не важно. Ты уверена, что это он?

– Ты что – меня не слышишь? – громко закричала Варя. – Я тебе говорю, что там, у тебя на допросе, я встретила своего брата, с которым не виделась почти два года. И ты допрашивал его, а потом послал в депо. Я знаю, куда деваются люди из депо. Так вот, его ты должен отпустить!

– Откуда ты знаешь, что он в депо? – неприятно удивился Черкиз. – А впрочем, это не важно. Важно то, что он – белый офицер, он сам признался на допросе, что он в Добровольческой армии. Он воюет против нас!

– Какая разница? – отмахнулась Варя. – Какая разница, в какой он армии, если это мой единственный брат?

– Что? – Он отшатнулся. – Ты соображаешь, что говоришь? Ты чего от меня хочешь? Чтобы я собственными руками отпустил человека, который тут же снова возьмется за оружие? Хорош сотрудник ЧК, который отпускает на волю белых офицеров!

Он неприятно поразился происшедшей в Варе перемене. Она смотрела на него… не с ненавистью, нет, но с каким-то новым чувством. Раньше она никогда не спорила с ним в открытую. Всегда умела тактично перевести разговор на другое, успокоить, отвлечь.

Но сегодня Варе было не до того. Она была в шоке и не в состоянии искать обходные пути в беседе – слишком важной была тема.

– Значит, его расстреляют? – Варя нарушила зловещее молчание. – Посмотри мне в глаза и скажи прямо: моего брата расстреляют?

– Да, – твердо сказал он, – его расстреляют.

Она всхлипнула и вдруг приникла к нему. Из глаз, не раз омытых сегодня слезами, потекли новые слезы.

– Сережа, – он вздрогнул, потому что никогда она его так не называла, даже в интимные минуты, – Сережа, ты ведь все можешь, ты ведь там, в ЧК, главный. Милый, сделай это ради меня. Ну просто отпусти его, никому ничего не объясняя. Никто и не заметит в этом столпотворении, что у вас творится. Был человек – и нету, куда делся – никто и не спросит. Он тихо выберется из города и исчезнет. И пусть я никогда его больше не увижу, это не важно. Я останусь с тобой, пока не прогонишь, и буду вечно молить Бога за тебя. Сережа, дай ему шанс! Спаси его ради меня!

Она обнимала его все крепче и сползала все ниже и наконец опустилась перед ним на колени. Сердце его дрогнуло, он потянулся поднять это хрупкое, невесомое тело, обнять и защитить, осушить слезы и сделать все, чтобы не плакала никогда, защитить, заслонить плечом…

Вот оно! Вот оно, испытание, что посылает ему революция. Легко было говорить красивые слова, ораторствовать на трибуне, призывать людей все отдать революции. А вот сможет ли он сам отдать революции все, что у него есть, самое дорогое? Раньше он не раз задавал себе этот вопрос и всегда отвечал на него утвердительно, ничуть не колеблясь. Самое дорогое? Да что у него было! Ни братьев, ни сестер, родители умерли давно. Легко было говорить тогда, когда у него не было в душе ничего, кроме революции. И он отдавал ей себя, всего целиком.

Но теперь… он осознал внезапно, что девочка, обнимающая его колени, дорога ему, дорога безумно, он не представляет, как будет без нее жить. А он, несомненно, ее потеряет, потому что сохранит твердость до конца и не поддастся на ее уговоры. Вот оно, испытание!

Он сделал над собой усилие и оттолкнул Варю. Она осталась лежать на полу, только смотрела на него, как испуганный зверек, снизу вверх. Он сжал зубы до хруста, это помогло успокоиться. Так и должно было быть, воля у него всегда была твердая.

– Ты не разжалобишь меня своими слезами, – глухо произнес он, – напрасный труд. Твой брат – враг революции, а враг должен быть растоптан.

Она поднялась молча и смотрела на него глазами, казавшимися черными из-за расширенных зрачков. И он понял, что Варя – враг, потому что никогда она не поймет его и не примет его сегодняшнего решения. Но он должен довести до конца начатое, и немедленно, потому что просто не знает, как себя вести с Варей дальше.

– Я ухожу, – сказал он и отвернулся, – я должен отдать приказ.

Он накинул кожанку и не глядя протянул руку за кобурой.

– Ты идешь в депо? – спросила Варя.

– Ну да, – раздраженно проговорил он, шаря по столу в поисках «нагана», который куда-то подевался. Я все решил, и больше мы на эту тему разговаривать не будем.

– Не будем… – как эхо повторила Варя.

Почувствовав что-то в ее голосе, он обернулся, но лампа светила в лицо, и в ее колеблющемся пламени он увидел, что Варя сжимает в руке его «наган». Выстрела он не услышал, только что-то сильное толкнуло в грудь, и свет лампы померк в глазах.

Варя выбежала на улицу, хлопнув дверью, и остановилась у калитки. Вдруг сзади ее окликнул приглушенный голос:

– Варвара Андреевна!

Варя вздрогнула и обернулась. После того, что она совершила, душу ее переполнял ужас и вместе с тем бесконечная решимость, казалось, что она голыми руками может справиться с любым врагом, лишь бы… лишь бы это помогло спасти Бориса. Позади, стараясь не выглядывать из тени полуразвалившегося лабаза, стоял коренастый красноармеец средних лет, прижимая палец к губам – тише, мол.

– Кто такой? Что надо? – спросила Варя незнакомца сердито, но негромко.

– Вы ведь Бориса Андреича сестрица будете? – спросил красноармеец полуутвердительно. – Я как вас увидел, сразу догадался – очень уж вы с ним на личность схожие, а также походка, жесты – все как у него.

Варя шагнула ближе к этому непонятному человеку – просто чтобы разговаривать, не повышая голоса, и снова спросила:

– Ну, чего надо?

– Вы меня только не пугайтесь, я Саенко, как бы ординарец ихний. Это я в такую форму оделся, чтобы сподручнее было по городу ходить. Борис-то Андреевич все только про вас и говорил – как бы вас найти да как бы отыскать. Как матушка-то, сказывал, ваша померла, так и кинулся он вас искать по всей России.

– Мама умерла? – Варя прижала руку к губам и покачнулась. – А почем я знаю, что ты не врешь? – вскричала она с недоверием.

– Вы уж не сердитесь да на слово мне поверьте. – В маленьких глазках Саенко появилась некоторая обида. – Некогда нам с вами долгие разговоры вести, нужно братца вашего выручать – в нехорошую он попал переделку.

– А как ты меня нашел?

– А утром видел я вас у депо, – ласково пояснил Саенко, – видел, как вы переглянулись. И понял сразу, кто вы ему есть. А сейчас под окошечком сидел, слышал, как вы со своим-то беседовали… да что потом приключилось… Сейчас нам с вами скорее уходить отсюда нужно, а то не ровен час, товарищи набегут, на выстрел-то…

Саенко подхватил Варю за локоть и потащил в какую-то щель между сараями. Варя подчинилась скорее от испуга и растерянности, чем от доверия. Сзади уже слышались суета, окрики, хлопанье дверей. Саенко быстро провел ее переулками, пустырями, в одном месте пролезли через щель в заборе и пробежали чьим-то огородом, невзирая на протесты цепного Кабысдоха. Наконец на самой окраине городка остановились возле невысокого ладного домика. Саенко постучал в ставню и на испуганный вопрос хозяйки ответил вальяжным бархатистым баритоном:

– Я это, Аграфена Никитична. Или вы другого кавалера поджидаете?

Дверь распахнулась, и на пороге появилась дородная бабенка интригующе неопределенных лет в большой цветастой шали поверх домашней кацавейки. Увидев Варю, прелестница посуровела и, уперев руки в боки, прокурорским тоном спросила:

– А кого это вы, Пантелей Григорьевич, с собой притащили? У меня честный дом! Или вы думаете, что если я одинокая беззащитная вдовица, так можно ко мне все что ни попадя тащить? Где это вы подобрали такую лахудру подзаборную?

Саенко изобразил на своей выразительной физиономии максимальную степень обиды, на какую был способен, и произнес с необыкновенным достоинством:

– С вашей стороны, любезная Аграфена Никитична, необыкновенная для меня обида такие ваши подозрения. Неужели же я не доказал вам своего отношения? Дозвольте хотя бы взойти нам в дом, чтобы всякими разговорами на улице на ваше честное имя мораль не наводить, а там уж я все как есть вам объясню и растолкую в подробностях.