Турецкий гамбит - Акунин Борис

– Ох, Эвре, отчаянная голова! – налетел на француза Соболев, раскрыв генеральские объятья. – Истинный галл! Дай поцелую!

Лицо д'Эвре скрылось за пышной бородой, а Маклафлин, игравший в шахматы с Перепелкиным (капитан уже снял черную повязку и взирал на доску обоими сосредоточенно прищуренными глазами), сухо заметил:

– Капитан не должен был использовать вас в качестве лазутчика. Не уверен, дорогой Шарль, что ваша выходка вполне безупречна с точки зрения журналистского этоса. Корреспондент нейтрального государства не имеет права принимать в конфликте чью-либо сторону и тем более брать на себя роль шпиона, поскольку…

Однако все, включая и Варю, столь дружно набросились на нудного кельта, что он был вынужден умолкнуть.

– Ого, да здесь весело! – вдруг раздался звучный, уверенный голос.

Обернувшись, Варя увидела у входа статного гусарского офицера, черноволосого, с лихими усами, бесшабашными, чуть навыкате глазами и новеньким «георгием» на ментике. Вошедшего всеобщее внимание нисколько не смутило – напротив, гусар воспринял его как нечто само собой разумеющееся.

– Гродненского гусарского полка ротмистр граф Зуров, – отрекомендовался офицер и отсалютовал Соболеву. – He припоминаете, ваше превосходительство? Вместе на Коканд ходили, я в штабе у Константина Петровича служил.

– Как же, помню, – кивнул генерал. – Вас, кажется, под суд отдали за картежную игру в походе и дуэль с каким-то интендантом.

– Бог милостив, обошлось, – легкомысленно ответил гусар. – Мне сказали, здесь бывает мой давний приятель Эразм Фандорин. Надеюсь, не соврали?

Варя быстро взглянула на сидевшего в дальнем углу Эраста Петровича. Тот встал, страдальчески вздохнул и уныло произнес:

– Ипполит? К-какими судьбами?

– Вот он, чтоб мне провалиться! – ринулся на Фандорина гусар и стал трясти его за плечи, да так усердно, что голова у Эраста Петровича замоталась взад-вперед. – А говорили, тебя в Сербии турки на кол посадили! Ох, подурнел ты, братец, не узнать. Виски для импозантности подкрашиваешь?

Любопытный, однако, круг знакомств обрисовывался у титулярного советника: видинский паша, шеф жандармов, а теперь еще этот лубочный красавец с бретерскими замашками. Варя как бы ненароком подобралась поближе, чтобы не упустить ни одного слова.

– Побросала нас с тобой судьба, побросала. – Зуров перестал трясти собеседника и вместо этого принялся хлопать его по спине. – Про свои приключения расскажу особо, тет-а-тет, ибо не для дамских ушей. – Он игриво покосился на Варю. – Ну а финал известный: остался без гроша, один-одинешенек и с вдребезги разбитым сердцем (снова взгляд в Варину сторону).

– Кто бы мог п-подумать, – прокомментировал Фандорин, отодвигаясь.

– Заикаешься? Контузия? Ерунда, пройдет. Меня под Кокандом взрывной волной так об угол мечети приложило – месяц зубами клацал, веришь ли – стаканом в рот не попадал. А потом ничего, отпустило.

– А с-сюда откуда?

– Это, брат Эразм, долгая история.

Гусар обвел взглядом завсегдатаев клуба, посматривавших на него с явным любопытством, и сказал:

– Не тушуйтесь, господа, подходите. Я тут Эразму свою шахерезаду рассказываю.

– Одиссею, – вполголоса поправил Эраст Петрович, ретируясь за спину полковника Лукана.

– Одиссея – это когда в Греции, а у меня была именно что шахерезада. – Зуров выдержал аппетитную паузу и приступил к повествованию. – Итак, господа, в результате некоторых обстоятельств, про которые известно только мне и Фандорину, я оказался в Неаполе, на совершеннейшей мели. Занял у русского консула пятьсот рублей – больше, сквалыга, не дал – и поплыл морем в Одессу. Но по дороге бес меня попутал соорудить банчок с капитаном и штурманом. Обчистили, шельмы, до копейки. Я, натурально, заявил протест, нанес некоторый ущерб корабельному имуществу и в Константинополе был выкинут… то есть я хочу сказать, высажен на берег – без денег, без вещей и даже без шляпы. А зима, господа. Хоть и турецкая, но все равно холодно. Делать нечего, отправился в наше посольство. Прорвался через все препоны к самому послу, Николаю Павловичу Гнатьеву. Душевный человек. Денег, говорит, одолжить не могу, ибо принципиальный противник всяческих одалживаний, но если угодно, граф, могу взять к себе адъютантом – мне храбрые офицеры нужны. В этом случае получите подъемные и все прочее. Ну я и стал адъютантом.

– У самого Гнатьева? – покачал головой Соболев. – Видно, хитрая лиса усмотрела в вас что-то особенное.