Тайна замка Вержи - Михалкова Елена

– Начнем, – с улыбкой сказал он.

– Работай аккуратнее, – предупредил Гуго де Вержи. – Пока не ответит на все вопросы, она нужна мне живой.

– Разумеется, ваша милость.

Дидье, поклонившись графу, направился к изящному столику. Бедра у него были полные, как у женщины, и покачивались при ходьбе. Николь следила за тем, как он разворачивает свертки, неторопливо берет по одному тонкие, длинные инструменты, осматривает, цокает языком, морщит низкий лоб… Его ловкие пальцы любовно поглаживали сверкающую сталь. Все эти блестящие предметы совершенно непонятного для Николь назначения вызывали у него куда больше чувства, чем она сама. Пожалуй, это на нее он смотрел как на предмет, а на них – как на своих помощников, на которых возлагал большие надежды…

Внезапно девочка поняла, что сейчас случится. До этого она полагала, что ремни нужны только для того, чтобы обездвижить пленника. Прозрению поспособствовало и то, что Дидье, отложив инструменты, одним рывком передвинул стул с Николь так, чтобы начало желоба оказалось между его ножек.

Кровь ведь не обязательно должна стекать с мертвого человека. Она может стекать и с живого.

– Я спрошу тебя в последний раз, – подал голос Жан Лоран, не спускавший с нее глаз. – Где ты спрятала камень? Или кому ты его отдала? Ответишь, и Дидье не тронет тебя.

Николь с трудом оторвала взгляд от щипцов, которыми щелкнул, безмятежно улыбаясь, палач. Она сообразила, кого напомнил ей этот Дидье. Викария! Из славного голубоглазого старичка тоже вышел бы неплохой мучитель.

– Я начну отсюда, ваша светлость, – деловито сообщил слуга, задирая на Николь штанину. Он небрежно ткнул ее щипцами, и девочка едва удержалась от крика, когда холодный металл коснулся кожи.

«Они выжмут из тебя правду, – отстраненно подумала Николь, будто не о себе. – Никто не сможет молчать, когда за дело берется пыточных дел мастер».

Может быть, пока не поздно, крикнуть в лицо Гуго де Вержи, что он собирается замучить дочь родного брата? Граф устыдится и остановит этот кошмар…

«Граф прикажет вырвать тебе язык, – поправила себя Николь. – А пытки, которым тебя подвергнут, будут еще изощреннее в отместку за то, что ты напомнила о его преступлении».

– Может брызнуть, ваша светлость, – предупредил Дидье, засучивая рукава. – И еще приготовьтесь: она будет громко кричать.

Николь посмотрела на него, на щипцы в его руке, на собственную ногу… Мысль, которая смутно бродила в голове, вдруг оформилась в слова.

– Очень недолго, – улыбнулась девочка.

Ей стоило большого труда сделать это непринужденно. Но судя по тому, как вытаращился на нее Дидье, у нее получилось.

– Что? – переспросил палач, кажется, не поверивший ни своим ушам, ни своим глазам.

– Приступай! – приказала ему Николь, продолжая улыбаться. – Ну, давай же!

Насмешливая уверенность в ее голосе заставила Жана Лорана и Гуго де Вержи переглянуться.

– Ты сошла с ума, малютка? – заботливо поинтересовался маркиз.

Николь не нужно было притворяться, чтобы голос ее звучал устало и равнодушно.

– Это вы сошли с ума, если полагаете, что сможете пытками выбить из меня желаемое.

Палач занес руку, чтобы наказать ее за непочтительные речи, но граф жестом остановил его.

– Дидье, не торопись, – протянул он, рассматривая девочку, как редкое животное. – Это даже занятно…

– Нет, торопись, Дидье, торопись, – возразила Николь. – Освободи меня. Один надрез – и я покину вас, ваша милость.

– О чем ты говоришь?

Голова Николь была притянута к подголовнику, но графу де Вержи показалось, что девчонка надменно вскинула ее.

– Меня защищает колдовство. Я выпила отвар, который закипит в моей крови, едва только тело ощутит боль. Он убьет меня легко и быстро.

– Врешь! – возмутился слуга.

Николь не стала отвечать.

Жан Лоран озадаченно склонил голову набок:

– Ты ведь лжешь, малютка. Кто мог дать тебе подобный отвар, даже если такой существует?

Глаза Николь сверкнули злым торжеством.

– Моя мать, – раздельно проговорила она. – Колдунья Черного леса!

Дидье разинул рот, и вдруг осторожно отодвинулся от ее стула.

– Колдунья Черного леса? – повторил Гуго де Вержи, вглядываясь в девочку. – Твоя мать?

– Да!

Наступило молчание. Двое мужчин рассматривали привязанную к стулу Николь, и оба думали об одном: сбежав из замка, девчонка стремилась на кладбище Левен, где обреталась колдунья. А нынче утром старуха убила себя, лишь бы не дать им добраться до малютки.

– Гуго, похоже, она не врет, – наконец тяжело уронил Мортемар. – Это все объясняет…

Граф молча потер ладони. Признание Птички обескуражило и отчего-то испугало его. Перед глазами встало другое лицо – смуглое, гладкое, как камень, обкатанный морской водой. Он искал сходство и теперь, после ее слов, находил его: в твердой линии губ, в глазах, пусть другого цвета, но так же широко расставленных, а главное, взирающих на него с тем же насмешливым вызовом. Вот оно что… Птичка – дочь ведьмы!

– Ты поэтому украла камень? – вдруг спросил он. – Для матери?

Николь молчала. Она не знала, как отвечать на этот вопрос.

Маркиз отвел Гуго в сторону, и они заговорили приглушенно и быстро. До Николь доносились лишь обрывки фраз, из которых она не могла ничего уловить. Но ей довольно было и того, что она получила временную передышку.

Слабое злорадство проснулось в ней. Она поселила в них страх убить единственного человека, способного вернуть им камень. Даже если они сомневались в ее словах, цена за то, чтобы убедиться в своей правоте, могла оказаться слишком высокой.

«Мама, ты в который раз спасаешь меня. На этот раз одного твоего имени оказалось довольно».

Но все злорадство Николь как рукой сняло, когда Гуго де Вержи обернулся к ней. Не растерянность и не сомнения были написаны на его лице. Граф улыбался, и в этой улыбке была снисходительность сильного игрока, заранее знающего, что он победил.

Николь постаралась сохранить спокойствие. Но что они придумали?

– Иди наружу, Дидье, – приказал Жан Лоран. – И прикажи привести сюда…

Имя он проговорил негромко, повернувшись к Николь спиной. «Кого привести? – заволновалась она. – Кого?»

Ответ она получила скорее, чем хотела. Дверь распахнулась второй раз, и охрана маркиза втолкнула в комнату человека, узнав которого Николь не сумела удержать испуганного восклицания.

– Матье!

Граф понимающе улыбнулся.

Матье изумленно озирался. Руки у него были связаны за спиной, во рту торчал кляп. Гуго де Вержи небрежно толкнул его, и помощник кузнеца свалился на пол возле стены.

– «Умелый правитель знает о своих слугах больше, чем они сами о себе ведают, и уподобляется отцу в отношении неразумных чад», – наставительно произнес граф, явно цитируя какую-то книгу. – Скажи мне, Птичка, разве этот юноша не друг тебе? Разве не с ним ты намеревалась связать свою судьбу?

Девочка молчала, с отчаянием глядя на Матье, с трудом поднявшегося на колени. Он, кажется, не узнавал ее и не понимал, что происходит.

– Если ты и не соврала, зелье ведьмы защищает только тебя, – хохотнул маркиз. – Но не других. Давай проверим, так ли это?

Он одним рывком поднял за шкирку несчастного Матье, сгреб со стола нож Арлетт, казавшийся соломинкой в его огромной лапе, и поднес лезвие к шее юноши. Матье забился, как пойманная рыба, но стоило маркизу вдавить нож в его кожу, он оцепенел.

Безразличие, так надежно защищавшее Николь, лопнуло, как мыльный пузырь.

– Нет!

От ее крика Матье вздрогнул. Николь видела, как в его глазах мелькнуло узнавание, и он промычал что-то невнятное.

– Да, это именно она, – подтвердил граф. – Наша Птичка. И только от нее зависит, будешь ли ты жить или умрешь здесь.

Жан Лоран поджал губы:

– Так что ты решила, малютка?

Глядя на них, Николь отчетливо поняла, что сила определяется готовностью жертвовать не собственной жизнью, а только чужими.

– Я скажу, – торопливо выкрикнула она. – Скажу, только отпустите его!

Маркиз де Мортемар шагнул к ней.

– ГДЕ?!

Запинаясь и глотая слезы, Николь объяснила, куда спрятала камень.

Ни слова не говоря, маркиз отшвырнул юношу в сторону и бросился прочь. Вслед за ним исчез и Гуго де Вержи.

Николь потеряла счет времени, пока они с Матье ждали возвращения своих мучителей. Кажется, она прожила еще одну жизнь, рассказывая ему обо всем, что случилось с ней после побега из замка. Матье сначала мычал, затем перестал, и только молча смотрел на нее, а Николь все говорила, и говорила, и говорила…

А потом дверь распахнулась.

Маркиз Жан Лоран де Мортемар ввалился в комнату, покачиваясь, точно пьяный. Он смеялся, он целовал черную матовую поверхность камня, и безумие светилось в его взгляде. Граф де Вержи вел себя более сдержанно, хотя и у него глаза блестели, а на обычно бледных щеках расцвел лихорадочный румянец.