Пока не пробил час - Глебова Ирина

– Научу Аркадия играть в Отелло… Может, он и получше тебя окажется… А ты учи свою Верочку…

В ту же секунду пальцы Макарова поменяли комбинацию – он еще и сам не осознал, что отдал им такой приказ. Люба вскрикнула тонко, как заяц, захрипела коротко, схватила вскинутыми руками воздух – и скатилась с постели на ковер уже замертво.

Несколько минут он лежал неподвижно, откинувшись на подушки. Потом соскочил, переступив через тело, стал перед Любочкой на колени, не прикасаясь руками, заглянул в ее уже потухшие глаза. Сердце не дрогнуло – словно окаменело, ни одного восклицания не сорвалось с губ. Потом он быстро, но без суеты оделся, тщательно осмотрел комнату – нет, никаких его вещей здесь не осталось. Погасил лампу и вышел. И только когда сбегал по лестнице на первый этаж, только тогда испытал жуткое, почти мистическое чувство страха. Ему навстречу, с двух сторон, бросились две фигуры! Он оцепенел, но уже через несколько секунд понял: это его собственное отражение в двух зеркалах, стоящих в прихожей! Уже близился ранний рассвет, и розоватый сумрак, влившийся через большие окна, сделал эти отражения видимыми… Только теперь Макаров коротко и зло хохотнул, сказал вслух:

– Что сделано, то сделано!

Он осторожно вышел на крыльцо, входную дверь закрывать не стал. Нужно было еще открыть ворота – так непременно поступил бы убегающий в панике случайный грабитель и убийца. Дом Савичевых стоял уединенно, и хотя ворота выходили на дорогу, в этот предрассветный час там не было ни души. Все сделав, Макаров быстро пересек сад, направляясь к потайной калитке. Он видел в стороне проступающий контур беседки, но даже не мог предположить, что там сейчас находится человек – крепко спит…

Все, буквально все предвещало ему полную удачу. Совершенно никто не догадывался о его более чем трехмесячной связи с «веселой вдовой»: наоборот, за ним стойко укрепилась репутация верного и любящего мужа. Ни единый человек не увидел его на улице в эту ночь. И Вера беззаботно спала, когда он, войдя через отдельную дверь к себе в спальню и переодевшись, проскользнул к ней – убедиться. Он лег к себе в постель, сладко и утомленно потянулся и наконец-то почувствовал, что напряжение отпустило его. Напряжение, в котором концентрировалось не только ожидание какого-то подвоха. Да, и это тоже, но главное – угрызения совести, стиснутые его силой воли в тугую пружину, и ожидание того, что эта пружина вот-вот распрямится… Но вот он лег, потянулся и понял: ни подвоха, ни угрызений совести не будет! Самому себе можно признаться: то, что случилось, – не такая уж неожиданность! Пусть он не думал и не хотел убивать Любочку, пусть это случилось в припадке раздражения и ревности! Но если сейчас он чувствует себя освобожденным и почти счастливым – значит, есть в случившемся какая-то закономерность? Фатальное предназначение судьбы! Странно только, что ему совсем не жаль ту, которую он так сильно любил… Может, все-таки не любил, а только страстно желал?..

Но жалость пришла к нему – настоящая, искренняя жалость, – тогда, когда вместе с приставом и перепуганным кучером Савичевой он вошел в ее будуар и увидел Любочку: на полу, мертвую, в розовом пеньюаре. Теперь он видел ее как бы со стороны, и настоящая жалость затопила сердце, а к глазам подступили слезы. Бедная Любочка!..

В появлении молодого олуха Кокуль-Яснобранского Макаров увидел перст судьбы. Даже больше – знак благословения свыше! И это благословение могло быть связано только с одним-единственным существом, с его мечтою – Наденькой… Нет, он не хотел думать, загадывать, каким образом эта мечта может осуществиться. Этому еще не пришло время – впереди суд над Кокуль-Яснобранским. Может быть, потом, после…

В день суда с самого утра Вера сказала, что на суд не пойдет – болит голова. Анатолий не настаивал, понимал: жене тяжело будет слушать разбор всех подробностей убийства подруги. В полдень он стал собираться, надел штатский костюм и попросил жену повязать ему галстук. Вера молча исполнила его просьбу, но в тот момент, когда он сказал:

– Спасибо, дорогая! – и наклонился поцеловать в щеку, – отстранилась.

– А ведь ты идешь судить невиновного! – сказала, глядя на него своими серыми, хрустально-прозрачными глазами.

В первые секунды Макаров совершенно не подумал ни о чем плохом. Он ласково улыбнулся:

– Господи, Верочка, какое у тебя доброе сердце! Конечно, этот парень еще так молод, и он хорошего происхождения. Мне, честно признаться, тоже жаль его. Но ведь я сам вел следствие, а ты знаешь, какой я дотошный полицейский! Все доказательства – и очень красноречивые – налицо! Никаких сомнений в его виновности нет.