Картина без Иосифа - Джордж Элизабет

— Я, Рита, — буркнула Полли. — Кто же еще?

— Не знаю, доча. Может, какой-нибудь красавчик с тортом? Всегда нужно держать свое сознание открытым для неожиданностей. Красиво сказала, а? — Рита засмеялась, и снова раздалось ее свистящее дыхание. Ее запах плыл впереди нее, словно душистый гонец. «Джорджо». Она поливала себя горстями. Мать подошла к двери гостиной и заполнила собой весь дверной проем — разбухшая, бесформенная масса от шеи до колен. Она наклонилась к косяку, стараясь отдышаться. Свет коридора сверкал в украшениях на ее массивной груди, отбрасывал гротескную тень Риты на стену, превращая в бороду один из ее подбородков.

Полли опустилась на корточки и стала развязывать ботинки. На их подошвы налип толстый слой грязи, и это не ускользнуло от матери.

— Где же ты была, моя куколка? — Рита звякнула одним ожерельем — медными кошачьими головами. — Ходила гулять на холмы?

— Дорога грязная, — буркнула Полли, принимаясь за второй ботинок. Шнурки намокли, пальцы замерзли и не гнулись. — Зима. Или ты забыла, какая она у нас?

— Хотела бы забыть, — вздохнула мать. — Ну, что творится сегодня в нашей метрополии?

Она нарочно говорила «мИтрАполия». Невежество входило в общий стиль ее поведения, когда она возвращалась на зиму в Уинсло. Весной, летом и осенью она была Рита Руларски — гадала по книге Таро, бросала камни и читала судьбу по руке. Из ее лавочки в Блэкпуле она предсказывала будущее, погружалась в прошлое и объясняла омраченное неприятностями и распадающееся на куски настоящее всем, кто был готов поделиться с ней своими доходами. Местные жители, туристы, отдыхающие, любопытные домашние хозяйки, знатные леди, пожелавшие развлечься и похихикать, — Рита глядела на всех с одинаковым апломбом, одетая в кафтан, способный вместить слона, в ярком шарфе, покрывающем ее грязноватые кудряшки.

Зимой же она снова становилась Ритой Яркин и жила три месяца в Уинсло со своей единственной дочерью. Выставляла на обочину дороги написанный от руки щит и ждала клиентов, но они заезжали сюда крайне редко. Она читала журналы, смотрела телик, ела как докер и красила себе ногти.

Полли с любопытством покосилась на них. Сегодня они были бордовые, с тоненькой полоской золота по диагонали. Они сталкивались с ее кафтаном — цвета оранжевой тыквы, — но были все-таки приличней, чем вчерашние желтые.

— Ты встречалась с кем-то нынешним вечером, куколка? — спросила Рита. — Твоя аура страшно съежилась, ее почти не осталось. Нехорошо. Ну-ка, дай взгляну на твое личико.

— Да ничего особенного. — Полли захлопотала больше, чем было необходимо. Она швырнула свои ботинки в стоявший возле двери деревянный ящик. Сняла с себя шарф, аккуратно сложила его в квадрат и сунула в карман пальто. Отряхнула, снимая с него невидимые ниточки пальто и несуществующие капельки грязи.

Но провести мать было нелегко. Рита вытолкнула свою огромную массу из дверного проема, подошла к Полли и повернула ее к себе. Вгляделась в ее лицо. Провела раскрытой ладонью в дюйме от ее головы и плеч.

— Так. Все ясно. — Она уронила руку и выпятила губы. — Звезды и земля, девочка, перестань вести себя как дурочка.

Полли шагнула в сторону и направилась к лестнице.

— Схожу за тапочками, — пояснила она. — Я мигом. Как вкусно пахнет! Ты приготовила гуляш? Как обещала?

— Послушай меня, Пол. Твой мистер Шеферд ничего особенного собой не представляет, — произнесла Рита. — Ему нечего предложить такой женщине, как ты. Неужели ты еще не поняла?

— Рита…

— Жизнь — вот что самое главное. Жизнь — слышишь меня? Понимание ее течет в твоих венах вместе с кровью. Такого дара, как у тебя, нет ни у кого. Даже у меня. Пользуйся им, не пренебрегай. Обладай я хотя бы половиной того, что есть у тебя, я владела бы миром. Остановись и послушай меня, девочка. — Она ударила ладонью по перилам.

Полли почувствовала, как задрожали ступеньки. Она повернулась и смиренно вздохнула. Только три зимних месяца она живет вместе с матерью. Но в последние шесть лет день тянется за днем, а Рита не упускает случая проверить, как живет Полли.

— Так это он сейчас проехал? — спросила Рита. — Мистер Шеферд собственной персоной. С ней, верно? Из Холла. Вот почему тебе сейчас так больно?

— Ничего особенного, — поспешно сказала Полли.

— Вот тут ты права. В самом деле ничего особенного. И он тоже не представляет собой ничего особенного. Зачем же так страдать?