Убийство в Восточном экспрессе - Кристи Агата

— Значит, вы считаете возможным…

Пуаро затряс головой:

— Нет, нет, это невозможно… никак невозможно… Чтобы добропорядочный, недалекий, прямолинейный англичанин двенадцать раз кряду вонзил в своего врага нож! Неужели вы, мой друг, не чувствуете, насколько это неправдоподобно?

— Это все психологические выкрутасы, — сказал мсье Бук.

— Психологию надо уважать. У нашего преступления свой почерк, и это никоим образом не почерк полковника Арбэтнота. А теперь, — сказал Пуаро, — допросим следующего свидетеля.

На этот раз мсье Бук не стал называть итальянца. Но он хотел, чтобы вызвали именно его.

Последним, из пассажиров первого класса вызвали мистера Хардмана — здоровенного, огненно-рыжего американца, обедавшего за одним столом с итальянцем и лакеем.

Он вошел в вагон, перекатывая во рту жевательную резинку. На нем был пестрый клетчатый костюм и розовая рубашка, в галстуке сверкала огромная булавка. Его большое мясистое лицо с грубыми чертами казалось добродушным.

— Привет, господа, — сказал он. — Чем могу служить?

— Вы уже слышали об убийстве, мистер э… Хардман?

— Ага, — и он ловко перекатил резинку к другой щеке.

— Так вот, нам приходится беседовать со всеми пассажирами.

— Лично я не против. Наверное, без этого не обойтись.

Пуаро посмотрел на лежащий перед ним паспорт:

— Вы — Сайрус Бетман Хардман, подданный Соединенных Штатов, сорока одного года, коммивояжер фирмы по продаже лент для пишущих машинок?

— Так точно, это я.

— Вы едете из Стамбула в Париж?

— Верно.

— Причина поездки?

— Дела.

— Вы всегда ездите в первом классе, мистер Хардман?

— Да, сэр, — подмигнул американец, — мои путевые издержки оплачивает фирма.

— А теперь, мистер Хардман, перейдем к событиям прошлой ночи.

Американец кивнул.

— Что вы можете рассказать нам о них?

— Решительно ничего.

— Очень жаль. Но, может быть, вы сообщите нам, мистер Хардман, что вы делали вчера после обеда?

Похоже, американец в первый раз не нашелся с ответом.

— Извините меня, господа, — сказал он наконец, — но кто вы такие? Введите меня в курс дела.

— Это мсье Бук, директор компании спальных вагонов. А этот господин — доктор, он обследовал тело.

— А вы?

— Я Эркюль Пуаро. Компания пригласила меня расследовать убийство.

— Слышал о вас, — сказал мистер Хардман. Минуту, от силы две он колебался. — Я думаю, — сказал он наконец, — лучше выложить все начистоту.

— Разумеется, вы поступите весьма благоразумно, изложив нам все, что вам известно, — сухо сказал Пуаро.

— Да я бы много чего вам наговорил, если б что знал. Но я ничего не знаю. Ровным счетом ничего, как я уже и говорил вам. А ведь мне полагается знать. Вот что меня злит. Именно мне и полагается все знать.

— Объяснитесь, пожалуйста, мистер Хардман.

Мистер Хардман вздохнул, выплюнул резинку, сунул ее в карман. В тот же момент весь его облик переменился. Водевильный американец исчез, на смену ему пришел живой человек. Даже гнусавый акцент и тот стал более умеренным.

— Паспорт поддельный, — сказал он, — а на самом деле я вот кто, — и он перебросил через стол визитную карточку.

Пуаро долго изучал карточку, и мсье Бук в нетерпении заглянул через плечо.

«Мистер Сайрус Б. Хардман. Сыскное агентство Макнейла. Нью-Йорк».

Пуаро знал агентство Макнейла — одно из самых известных и уважаемых частных агентств Нью-Йорка.

— А теперь, мистер Хардман, — сказал он, — расскажите нам, что сие означает.

— Сейчас. Значит, дело было так. Я приехал в Европу — шел по следу двух мошенников, никакого отношения к этому убийству они не имели. Погоня закончилась в Стамбуле. Я телеграфировал шефу, получил распоряжение вернуться и уже было собрался в Нью-Йорк, как получил вот это.

Он протянул письмо. На фирменном листке отеля «Токатлиан». «Дорогой сэр, мне сообщили, что вы представитель сыскного агентства Макнейла. Зайдите, пожалуйста, в мой номер сегодня в четыре часа дня». И подпись: С. Э. Ретчетт.

— Ну и что?

— Я явился в указанное время, и мистер Рэтчетт посвятил меня в свои опасения, показал парочку угрожающих писем.

— Он был встревожен?

— Делал вид, что нет, но, похоже, перепугался насмерть. Он предложил мне ехать в Париж тем же поездом и следить, чтобы его не пристукнули. И я, господа. поехал вместе с ним, но, несмотря на это, его все-таки пристукнули. Крайне неприятно. Такое пятно на моей репутации.

— Он вам сказал, что вы должны делать?

— Еще бы! Он все заранее обмозговал. Он хотел, чтобы я занял соседнее с ним купе, но с этим делом ничего не вышло. Мне удалось достать только купе номер шестнадцать, да и то с огромным трудом. По-моему, проводник хотел попридержать его. Но не будем отвлекаться. Осмотревшись, я решил, что шестнадцатое купе — отличный наблюдательный пункт. Впереди стамбульского спального вагона шел только вагон-ресторан, переднюю дверь на платформу ночью запирали на засов, так что, если б кому и вздумалось пробраться в вагон, он мог выйти только через заднюю дверь или через другой вагон, а значит, в любом случае ему не миновать меня.

— Вам, по всей вероятности, ничего не известно о личности предполагаемого врага мистера Рэтчетта?

— Ну, как он выглядит, я знал. Мистер Рэтчетт мне его описал.

— Что? — спросили все в один голос.

— По описанию старика, это мужчина небольшого роста, продолжал Хардман, — темноволосый, с писклявым голосом. И еще старик сказал, что вряд ли этот парень нападет на него в первую ночь пути. Скорее, на вторую или на третью.

— Значит, кое-что он все-таки знал, — сказал мсье Бук.

— Во всяком случае, он знал куда больше того, чем сообщил твоему секретарю, — сказал Пуаро задумчиво. — А он вам что-нибудь рассказал об этом человеке? Не говорил, к примеру, почему тот угрожал его жизни?

— Нет, об этом он умалчивал. Сказал просто, что этот парень гоняется за ним — хочет во что бы то ни стало его прикончить.

— Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом, — задумчиво повторил Пуаро, направив пытливый взгляд на Хардмана, — вы, конечно, знали, кто он был на самом деле?

— Кто, мистер?

— Рэтчетт. Вы его узнали?

— Не понимаю.

— Рэтчетт — это Кассетти, убийца ребенка Армстронгов.

Мистер Хардман присвистнул:

— Ну и ну! Вы меня ошарашили! Нет, я его не узнал. Я был на Западе, когда шел процесс. Его фотографии в газетах я, конечно, видел, но на них и родную мать не узнаешь. Не сомневаюсь, что многие хотели бы разделаться с Кассетти.

— А вы не знаете никого, имеющего отношение к делу Армстронгов, кто отвечал бы этому описанию — невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом?

Хардман думал минуты две.

— Трудно сказать. Ведь почти все, кто имел отношение к этому делу, умерли.

— Помните, в газетах писали о девушке, которая выбросилась из окна?

— Ага. Тут вы попали в точку. Она была иностранка. Так что, может, у нее и были родственники итальяшки. Но не забывайте, что за Рэтчеттом числились и другие дела, кроме ребенка Армстронгов. Он довольно долго занимался похищением детей. Так что не стоит сосредоточиваться на одном этом деле.

— У нас есть основания полагать, что это преступление связано с делом Армстронгов. Мистер Хардман вопросительно прищурил глаз. Пуаро промолчал. Американец покачал головой.

— Нет, я ничего такого не припоминаю, — сказал он наконец. — Но учтите: я не принимал участия в этом деле и мало что о нем знаю.

— Что ж, продолжайте, мистер Хардман.

— Мне, собственно, нечего рассказывать. Я высыпался днем, а ночью караулил. В первую ночь ничего подозрительного не произошло. Прошлой ночью — тоже, так, по крайней мере, мне казалось. Я оставил дверь приоткрытой и держал коридор под наблюдением. Никто чужой не проходил мимо.

— Вы в этом уверены, мистер Хардман?

— Железно. Никто не входил в вагон снаружи, и никто не проходил из задних вагонов. За это я ручаюсь.

— А из вашего укрытия вам виден был проводник?

— Конечно. Ведь его скамеечка стоит почти впритык к моей двери.

— Он покидал свое место после Виньковцов?

— Это последняя остановка? Ну как же: его пару раз вызывали сразу после того, как поезд застрял. Потом он ушел в афинский вагон и пробыл там этак минут пятнадцать. Но тут кто-то стал названивать, и он примчался назад. Я вышел в коридор посмотреть, в чем дело, — сами понимаете, я несколько встревожился, — но оказалось, что звонила американка. Она закатила скандал проводнику — уж не знаю из-за чего. Я посмеялся и вернулся к себе. Потом проводник пошел в другое купе, понес кому-то бутылку минеральной. Потом уселся на скамеечку и сидел там, пока его не вызвали в дальний конец вагона стелить постель. Потом он до пяти часов утра не вставал с места.