Третья - Кристи Агата

– Это нетрудно устроить. Тут я вам могу помочь. Название очень пышное – Кенуэй-Корт, хотя заведение довольно скромное. Своего рода санаторий для выздоравливающих, где людям обеспечивают полный покой. Там нет ни врачей, ни кушеток, и, ручаюсь вам, под замком там никого не держат. Уйти можете в любую минуту. Можете завтракать в постели, а то и оставаться в постели весь день, если захотите. Отдохните как следует, а я как-нибудь заеду к вам, и мы вместе кое в чем разберемся. Ну, как, подходит? Вы согласны?

Норма посмотрела на него. Пристально, без всякого выражения. Потом кивнула.

Ближе к ночи доктор Стиллингфлит позвонил по телефону.

– Операция «Похищение» увенчалась полным успехом, – сказал он. – Она в Кенуэй-Корте. Отправилась покорно, как агнец на заклание. Пока могу сообщить вам довольно мало. Девочка накачана наркотиками. Насколько могу судить, она принимала и «пурпурные сердечки», и «бомбы грез», и, возможно, ЛСД. Причем балуется уже порядочное время. Начисто отрицает что-либо подобное, но я не стал бы особенно доверять ее отрицаниям… (Некоторое время он слушал.) Меня не спрашивайте! Необходима предельная осторожность. Чуть что – она сразу пугается… Да, чего-то она очень боится или изображает, будто боится… Пока еще не знаю. Не могу сказать. Не забывайте, с теми, кто принимает наркотики, ни в чем нельзя быть уверенным. И полагаться на их слова тоже нельзя. Пока мы ничего не испортили, и я не хочу ее вспугнуть… Детская закомплексованность на образ отца. По-моему, не очень любила мать, которая, судя по всему, была тяжелой женщиной – тип добродетельной страдалицы. Мне кажется, отец был легкомысленной натурой и не выдержал тяжести брачных уз. Имя Луиза вам ничего не говорит?.. Ее оно как будто пугает. Думаю, ее первая ненависть. Отняла папу, когда девочке было пять. Дети в этом возрасте мало что понимают, но затаивают неприязнь к тем, кто, по их убеждению, причинил им боль. Отца она с тех пор до самого последнего времени не видела ни разу. По-моему, она лелеяла сентиментальную мечту, как станет лучшим другом папы, зеницей его ока. И, видимо, горько разочаровалась. Отец вернулся, но с новой женой – молодой и привлекательной. Кстати, ее имя не Луиза?.. Да нет же, я просто поинтересовался. Я ведь предлагаю вам всего лишь очень приблизительный портрет, так сказать, общую картину.

Голос на другом конце провода резко перебил:

– Что вы сказали? Повторите, пожалуйста!

– Я сказал, что предлагаю вам очень приблизительный портрет…

Наступило молчание, которое нарушил доктор Стиллингфлит:

– Да, кстати, вас может заинтересовать один небольшой факт. Девочка предприняла довольно неуклюжую попытку покончить с собой. Вас это удивляет?.. Ах, не удивляет!.. Она бросилась на мостовую под «Ягуар», который заметно нарушал скорость… Я еле успел ее оттащить… Да, по-моему, попытка была внезапной, но серьезной… Она не отрицала. Классическая фраза: «Лучше бы все сразу кончить».

Он выслушал торопливые вопросы, потом ответил:

– Не знаю. Пока у меня нет уверенности… Картина складывается ясная: нервная девушка с неврозами, в крайне возбужденном состоянии из-за наркотиков, причем довольно разных. Нет, каких именно, я определить не могу. В ходу их десятки, и воздействие каждого имеет свои особенности. Возможно затуманивание сознания, потеря памяти, агрессивность, растерянность или просто отупение. Трудность заключается в том, чтобы отличить подлинные реакции от реакций, вызываемых наркотиками. Видите ли, есть два варианта. Либо девочка раскрывается полностью, обрисовывает себя нервной, страдающей неврозами, с суицидальными тенденциями. Возможно, так оно и есть. Но возможно, что все это сплошная ложь. Я не исключаю, что она напридумывала все это – по каким-то своим неизвестным нам соображениям захотела создать совершенно ложное представление о себе. Если так, то проделывает она это очень ловко. Иногда в создаваемой ею картине проскальзывают некоторые неувязки. Кто она? Хитренькая актриска, недурно играющая выбранную роль? Или подлинная плохо соображающая кандидатка в самоубийцы? Возможно, и то и другое… Что вы спросили?.. Ах, «Ягуар»!.. Да, он ехал с заметным, очень заметным превышением скорости. По-вашему, это вовсе не была попытка покончить с собой? Шофер «Ягуара» сознательно старался ее сбить? – Он задумался. – Не берусь судить, – медленно произнес он затем. – Не исключено. Нет, не исключено. Просто я об этом как-то не подумал. Беда в том, что все возможно, ведь так? В любом случае очень скоро я узнаю от нее побольше. Я добился, что она мне почти доверяет, но лишь до тех пор, пока я не начинаю торопить события, снова вызывая у нее подозрения. Вскоре она станет более доверительной и расскажет мне больше, а если не притворяется, то и сама захочет признаться во всем. Просто навяжет мне свои признания. А пока она чего-то очень боится… Если же, с другой стороны, она морочит мне голову, нам надо будет выяснить, зачем ей это понадобилось. Во всяком случае, она в Кенуэй-Корте и, думаю, останется там. Пожалуй, дня два за ней следует понаблюдать, и если она все-таки решит уйти, пусть кто-нибудь, кого она никогда не видела, последит за ней.

Эндрю Рестарик выписывал чек, слегка морщась.

Кабинет у него был большой, великолепно обставленный в обычном стиле преуспевающих дельцов. Мебель и все прочее остались от Саймона Рестарика, и Эндрю Рестарик почти ничего менять не стал, только убрал две картины, а на их место повесил собственный портрет, который привез из загородного дома, и вид Столовой горы. Эндрю Рестарику было под пятьдесят, и он начинал грузнеть. Однако по сравнению с человеком на пятнадцать лет моложе, который смотрел с портрета над ним, он изменился относительно мало: тот же тяжелый подбородок, те же плотно сжатые губы и чуть приподнятые насмешливые брови. Человек не слишком оригинальной внешности, скорее вполне заурядной и в эту минуту далеко не счастливый.

В дверях кабинета возникла секретарша. Он вопросительно посмотрел на нее, но она подошла вплотную к столу, прежде чем сказать:

– Какой-то мосье Эркюль Пуаро. Настаивает, что вы назначили ему встречу, хотя у меня нигде не записано.

– Мосье Эркюль Пуаро? – Что-то знакомое, но почему, он вспомнить не сумел и покачал головой. – Представления не имею, хотя фамилию, видимо, слышал. Как он выглядит?

– Низенький. Иностранец, француз, по-моему. С необыкновенными усами.

– Ах да! Мэри именно так его и описала. Он нанес визит старику Родди. Но никакой встречи я ему не назначал.

– По его словам, вы ему написали.

– Абсолютно не помню, даже если и написал. Может быть, Мэри… Ну да неважно. Пригласите его войти. Пожалуй, следует разобраться.

Несколько секунд спустя Клодия Риис-Холленд вернулась, пропуская вперед себя низенького человека с яйцеобразной головой, огромными усами, узкими лакированными туфлями, дышащего тихим самодовольством, – все это точно соответствовало рассказу его жены.

– Мосье Эркюль Пуаро, – сказала Клодия Риис-Холленд и вышла, а Эркюль Пуаро направился к письменному столу, из-за которого уже вставал Эндрю Рестарик.

– Мосье Рестарик? Эркюль Пуаро к вашим услугам.

– Да-да. Жена говорила, что вы навестили нас… вернее, моего дядю. Чем могу служить?

– Я являюсь к вам в ответ на ваше письмо.

– Какое письмо? Я вам не писал, мосье Пуаро.

Пуаро посмотрел на него с недоумением, затем вынул из кармана лист, развернул его, пробежал взглядом и с поклоном протянул через стол.

– Убедитесь сами, мосье.

Рестарик уставился на письмо. Оно было напечатано на его собственной бумаге, а ниже стояла его подпись, написанная чернилами.

«Уважаемый мосье Пуаро!

Я был бы весьма обязан, если бы вы побывали у меня по вышеуказанному адресу, как только вам будет удобно. Судя по словам моей жены, а также справкам, которые я навел в Лондоне, если вы согласитесь принять щекотливое поручение, на вас можно положиться во всех отношениях.

Искренне ваш,

Он спросил резко:

– Когда вы его получили?

– Сегодня утром. В настоящий момент я не занят и потому приехал.

– Совершенно непонятная вещь, мосье Пуаро. Я этого письма не писал.

– Вы его не писали?

– Нет. И подпись у меня совсем другая. Вот посмотрите сами. – Он обвел взглядом стол, словно в поисках образчика своей подписи, и автоматически повернул к Пуаро чековую книжку, на которой только что расписался. – Видите? Росчерк в письме совсем другой.

– Но это поразительно, – сказал Пуаро. – Просто поразительно. Кто же тогда написал письмо?

– Я и сам хотел бы знать.

– А ваша супруга… простите… не могла?..

– Нет, нет. С какой стати? Да и зачем бы Мэри поставила мою подпись? Но в любом случае она прежде рассказала бы мне, предупредила бы о вашем визите.

– Значит, у вас нет никакого представления, кто мог бы отправить мне это письмо?