Третья девушка - Кристи Агата

Глава 11

Эндрю Рестарик выписывал чек, слегка морщась. Кабинет у него был большой, великолепно обставленный в обычном стиле преуспевающих дельцов. Мебель и все прочее здесь остались от его брата, и Эндрю Рестарик почти ничего менять не стал, только убрал две картины, а на их место повесил собственный портрет, который привез из загородного дома, а также вид Столовой горы[39]. Эндрю Рестарику было под пятьдесят, и он начинал грузнеть. Однако по сравнению с человеком на пятнадцать лет моложе, который смотрел с портрета над его столом, он изменился относительно мало: тот же тяжелый подбородок, те же плотно сжатые губы и чуть приподнятые насмешливые брови. Он был человеком не слишком яркой внешности, скорее даже заурядной, а в эту минуту к тому же и далеко не счастливый. В дверях кабинета возникла секретарша. Он вопросительно посмотрел на нее, но она подошла вплотную к столу, прежде чем сказать:

— Какой-то мосье Эркюль Пуаро. Настаивает, что вы назначили ему встречу, хотя у меня нигде не записано.

— Мосье Эркюль Пуаро? — Имя показалось ему знакомым, но в связи с чем, он вспомнить не смог и только пожал плечами. — Представления не имею, хотя фамилию где-то слышал. Как он выглядит?

— Низенький. Иностранец, француз, по-моему. С необыкновенными усами.

— Ах да! Мэри именно так его и описала. Он нанес визит старику Родди. Но я никакой встречи ему не назначал.

— По его словам, вы ему написали.

— Абсолютно не помню, даже если и написал. Может быть, Мэри… Ну да не важно. Пригласите его сюда. Пожалуй, следует разобраться.

Через полминуты Клодия Риис-Холленд вернулась, пропуская вперед себя низенького человека с яйцеобразной головой, огромными усами, обутого в узкие лакированные туфли и лучащегося тихим самодовольством — все точно соответствовало рассказу его жены.

— Мосье Эркюль Пуаро, — представила Клодия и вышла, а посетитель направился к письменному столу, из-за которого уже вставал Эндрю Рестарик.

— Мосье Рестарик? Эркюль Пуаро к вашим услугам.

— Да-да. Жена говорила, что вы навестили нас.., вернее, моего дядю. Чем могу служить?

— Я прибыл по вашей просьбе, изложенной в вашем же письме.

— В каком письме? Я вам не писал, мосье Пуаро.

Пуаро посмотрел на него с недоумением, затем вынул из кармана лист, развернул его, пробежал взглядом и с поклоном протянул через стол.

— Убедитесь сами, мосье.

Рестарик уставился на письмо. Оно было напечатано на бланке его собственной фирмы, внизу стояла его подпись.

«Уважаемый мосье Пуаро!

Я был бы вам крайне признателен, если бы вы посетили меня по вышеуказанному адресу в любое удобное для вас время. Согласно словам моей жены, а также справкам, которые я навел, вы пользуетесь репутацией человека, на которого во всем можно положиться. А посему я хотел бы просить вас взяться за одно непростое и весьма щекотливое дело.

Искренне ваш,

Эндрю Рестарик».

— Когда вы его получили? — резко спросил Рестарик.

— Сегодня утром. Поскольку в настоящий момент я абсолютно ничем не занят, то сразу и приехал.

— Я ничего не понимаю, мосье Пуаро. Я этого письма не писал.

— Не писали?

— Нет. И подпись это не моя. Вот посмотрите сами. — Он обвел взглядом стол в поисках образчика своей подписи и, не найдя, протянул Пуаро чековую книжку, в которой только что расписался. — Видите? Совсем другая.

— Поразительно, — сказал Пуаро. — Просто поразительно. Кто же тогда написал письмо?

— Я и сам хотел бы знать.

— А ваша супруга.., простите.., не могла?..

— Нет-нет. С какой стати? Да и зачем бы Мэри расписываться за меня? И в любом случае она рассказала бы мне, предупредила о вашем визите.

— Значит, у вас нет никакого представления о том, кто мог бы отправить мне это письмо?

— Ни малейшего.

— И вы не знаете, о каком деле идет речь, ради которого вы якобы хотели заручиться моими услугами?

— Ну откуда же мне знать?

— Прошу прощения, — сказал мосье Пуаро, — но вы не дочитали письма. Там после подписи есть еще маленький постскриптум.

Рестарик перевернул лист и прочел на обратной стороне машинописные строчки: «Дело, о котором я хотел бы посоветоваться с вами, касается моей дочери Нормы».

Рестарик переменился в лице, его брови сдвинулись.

— А, вот что! Но откуда же… Кто стал бы вмешиваться?.. Кому об этом может быть известно?

— Не уловка ли это, чтобы надоумить вас обратиться ко мне? Какой-нибудь ваш друг из самых лучших побуждений? Вы действительно не представляете себе, кто может быть автором письма?

— Не представляю.

— И у вас нет никаких неприятностей по поводу вашей дочери? По поводу Нормы. Рестарик сказал медленно:

— У меня действительно есть дочь, которую зовут Норма. Моя единственная дочь… — При последних словах его голос предательски дрогнул.

— У нее какие-то проблемы? Она попала в беду?

— Нет, насколько мне известно, — ответил он, но не сразу.

Пуаро наклонился к нему через стол.

— Мне кажется, это не совсем так, мистер Рестарик. Мне кажется, у вашей дочери все же есть какие-то проблемы. Возможно, серьезные.

— Почему вы так думаете? Вам кто-нибудь об этом говорил?

— Я сужу исключительно по вашей интонации, мосье. К тому же в наши дни у очень многих людей, — продолжал Эркюль Пуаро, — довольно много тревог из-за дочерей. Милые барышни обладают удивительной способностью навлекать на себя всяческие неприятности. Возможно, что и вас не миновала эта участь.

Несколько секунд Рестарик молча барабанил пальцами по столу.

— Да, я тревожусь за Норму, — сказал он наконец. — Она трудная девочка. Нервная, истеричная. А я.., к несчастью, я плохо ее знаю.

— Без сомнения, какой-нибудь молодой человек?

— В определенной мере, но меня тревожит не только он. По-моему… — Он внимательно посмотрел на Пуаро. — Я могу положиться на вашу деликатность?

— Залогом тому моя профессия.

— Видите ли.., я бы хотел найти мою дочь.

— Простите?

— В прошлую субботу она, по обыкновению, приехала в наш загородный дом. А в воскресенье вечером уехала назад в Лондон, где снимает квартиру с еще двумя девушками; но теперь я узнал, что там она не появилась. Значит, она.., куда-то поехала.

— Иными словами, она бесследно исчезла?

— Звучит, конечно, слишком уж мелодраматично, но, по сути, так оно и есть. Полагаю, что найдется какое-то вполне обыденное объяснение, но.., у всякого отца, мне кажется, сердце было бы не на месте. Видите ли, девушкам, с которыми снимает квартиру, она ничего не сказала и не позвонила.

— И они встревожились?

— Да нет, не сказал бы. По-моему.., ну.., по-моему, они воспринимают такие вещи как нечто само собой разумеющееся. Они ведь теперь очень самостоятельные. Куда более самостоятельные, чем пятнадцать лет назад, когда я уехал из Англии.

— Но молодой человек, которого вы не одобряете? Она не могла уехать с ним?

— От души надеюсь, что нет. Впрочем не исключено, но.., вряд ли.., моя жена тоже так не думает. Вы же, если не ошибаюсь, видели его в тот день, когда были у моего дяди…

— А, да! Я, кажется, представляю, о каком молодом человеке вы говорите. Бесспорно, очень красивый юноша, но не из тех, что нравятся отцам. Я заметил, что ваша супруга от него тоже не в восторге.

— Моя жена убеждена, что в тот день он пробрался в дом тайком, надеясь остаться незамеченным.

— Быть может, он предвидел, что его визит не слишком вас обрадует?

— Несомненно, — сухо ответил Рестарик.

— Но в таком случае, не считаете ли вы тем более вероятным, что ваша дочь могла поехать к нему?

— Не знаю, не знаю. Я так не думал.., вначале.

— В полицию вы не обращались?

— Нет.

— В таких случаях разумнее всего поставить в известность полицию. Они тоже умеют молчать, но в их распоряжении есть средства, не доступные частным лицам вроде меня.

— Я не хочу вмешивать сюда полицию. Речь же идет о моей дочери, как вы не понимаете! О моей дочери! Если она решила убе.., уехать на некоторое время, не сообщив нам, это ее дело. Оснований полагать, что ей грозит какая-то опасность, у меня нет. Мне.., мне просто бы хотелось знать, где она. Для моего собственного спокойствия.

— Мистер Рестарик, но, может быть (надеюсь, я не слишком злоупотребляю вашей любезностью), ваша тревога объясняется не только этой.., неопределенностью?

— С чего вы взяли?

— В наши дни в том, что девушки уезжают на несколько дней, не предупредив родителей или подруг, с которыми живут в одной квартире, ничего необычного нет. И я полагаю, тревожитесь вы главным образом потому, что тут замешано что-то еще.

— Что ж, в чем-то вы, возможно, и правы. Но… — Он посмотрел на Пуаро с сомнением. — Очень нелегко говорить о подобных вещах с посторонними.

— Наоборот, — заметил Пуаро. — О таких вещах говорить с посторонними несравненно легче, чем с друзьями или знакомыми. Вы не согласны?