Человек в коричневом костюме - Кристи Агата

— А как насчет денег, папа? — намекнула я деликатно.

Он укоризненно посмотрел на меня.

— Твоя приземленность всегда угнетает меня, дитя мое. Мы не должны быть корыстны. Нет, нет, человек науки не должен быть корыстен.

— Я полагаю, что Бюро Кука должно быть корыстно, папа.

Его лицо выразило страдание.

— Моя дорогая Энн, заплати им наличными.

— У меня нет наличных денег. Папа был явно раздражен.

— Дитя мое, я действительно не могу отвлекаться на эти вульгарные денежные подробности. Вчера я получил какую-то бумажку от управляющего банком, он сообщает, что у меня есть двадцать семь фунтов стерлингов.

— Полагаю, что на эту сумму превышен твой кредит в банке.

— А, я нашел деньги! Напиши моим издателям.

Я молча согласилась, не без сомнений, поскольку папины книги приносили больше славы, чем денег. Мне чрезвычайно понравилась идея путешествия в Родезию.

«Суровые, молчаливые люди», — в экстазе бормотала я себе под нос. Вдруг что-то необычное во внешности моего родителя привлекло мое внимание.

— Ты надел разные ботинки, папа, — сказала я. — Сними коричневый и надень черный. И не забудь шарф. Сегодня очень холодно.

Через несколько минут папа прошествовал из дома в одинаковых ботинках и закутанный шарфом.

В тот вечер он вернулся поздно, и с испугом увидела что на нем не было ни шарфа, ни пальто.

«Боже мой, Энн, ты совершенно права. Я снял их перед тем, как полезть в пещеру. Там всегда перепачкаешься».

Я с жаром кивнула, вспомнив случай, когда папа вернулся буквально покрытый с головы до ног жирной плейстоценской глиной.

Главной причиной того, что мы поселились в Литтл Хемпсли, явилось соседство Хемпслийской пещеры, богатой отложениями ориньякской культуры. В деревне был крошечный музей, и его хранитель и папа проводили большую часть времени под землей, перемазываясь глиной всех эпох и вытаскивая на свет божий останки волосатого носорога и пещерного медведя.

Папа сильно кашлял весь вечер, а на следующее утро я обнаружила, что у него поднялась температура, и послала за доктором.

Бедный папа, ему уже нельзя было помочь. Началось двустороннее воспаление легких. Четыре дня спустя он умер.

Все окружающие были очень добры ко мне. Как я ни была ошеломлена случившимся, я оценила их внимание. Сокрушительного горя я не ощущала. Папа никогда не любил меня Я хорошо это знала. Если бы он любил меня, я, должно быть, отвечала бы ему взаимностью. Нет, между нами не было большой любви, но мы хорошо уживались, я заботилась о нем и втайне восхищалась его познаниями и бескомпромиссной преданностью науке. И мне было больно от того, что папе суждено было умереть как раз тогда, когда его жизненные интересы достигли апогея. Я чувствовала бы себя счастливее, если бы могла похоронить его вместе с орудиями из кремня в пещере с рисунками, изображающими оленей, но сила общественного мнения вынудила меня похоронить его в аккуратной могиле (под мраморной плитой) в ужасном дворике при нашей местной церкви. Утешения викария хоть и произносились из добрых побуждений, ничуть меня не успокоили.

Потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что обрела столь желанную свободу. Я осталась сиротой, практически без пенни за душой, но свободной. В то же время мне открылась необыкновенная доброта окружающих меня милых людей. Викарий делал все возможное, убеждая меня, что его жена крайне нуждается в компаньонке. Нашей крошечной местной библиотеке внезапно понадобился помощник библиотекаря. Наконец, меня посетил доктор и после всевозможных нелепых извинений, что не смог представить точный счет, он долго мямлил что-то и вдруг сделал мне предложение.

Я крайне удивилась. Доктору было ближе к сорока, чем к тридцати. Кругленький, бочкообразный маленький человечек, он совершенно не походил ни на героя «Памелы в опасности», ни тем более на сурового и молчаливого родезийца. Я немного поразмышляла, а затем спросила его, почему он хочет жениться на мне. Этот вопрос, по-видимому, весьма взволновал его, и он пробормотал, что для практикующего врача жена — большое подспорье. Положение показалось мне еще более лишенным романтики, чем раньше, и все же что-то мне подсказывало ответить согласием. Безопасность — вот что мне предлагалось. Безопасность и уютный домашний очаг. Обдумывая это сейчас, я считаю, что была несправедлива к маленькому человечку. Он был действительно искренно влюблен в меня, но неуместная деликатность не позволяла ему добиваться благосклонности, говоря о своих чувствах. Так или иначе, моя любовь к романтике взяла верх. — Вы очень добры ко мне, — сказала я. — Но это невозможно. Я никогда не смогу выйти замуж за человека, в которого я не буду безумно влюблена.

— Вы не думаете, что…

— Нет, не думаю, — сказала я твердо. Он вздохнул.

— Но, мое дорогое дитя, что вы собираетесь делать?

— Искать приключений и познавать мир, — ответила я без малейшего колебания.

— Мисс Энн, в вас еще столько детства. Вы не понимаете…

— Практических трудностей? Прекрасно понимаю, доктор. Я не какая-нибудь сентиментальная школьница — я практичная корыстная проницательная женщина! Вы узнали бы это, если бы женились на мне!

— Я хотел бы, чтобы вы передумали…

— Не могу.

Он снова вздохнул.

— У меня есть другое предложение. Моя тетя, которая живет в Уэльсе, нуждается в услугах молодой женщины. Может быть, вам подошло бы это?

— Нет, доктор, я еду в Лондон. Если что-то где-нибудь и случается, то только в Лондоне. Я буду держать глаза открытыми, и вы увидите, что-нибудь да подвернется! Вы еще услышите обо мне в Китае или Тимбукту.

Следующим меня посетил мистер Флемминг, папин лондонский стряпчий. Он специально приехал из города повидать меня. Сам — страстный антрополог, он всегда восхищался папиными работами. Это был высокий худощавый мужчина с тонкими чертами лица и седыми волосами. Он поднялся мне навстречу, когда я вошла в комнату и, взяв обе мои руки в свои, нежно похлопал их.

«Бедное мое дитя, — сказал он. — Мое бедное, бедное дитя».

Не лицемеря, я вдруг ощутила, что усваиваю манеру поведения брошенной сиротки. Мистер Флемминг просто загипнотизировал меня. Добрый, милосердный, отечески заботливый, он, без малейшего сомнения, считал меня совершенной глупышкой, оставленной наедине с недобрым миром. С самого начала я поняла, что абсолютно бесполезно пытаться убедить его в обратном. В дальнейшем события развивались так, что это, вероятно, оказалось и к лучшему.

— Мое дорогое дитя, считаете ли вы себя в состоянии выслушать меня, пока я попытаюсь прояснить для вас некоторые вещи?

— О, да.

— Ваш отец, как вы знаете, был великий человек. Следующие поколения оценят его. Но он не был силен в делах.

Я знала об этом не хуже, если не лучше, чем мистер Флемминг, но воздержалась и ничего не сказала. Он продолжал: «Не думаю, что вы много смыслите в подобных вещах. Я постараюсь объясниться как можно доходчивее».

Его объяснения были излишне пространны. Суть их заключалась в том, что мне предстояло вступить в жизнь с суммой в 87 фунтов 17 шиллингов и 4 пенни. Такой итог не мог удовлетворить меня. С некоторым трепетом я ждала, что последует дальше. Я боялась, что у мистера Флемминга окажется тетя в Шотландии, нуждающаяся в расторопной молодой компаньонке. Однако я ошиблась.

— Вопрос в том, — продолжал он, — каково ваше будущее? Насколько я понимаю, у вас нет родственников?

— Я одна в этом мире, — ответила я и вновь поразилась своему сходству с героиней кино.

— У вас есть друзья?

— Все были очень добры ко мне, — сказала я с благодарностью.

— Кто же не был бы добр к столь юной и очаровательной особе? — галантно произнес мистер Флемминг. — Ну, ну, моя дорогая, мы должны обсудить, что можно сделать.

Он поколебался с минуту, а затем сказал:

— Как вы посмотрите на то, чтобы пожить некоторое время у нас?

Я ухватилась за эту возможность. Лондон! Место, где всегда что-то происходит.

— Очень мило с вашей стороны, — сказала я. — Вы серьезно? Я пожила бы у вас, чтобы оглядеться. Ведь я должна начать зарабатывать себе на жизнь, вы понимаете?

— Да, да, мое дорогое дитя. Я все понимаю. Мы подыщем что-нибудь подходящее.

Я бессознательно почувствовала, что представление мистера Флемминга о «чем-нибудь подходящем» сильно отличается от моего собственного, но был, безусловно, неподходящий момент для обнародования моих взглядов.

— Тогда договорились. Почему бы вам не поехать со мной прямо сегодня?

— О, спасибо, но не будет ли миссис Флемминг…

— Моя жена будет счастлива приветствовать вас.

Интересно, действительно ли мужья знают своих жен так хорошо, как они думают? Если бы у меня был муж, я не хотела бы, чтобы он приводил в дом сирот, не посоветовавшись сначала со мной.

«Мы пошлем ей телеграмму со станции», — продолжал адвокат.