Смерть лорда Эджвера - Кристи Агата

— Мне необходимы точные сведения по некоторым вопросам, и я уверен, что могу полностью положиться на вашу память.

— Я была бы никудышным секретарем, если бы вы не могли этого сделать, — холодно ответила мисс Кэррол.

— Ездил ли лорд Эджвер в ноябре прошлого года в Париж?

— Да, ездил.

— Не можете ли вы сказать точно, когда?

— Мне нужно посмотреть.

Она выдвинула ящик стола, достала небольшую тетрадь и, перелистав ее, ответила:

— Лорд Эджвер уехал в Париж третьего ноября и вернулся седьмого. Кроме того, он уезжал туда двадцатого ноября. Вернулся четвертого декабря. Что-нибудь еще?

— Да. С какой целью он туда ездил?

— В первый раз, чтобы взглянуть на статуэтки, которые должны были через некоторое время продавать на аукционе. Во второй раз у него, насколько мне известно, никакой определенной цели не было.

— Мисс Марш ездила вместе с ним?

— Мисс Марш никогда и никуда не ездила вместе с ним, мосье Пуаро. Лорду Эджверу это просто не приходило в голову. В ноябре прошлого года она еще находилась в монастыре, в Париже, но я не думаю, чтобы он ее навестил — во всяком случае, я бы очень удивилась, если бы он это сделал.

— А сами вы никогда не сопровождали его?

— Нет.

Она с подозрением взглянула на него и спросила:

— Почему вы задаете мне эти вопросы, мосье Пуаро? Что вам нужно знать?

Вместо ответа Пуаро миролюбиво произнес:

— Мне кажется, мисс Марш очень расположена к своему кузену.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к вам, мосье Пуаро.

— Она недавно приходила ко мне. Вам известно об этом?

— Нет, — с удивлением отозвалась мисс Кэррол. — Что ей было нужно?

— Она говорила мне о том, что очень расположена к своему кузену, хотя и не такими именно словами.

— В таком случае, почему вы спрашиваете меня?

— Потому что я хотел бы знать ваше мнение. На сей раз мисс Кэррол не стала уклоняться от ответа.

— По моему мнению, она даже чересчур к нему расположена.

— Вам не нравится нынешний лорд Эджвер?

— Я этого не говорила. Мы с ним разные люди, вот и все. Он легкомысленный человек. У него есть обаяние, не спорю. Он может вскружить девушке голову. Но мне было бы гораздо спокойнее, если бы ей нравился человек посерьезнее.

— Например, герцог Мертонский.

— Я не знакома с герцогом. Но он, безусловно, относится к обязанностям, которые налагает на него положение в обществе, весьма серьезно. Впрочем, он неравнодушен к этой женщине.., несравненной мисс Уилкинсон.

— Его мать…

— О, я тоже думаю, что его мать предпочла бы, чтобы он женился на Аделе. Но что могут матери? Сыновья никогда не хотят жениться на девушках, которые нравятся их матерям.

— Как вы думаете, кузен мисс Марш испытывает к ней какие-нибудь чувства?

— Какое это имеет значение теперь, когда он арестован?

— Значит, вы полагаете, что его признают виновным?

— Нет. Я считаю, что это сделал не он.

— И тем не менее его могут признать виновным?

Мисс Кэррол не ответила. Пуаро встал.

— Не смею вас больше задерживать… Скажите, пожалуйста, вы были знакомы с Карлоттой Адамс?

— Нет, но я видела ее на сцене. Очень интересно.

— Да… — Пуаро задумался. — Но нам пора. Куда я положил свои перчатки?

Перчатки оказались на столе мисс Кэррол, и, протянув руку, чтобы взять их, Пуаро рукавом задел пенсне мисс Кэррол, которое упало на пол. Пуаро поднял его и, рассыпавшись в извинениях, вернул мисс Кэррол.

— Простите, что напрасно побеспокоил вас, — еще раз повторил он, прощаясь, — но у меня была надежда, что разгадка связана с пребыванием лорда Эджвера в Париже. Вот почему я расспрашивал вас о Париже. Слабая надежда, конечно, но мадемуазель Марш была так убеждена, что ее кузен непричастен к убийству!.. Всего доброго, мадемуазель.

Мы уже были в дверях, когда позади раздался голос мисс Кэррол:

— Мосье Пуаро, это не мое пенсне! Я ничего не вижу!

— Что? — Пуаро с изумлением посмотрел на нее и вдруг, стукнув себя по лбу, произнес:

— Какой же я олух! Когда я нагнулся, чтобы поднять ваше пенсне, мое собственное пенсне выпало у меня из кармана, и, наверное, я перепутал его с вашим. Они так похожи!

Пуаро и мисс Кэррол обменялись пенсне, и мы окончательно откланялись.

— Пуаро, — сказал я, когда мы очутились на улице. — Вы не носите пенсне.

Он с восторгом посмотрел на меня.

— Великолепно! Какая сообразительность!

— Это было пенсне из сумочки Карлотты Адамс?

— Совершенно верно.

— Почему вы решили, что оно может принадлежать мисс Кэррол?

Пуаро пожал плечами.

— Она единственная из всех, кто связан с этим делом, носит пенсне.

— И все-таки это не ее пенсне, — задумчиво сказал я.

— Так она утверждает.

— До чего же вы подозрительны!

— Вовсе нет. Возможно, она сказала правду. Думаю, что она сказала правду. Иначе она вряд ли бы заметила, что я подменил пенсне. Они действительно очень похожи.

Мы неторопливо шли вдоль улицы. Я предложил взять такси, но Пуаро покачал головой.

— Мне нужно подумать, друг мой, а ходьба меня успокаивает.

Я не возражал. Вечер был душным, и я не спешил домой.

— Ваши расспросы о Париже были всего лишь отвлекающим маневром? — с любопытством спросил я.

— Не совсем.

— Но мы по-прежнему ничего не знаем о Д., — задумчиво продолжал я. — Как странно, что ни у кого из связанных с этим делом людей ни имя, ни фамилия не начинается с Д.., кроме.., как странно!.. Кроме Дональда Росса. А он мертв.

— Да, — грустно сказал Пуаро. — Он мертв. Я вспомнил, как совсем недавно мы шли вместе с ним к метро, вспомнил еще кое-что и едва не споткнулся.

— Господи Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Вы понимаете?

— Что, друг мой?

— То, о чем говорил тогда Росс? Их было тринадцать. И первым из-за стола поднялся он.

Пуаро не ответил, и мне стало не по себе, как бывает всякий раз, когда сбываются дурные приметы.

— Удивительно, — тихо произнес я. — Согласитесь, что это удивительно.

— М-м?

— Я сказал, что это удивительно — насчет Росса и тринадцати человек за столом. Пуаро, о чем вы думаете?

К моему глубокому удивлению и, должен признаться, неудовольствию, Пуаро вдруг охватил приступ хохота. На глазах у него выступили слезы, и он буквально согнулся пополам, не в силах совладать с этим пароксизмом веселья.

— Что это вас так насмешило? — неприязненно спросил я.

— Ох-ох-ох, — стонал Пуаро. — Ничего. Я всего лишь вспомнил загадку, которую на днях услышал. Ответьте, Гастингс, кто это: две ноги, перья и лает, как собака?

— Курица, кто же еще, — вяло отозвался я. — Эту загадку я слышал еще от своей няни.

— Вы слишком хорошо информированы, Гастингс. Вам следовало сказать: «Не знаю». А я бы сказал: «Курица», а вы бы сказали: «Но курица не лает, как собака», а я бы сказал: «Я это специально вставил, чтобы труднее было догадаться». Что, если у инициала Д. — такое же объяснение?

— Чепуха!

— Для большинства людей да, но кое для кого… Ах, если бы мне было у кого спросить…

Мы шли мимо большого кинотеатра, из которого как раз в эго время выходили после очередного сеанса люди, оживленно обсуждавшие свои дела, своих знакомых противоположного пола, свою работу и лишь изредка только что увиденный фильм.

Переходя Юстон-роуд, мы услышали разговор какой-то пары.

— Прелесть, что за фильм, — вздохнула девушка. — А Брайан Мартин как хорош! Я ни одной его картины не пропускаю. Помнишь, как он проскакал по самому краю обрыва?

Ее спутник был настроен скептически.

— Сюжет глупый. Если бы у них хватило ума сразу расспросить Эллис — а сообразить было совсем нетрудно…

Дальнейшее я не расслышал. Дойдя до тротуара, я обернулся и увидел, что Пуаро стоит посреди дороги, и на пего с противоположных сторон сдут два автобуса. Я инстинктивно закрыл глаза руками. Раздался леденящий душу визг тормозов, затем громыхнула сочная шоферская речь. Пуаро, сохраняя достоинство, ступил на тротуар. У него был вид лунатика.

— Вы сошли с ума? — спросил его я.

— Нет, mon ami. Просто.., просто я понял. Там, в тот самый момент.

— Который мог бы стать последним в вашей жизни, — заметил я.

— Это не важно. Ax, mon ami, я был глух, слеп, глуп! Теперь я вижу ответы на все свои вопросы, да-да, на все пять. Все понятно. И так просто, по-детски просто!

Прогулка получилась необычной.

Весь оставшийся путь до дома Пуаро провел в глубокой задумчивости, тихо восклицая что-то время от времени. Я расслышал только, как однажды он сказал «свечи», а в другой раз «douzaine»[76]. Если бы я был сообразительнее, то, наверное, уже тогда мог бы догадаться, что к чему. Но, к сожалению, этого не произошло.

Как только мы вошли в дом, он бросился к телефону и позвонил в «Савой».

— Зря стараетесь, — сказал я, усмехаясь. Пуаро, как я не раз говорил ему, никогда не знает, что происходит вокруг.