Убийство в Восточном экспрессе - Кристи Агата

Грета Ольсон, которой рыдания мешали говорить, встала и, точно слепая, стала ощупью пробираться к выходу. Уже в дверях она столкнулась с входившим в вагон мужчиной.

Это был лакей Мастермэн.

Он подошел к Пуаро и, как обычно, спокойно и невозмутимо обратился к нему:

— Надеюсь, я вам не помешал, сэр. Я решил, что лучше прямо прийти к вам и поговорить начистоту. Во время войны я был денщиком полковника Армстронга, потом, служил у него лакеем в Нью-Йорке. Сегодня утром я сказал вам неправду. Я очень сожалею об этом, сэр, и поэтому решил прийти к вам и повиниться. Надеюсь, сэр, вы не подозреваете Тонио. Старина Тонио, сэр, он и мухи не обидит. Я действительно могу поклясться, что прошлой ночью он не выходил из купе. Так что, сами понимаете, сэр, он никак не мог этого сделать. Хоть Тонио и иностранец, но он сама доброта — он вовсе не похож на тех итальянских головорезов, о которых пишут в газетах.

Мастермэн замолчал. Пуаро посмотрел на него в упор:

— Это все, что вы хотели нам сказать?

— Все, сэр.

Он еще минуту помедлил, но, видя, что Пуаро молчит, сконфуженно поклонился и, секунду поколебавшись, вышел из вагона так же незаметно и тихо, как вошел.

— Просто невероятно! — сказал доктор Константин. — Действительность оставляет позади детективные романы, которые мне довелось прочесть.

— Вполне согласен с вами, — сказал мсье Бук, — из двенадцати пассажиров девять имеют отношение к делу Армстронгов. Что же дальше, хотел бы я знать? Или, вернее, кто же дальше?

— А я, пожалуй, могу ответить на ваш вопрос, — сказал Пуаро. — Смотрите, к нам пожаловал американский сыщик мистер Хардман.

— Неужели он тоже идет признаваться?

Пуаро еще и ответить не успел, а американец уже стоял у стола. Он понимающе подмигнул присутствующим и, усаживаясь, протянул:

— Нет, вы мне объясните, что здесь происходит? Настоящий сумасшедший дом.

Пуаро хитро на него посмотрел:

— Мистер Хардман, вы случайно не служили садовником у Армстронгов?

— У них не было сада, — парировал мистер Хардман, буквально истолковав вопрос.

— А дворецким?

— Манеры у меня неподходящие для дворецкого. Нет, я никак не связан с Армстронгами, но сдается мне, я тут единственное исключение. Как вы это объясните? Интересно, как вы это объясните?

— Это, конечно, несколько странно, — невозмутимо сказал Пуаро.

— Вот именно, — поддакнул мсье Бук.

— А как вы сами это объясняете, мистер Хардман? — спросил Пуаро.

— Никак, сэр. Просто ума не приложу. Не может же так быть, чтобы все пассажиры были замешаны в убийстве: но кто из них виновен, ей-ей, не знаю. Как вы раскопали их прошлое — вот что меня интересует.

— Просто догадался.

— Ну и ну. Да я теперь про вас на весь свет растрезвоню.

Мистер Хардман откинулся на спинку стула и восхищенно посмотрел на Пуаро.

— Извините, — сказал он, — но поглядеть на вас, в жизни такому не поверишь. Завидую, просто завидую, ей-ей.

— Вы очень любезны, мистер Хардман.

— Любезен не любезен, а никуда не денешься, — вы меня обскакали.

— И тем не менее, — сказал Пуаро, — вопрос окончательно не решен. Можем ли мы с уверенностью сказать, что знаем, кто убил Рэтчетта?

— Я пас, — сказал мистер Хардман, — я в этом деле не участвую. Восхищаюсь вами, что да, то да, но и все тут. А насчет двух остальных вы еще не догадались? Насчет пожилой американки и горничной? Надо надеяться, хоть они тут ни при чем.

— Если только, — улыбаясь сказал Пуаро, — мы не определим их к Армстронгам, ну, скажем, в качестве кухарки и экономки.

— Что ж, меня больше ничем не удивишь, — сказал мистер Хардман, покоряясь судьбе. — Настоящий сумасшедший дом, одно слово!

— Ах, друг мой, вы слишком увлеклись совпадениями, сказал мсье Бук. — Не могут же все быть причастны к убийству. Пуаро смерил его взглядом.

— Вы не поняли, — сказал он. — Совсем не поняли меня. Скажите, вы знаете, кто убил Рэтчетта?

— А вы? — отпарировал мсье Бук.

— Да, — кивнул Пуаро. — С некоторых пор — да. И это настолько очевидно, что я удивляюсь, как вы не догадались. Он перевел взгляд на Хардмана и спросил: — А вы тоже не догадались?

Сыщик покачал головой. Он во все глаза глядел на Пуаро.

— Не знаю, — сказал он. — Я ничего не знаю. Так кто же из них укокошил старика?

Пуаро ответил не сразу.

— Я попрошу вас, мистер Хардман, — сказал он, чуть помолчав, — пригласить всех сюда. Существуют две версии этого преступления. Я хочу, когда все соберутся, изложить вам обе.

Пассажиры один за другим входили в вагон-ресторан и занимали места за столиками. У всех без исключения на лицах были написаны тревога и ожидание. Шведка все еще всхлипывала, миссис Хаббард ее утешала.

— Вы должны взять себя в руки, голубушка. Все обойдется. Не надо так расстраиваться. Если даже среди нас есть этот ужасный убийца, всем ясно, что это не вы. Надо с ума сойти, чтобы такое на вас подумать! Садитесь вот сюда, а я сяду рядышком с вами, и успокойтесь, ради Бога.

Пуаро встал, и миссис Хаббард замолкла.

В дверях с ноги на ногу переминался Пьер Мишель:

— Разрешите остаться, мсье?

— Разумеется, Мишель.

Пуаро откашлялся:

— Дамы и господа, я буду говорить по-английски, так как полагаю, что все вы в большей или меньшей степени знаете этот язык. Мы собрались здесь, чтобы расследовать убийство Сэмьюэла Эдуарда Рэтчетта — он же Кассетти.

Возможны две версии этого преступления. Я изложу вам обе и спрошу присутствующих здесь мсье Бука и доктора Константина, какую они сочтут правильной.

Все факты вам известны. Сегодня утром мистера Рэтчетта нашли убитым — он был заколот кинжалом. Нам известно, что вчера в 12.37 пополуночи он разговаривал из-за двери с проводником и, следовательно, был жив. В кармане его пижамы нашли разбитые часы — они остановились в четверть второго. Доктор Константин — он обследовал тело говорит, что смерть наступила между двенадцатью и двумя часами пополуночи. В половине первого, как все вы знаете, поезд вошел в полосу заносов. После этого покинуть поезд было невозможно. Мистер Хардман — а он сыщик Нью-Йоркского сыскного агентства (многие воззрились на мистера Хардмана) утверждает, что никто не мог пройти мимо его купе (купе номер шестнадцать в дальнем конце коридора) незамеченным. Исходя из этого, мы вынуждены заключить, что убийцу следует искать среди пассажиров вагона СТАМБУЛ-КАЛЕ. Так нам представлялось это преступление.

— То есть как? — воскликнул изумленный мсье Бук.

— Теперь я изложу другую версию, полностью исключающую эту. Она предельно проста. У мистера Рэтчетта был враг, которого он имел основания опасаться. Он описал мистеру Хардману своего врага и сообщил, что покушение на его жизнь, если, конечно, оно произойдет, по всей вероятности, состоится на вторую ночь по выезде из Стамбула.

Должен вам сказать, дамы и господа, что Рэтчетт знал гораздо больше, чем говорил. Враг, как и ожидал мистер Рэтчетт, сел на поезд в Белграде или в Виньковцах, где ему удалось пробраться в вагон через дверь, которую забыли закрыть полковник Арбэтнот и мистер Маккуин, выходившие на перрон в Белграде.

Враг этот запасся формой проводника спальных вагонов, которую надел поверх своего обычного платья, и вагонным ключом, который позволил ему проникнуть в купе Рэтчетта, несмотря на то, что его дверь была заперта.

Мистер Рэтчетт не проснулся — он принял на ночь снотворное.

Человек набросился на Рэтчетта с кинжалом, нанес ему дюжину ударов и, убив, ушел из купе через дверь, ведущую в купе миссис Хаббард…

— Да, да, это так… — закивала головой миссис — Хаббард. — Мимоходом он сунул кинжал в умывальную сумочку миссис Хаббард. Сам того не подозревая, он обронил в купе пуговицу с формы проводника. Затем вышел из купе и пошел по коридору. Заметив пустое купе, он поспешно скинул форму проводника, сунул ее в чужой сундук и через несколько минут, переодетый в свой обычный костюм, сошел с поезда прямо перед его отправлением через ту же дверь рядом с вагоном-рестораном.

У пассажиров вырвался дружный вздох облегчения.

— А как быть с часами? — спросил мистер Хардман.

— Вот часы-то все и объясняют. Мистер Рэтчетт забыл перевести их на час назад, как ему следовало бы сделать в Царьброде. Часы его по-прежнему показывают восточноевропейское время, а оно на час опережает среднеевропейское. А следовательно, мистера Рэтчетта убили в четверть первого, а не в четверть второго.

— Это объяснение никуда не годится! — закричал мсье Бук. — А чей голос ответил проводнику из купе Рэтчетта в 12.37, как вы это объясните? Говорить мог только Рэтчетт или его убийца.

— Необязательно. Это могло быть… ну, скажем… какое-то третье лицо. Предположим, что человек этот приходит к Рэтчетту поговорить и видит, что он мертв. Нажимает кнопку, чтобы вызвать проводника, но тут у него, как говорится, душа падает в пятки, он пугается, что его обвинят в преступлении, и отвечает так, как если бы это говорил Рэтчетт.