Ножом по сердцу - Дюнан Сара

Увы, мне пришлось отмести мистера Рок-н-Ролла (даже мужчина таких выдающихся способностей, как Пит, не способен за одну ночь укокошить и публику, и хирурга). Вторым по значимости кандидатом был, пожалуй, папаша Рэнкин, глава упитанного семейства с групповых портретов. Но Майорка все-таки далековато, и потребуется время, чтобы узнать, там ли он теперь. С другой стороны, довольно определенно можно было сказать, что сеньора Гаварона прошлой ночью находилась в Милане. Так что оставались Белинда Бейлиол и Лола Марш. Но, насколько мне было известно, Лола в глаза не видала Мориса Марчанта, потому едва ли могла быть впущена к нему после приема, если только не договорилась о тайном свидании. Вместе с тем, Белинда, несмотря на свой строптивый характер, казалось бы, слишком умна, чтоб пойти на такое скверное дело в духе эдиповой мести. И все же, поскольку она обращалась с жалобой и поскольку я, как феминистка, должна придерживаться мнения, что женщина может быть не менее страшна, чем мужчина (вот тебе темка, Пит, для очередного хита), мне ничего не оставалось, как оставить ее имя в списке.

Электронные часы на приборном щитке показывали 4:80 после полудня. Я протерла глаза, присмотрелась. Стало 4:50. Ночной швейцар явно не единственный, у кого проблемы со зрением. Откинувшись на спинку сиденья, я уставилась на мир вокруг. В глазах было жарко и колко, все расплывалось.

Чтобы сделать последнюю попытку решить задачку до того, как ее решит полиция, я поехала домой через казино «Мажестик». Даже и в бодром состоянии в математике я не сильна. Администратор (к счастью, уже другой, не марионетка) любезно мне заметил, что раз срок моего членства пока не составил сорока восьми часов, карточка моя еще в силу не вошла, хотя если мне уж так не терпится, то, пожалуйста, можно явиться вечером, в 10:38. Стоило, конечно, поприпираться, но я рисковала заснуть на полуслове.

И тогда я сдалась и сказала ему правду. Ну, или почти. Сказала, что я близкая подружка Белинды Бейлиол и что мне надо срочно ее увидеть, чтобы передать ей сугубо личное известие. И когда администратор спросил, насколько это срочно, соврала, будто умер родственник. Тогда он куда-то позвонил, спросил, послушал ответ и положил трубку.

— Мне очень жаль. Белинда в данный момент не работает. Дежурный по этажу сказал, она взяла двухнедельный отпуск. Уехала вчера утром.

— Вот как! А он не знает, куда?

— В Мексику.

В Мексику. Я бы сказала, что это алиби. И, решив не размышлять о последствиях этой новости для моего списка, я поехала домой.

Меня ждало единственное сообщение — от Эми. У бабушки нет видео, и Эми заявила, что хочет домой, но мама велела остаться. Не могу ли я заехать к ним, взять видео и привезти к бабушке? Если бы я не была вымотана до такой степени, я бы поддалась искушению взглянуть, как там Колин справляется в одиночку. Вместо этого я хлопнула, не разбавляя, приличное количество водки из холодильника и улеглась в постель.

Я еще продержалась некоторое время и успела дозвониться через оператора до Майорки. Попала на какую-то виллу. Экономка, подошедшая к телефону, сказала на ломаном английском, что Рэнкина нет дома. Я оставила свой номер и попросила передать, чтоб он перезвонил.

Водка начала действовать. Я лежала и перебирала в уме знакомых мне женщин, которым в данный момент еще хуже, чем мне. С Оливии мои мысли переключились на Кейт. И она настолько завладела ими, что я уж было подумала поставить будильник на более раннее время, чтоб застукать Колина в его полуподвальном серале. Но, к счастью для него, водка сделала свое дело, и я уснула, даже не успев дотянуться до выключателя.

К несчастью для него, мне снились кошмары, и я рано проснулась.

Глава шестнадцатая

Я лежу, свернувшись, в канаве знакомого по снам глухого деревенского проулка, чувствуя совсем близко его отдающее кислым дыхание. В данном случае я понимаю, что это сон, но не знаю, как из сна выйти. И когда он, как всегда, склоняется, чтобы меня ударить, я обнаруживаю, что у меня в руке большой кухонный нож. Он тянет меня к себе, и я каким-то замедленным движением поднимаю нож острием вверх и одним махом, оставляя жирный красный след, рассекаю ему плоть от виска к скуле и дальше до самого подбородка. Его рука поднимается ощупать рану, и тут, скорее в удивлении, чем в судороге боли, он пальцами хватается за край взрезанной кожи и начинает медленно отрывать ее от лица. Кожа, потрескивая и вспарываясь у рта, у носа, у глаз, сходит с черепа, как резиновая маска. Перед глазами ярко обнажается внутренняя мягкая ткань. Я зажмуриваюсь, начинаю кричать, конечно же беззвучно, и мой ужас эхом разносится по длинным коридорам этого сна, в то время как я отчаянно стараюсь проснуться. Очнулась я вся в поту, в тисках прилипшей к телу сорочки, пухового одеяла и духоты знойного уже спозаранку утра.