Картина без Иосифа - Джордж Элизабет

Даже сегодня папа уладил все проблемы в наилучшем виде. Они выполнили все, что от них требовалось, и терпеливо ждали викария на оледеневшей, запорошенной снегом северной паперти, притопывая ногами, с посиневшими губами; гости в это время переговаривались и шуршали одеждами внутри церкви, в зелени падубов и плюща, удивляясь, почему не зажжены свечи и почему не играют свадебный марш. Так они прождали целых четверть часа, снег уже развесил в воздухе собственную подвенечную вуаль. Наконец, папа помчался через дорогу и яростно забарабанил в дверь домика викария. Когда меньше чем через пару минут он вернулся, его обычно красноватая кожа побледнела от ярости.

— Его нет дома, — рявкнул Сент-Джон Эндрю Таунли-Янг. — Эта безмозглая корова, — так он называет экономку викария, догадалась Сесили, — сказала, что не застала его дома, когда пришла утром, если ей можно верить. Бестолковая, маленькая дрянь… — Его руки в сизых перчатках сжались в кулаки. Цилиндр на голове задрожал. — Заходите в церковь. Все, быстро. Не стойте на холоде. Я разберусь с этой ситуацией.

— А Брендан здесь? — с опаской спросила Ребекка. — Папочка, может, Брендана тоже нет?

— Все тут. Осчастливили нас своим присутствием, — ответил отец. — Вся семейка. Как крысы, не желающие покидать тонущий корабль.

— Сент-Джон… — пробормотала его супруга.

— Заходите внутрь!

— Но люди меня увидят! — завыла Ребекка. — Увидят невесту!

— Ох, бога ради, Ребекка. — Таунли-Янг скрылся в церкви еще на две ужасно холодных минуты, затем вернулся и объявил: — Можете подождать внутри колокольни. — И снова отправился на поиски викария.

Их ожидание продолжилось внизу колокольни; они стояли, скрытые от гостей воротами из орехового дерева, за пыльными и затхлыми занавесями из красного бархата, настолько выношенными, что сквозь них просвечивали огоньки церковных свечей. Они слышали нараставший озабоченный ропот, рябью пробегавший по толпе. До них доносилось беспокойное шарканье ног. Открывались и захлопывались псалтыри. Играл органист. Под их ногами, в подземелье церкви стонала отопительная система, словно измучившаяся роженица.

При этой мысли Сесили задумчиво поглядела на кузину. С трудом верилось, что Ребекка нашла дурака, который согласился пойти с ней к алтарю. Несмотря на богатое наследство в будущем и на то, что она уже стала владелицей чудовищного Коутс-Холла, в который молодожены и удалятся в брачном экстазе, когда кольцо займет место на ее пальце, а брачный союз будет скреплен подписями, Сесили не представляла, каким образом деньги — не важно, насколько большие — или рассыпающийся от старости викторианский особняк — не важно, насколько реально его потенциальное возрождение — смогут побудить какого-нибудь беднягу обречь себя на всю жизнь на общение с Ребеккой. Но как… Она вспомнила, как утром ее кузина пошла в туатет, ее там рвало, раздалось ее пронзительное «Неужели так будет и дальше, как в это проклятое утро?». Мать утешала — «Ребекка, прошу тебя… гости в доме…» Снова голос Ребекки: «Наплевать мне на них! На все<наплевать! Не трогай меня, отстань». Хлопнула дверь. По верхнему коридору раздались бегущие шаги.

Залетела? Сесили размышляла над этой новостью все время, пока старательно наносила косметику и слегка румянила скулы. Больше всего ее удивляло, что какой-то мужчина лег с Ребеккой в постель. Господи, раз уж такое случилось, значит, возможно все, что угодно. Теперь, в колокольне, она поглядывала на кузину, ища в ее облике общеизвестные признаки, подтверждающие ее догадки.

Вообще-то Ребекка не выглядела настоящей женщиной. Возможно, ей и предстояло расцвести благодаря беременности, но пока она зависла где-то на стадии зарождения бутона — широковатая челюсть, глаза как мраморные шарики по величине и цвету, на голове шлем из волос, уложенных перманентом. Правда, кожа ее была безупречной, а губы довольно приятные. Но все вместе никак не сочеталось, словно отдельные черты ее лица постоянно воевали между собой.

Впрочем, она тут не виновата, подумала Сесили. И вообще, те, кому так не повезло с внешностью, достойны жалости. Но всякий раз, когда она пыталась извлечь из сердца какие-нибудь крохи теплых чувств, Ребекка делала нечто такое, что давило эти крохи как жуков.

Так и на этот раз.

Ребекка расхаживала по крошечной площадке под церковными колоколами, яростно вертя в руках свой букет. Пол был грязный, но она даже не удосужилась подобрать подол или шлейф платья. Это делала' ее мать, следуя за ней из пункта А в пункт В и обратно, будто верная собака, зажав в руках атлас и бархат. Сесили стояла в сторонке, в окружении двух жестяных ведер, связки веревок, совка, метлы и кучки тряпок. Старая картинная рама прислонилась возле нее к стопке картонок, и она аккуратно прицепила свой собственный букет к металлическому крючку, к которому прежде была привязана бечевка. Она приподняла подол своего бархатного платья. В пространстве под колоколами буквально нечем было дышать, все вокруг почернело от копоти. Зато здесь было тепло.