Грязная жизнь - Колычев Владимир

Ксюша с трудом разлепила веки. Спать хотелось – хоть спички в глаза вставляй. Голова чугунная, во рту сухо, кисло, тело тяжелое. Перебрала она вчера, много водки в себя влила. Обычно она старалась соблюдать меру, но не тот случай выдался. Клиент ей попался противный. Сам жирный, рыхлый, морда красная, нос-рубильник, и взгляд такой скользкий, неприятный. А еще от него гадко так воняет – будто сто лет не мылся. Но, как говорится, не бывает некрасивых мужиков, бывает мало водки. Вот на нее, родимую, она и налегала весь вечер. Хорошо, дяденька не жадный: и сотню баксов Вертолету за ночь с ней отстегнул, и в кабак ее сводил, стол накрыл – не то чтобы уж дорогой, но пьяный и сытный. А потом в номера. И поскакала по кочкам.

Дяденька уже не молодой. И толстый. У таких, как правило, инструмент электричку напоминает. Нет, не длинный и быстрый, а стоит пятнадцать секунд. И этот не оказался исключением. Только в этом ничего хорошего. Рот ее в режиме «подъемного крана» работал, тяжело пришлось. Но ничего, справилась, ублажила дяденьку. За это он ей десять долларов дал – не для сутенера, чисто для себя. Хотя, конечно, мог бы и полтинник на чай кинуть. Ну да ладно, и на этом спасибо.

Уже утро, пора домой собираться. Ксюша встала с постели, потянулась, сладко зевнула и направилась в ванную. По пути достала из сумочки зубную пасту и щетку. Профессия у нее такая – гигиена полости рта не на последнем месте.

Номер люкс – ванная просторная, чистая, и зеркало во всю стену. А Ксюша любит смотреть на себя. Особенно когда голяком перед зеркалом рисуется. На мордашку она даже очень. Крупные черты лица, в меру широкие скулы, губы чистый рубин, глаза большие, когда надо, блядские – мужики от них балдеют. Волосы у нее роскошные – темно-каштановые, ровные, мягкие, длинные – до пояса. И фигурой бог не обидел. Груди – крупные, упругие, сосками на солнышко смотрят. Узкая талия, крутые бедра, а попка – хоть на ВДНХ выставляй. Только вот ножки подкачали. Не длинные они, как это сейчас модно. Но ровные, крепкие, упругие. Кожа у нее гладкая, нежная, как персик. Это ей один клиент так сказал. За кожей она следит – кремы там всякие, загорает. Сейчас вот только май на дворе, а она уже под «румяной корочкой» – на крыше своего дома в чем мать родила уже три недели подряд «поджаривается».

Ксюша стояла под тугими струями теплой воды, любовалась своим отражением в зеркале и мягкими плавными движениями намыливала себя. На губах озорная улыбка. Видок у нее полный отпад: только глянешь на нее – и сразу кончишь.

Хотя, конечно, на деле это не так. Прежде чем кончить, клиент крепко напрягает ее. Улыбка сошла с лица, она почувствовала брезгливость к самой себе.

Полгода уже она путанит. А разве у нее есть возможность зарабатывать на жизнь иным путем? Брат у нее совсем еще ребенок, сестренка маленькая, мать алкоголичка. Попробуй их всех прокорми на зарплату медсестры. Два года после медучилища она в больнице за гроши вкалывала, хватит. Вот и приходится торговать собой. Грязная, вонючая жизнь. Но другой ей, видно, не видать.

Она вышла из ванной и, на ходу вытираясь полотенцем, проследовала в комнату. «Дядя Хряк» уже проснулся. Лежит в кровати под одеялом и пялится на нее. Глаза по пять копеек, кобелиный огонь в них.

– Ксюша, ты просто прелесть, – отбрасывая в сторону одеяло, проблеял он.

Тьфу ты! Мудя свои выставил. И тащится. Только таски у него какие-то поросячьи. Думает, она сейчас от восторга прыгать начнет. Ага, разбежалась.

– Да ну! – криво усмехнулась она.

– Давай?

– Что давай?

– Ну это...

Он пальцем показал на своего червя.

– Ага, жди, – грубо отрезала Ксюша. – Утро уже – лимит исчерпан. Домой мне уже пора.

И, не глядя на него, она начала одеваться.

– Но желание клиента закон, не правда ли? – Глаза его недобро сузились.

– Тридцатник в час, и я вся твоя.

Она – жрица любви. Но любовь за отдельную плату.

– Ну так в чем же дело?

Хряк перевернулся на живот, выставив на обозрение жирную волосатую задницу, полез в тумбочку. В руках у него появилась пятидесятидолларовая купюра.

– Милый, ну что же ты раньше-то молчал? – Лицо Ксюши озарила профессиональная улыбка.

Ксюша вмиг стянула с себя трусики и прыгнула на кровать. Но прежде чем приступить к сеансу любви, ловким движением забрала купюру и сунула ее в сумочку.

Из Москвы домой она добиралась на электричке. Два часа пути, и она сходит на станции Добрин.

Город небольшой, но и не то чтобы очень маленький. Большое пространство два химических комбината занимают. Коптят невыносимо – воздух тяжелый, смрадный. Вообще здесь все угнетает. И дома, и люди, и быт. Рабочие кварталы какие-то мрачные, жилые здания в основном довоенной постройки – все сыплется, рушится. Трущобы, одним словом. И жизнь здесь не похожа на жизнь. Пьянки, склоки, ругань, поножовщина – явления обычные. Молодняк под стать предкам. И водку употребляют литрами, и клей нюхают, и в вены ширяются. Ни одна дискотека без драки не обходится. И ножом пырнуть могут, и железякой череп проломить. По улицам, когда темно, страшно ходить. Зажмут в каком-нибудь закоулке, обдерут как липку, а вдобавок еще и по кругу пустят. Катюху, подругу Ксюши, было дело, подловили. Шмотки на ней фирменные были, в сумочке двести баксов – все забрали, до трусов раздели. А потом и трусики стащили, когда «хором» драли. Пятерых пацанов-малолеток задарма обслужила. Ну так это, считай, еще повезло. Могли бы и ножичком над ней поколдовать.

Ужасный город. Не хочется в нем жить. Впрочем, она бывает здесь только днем. Вечером и ночью «бабочкой» по Москве порхает. Ее, Ленку, Катюху и Валюту Пашка Вертолет, сутенер их, на тачке в столицу отвозит. А поутру каждый возвращается как может.

Вот Ксюша домой и возвратилась. До вечера. От станции до улицы, где она живет, десять минут ходу. Душно, пыльно, вокруг грязь, нищета. Вот и ее дом. Четыре полуразвалившиеся трехэтажки прямоугольником. Подворотня, захламленный двор и подъезд, облупившаяся входная дверь. Квартира у них по здешним меркам большая – три комнатенки и крохотная кухня. Холодная вода. Удобства на улице. Ремонт здесь лет пятнадцать уже никто не делал, с тех пор, как отец от них ушел. Мебель ветхая. Но чистенько, все по полочкам разложено. Это Аленке, сестренке младшей, спасибо. Ей тринадцать лет, в школе учится. Ксюша деньги приносит, а она убирается, продукты покупает, завтраки и ужины готовит. Молодец девчонка. Только бы не скурвилась, как старшая сестра. Валерке одиннадцать. Но этому только бы по улицам шляться, а не дома сидеть. Хорошо хоть, учится неплохо.

А вот мать похвалить язык не повернется. Совсем спилась. Ей еще и сорока нет, а выглядит на все пятьдесят. Ксюша ее иначе как старухой и не называет. Грубо, но без зла. Можно ли злиться на мать? Сломала ее жизнь, за борт выбросила. Мужа нет, работа тяжелая – зарплата легкая. Изо всех сил тянулась, пытаясь детей на ноги поставить. Тянулась, да надорвалась. В вине силы искала, а нашла в нем свою беду.

Хотя ее беда началась не с водки, а с мужиков. Красивой она в свое время была. Крепко любил ее отец. А уж ревновал как! И злые языки утверждают, что ревновал не зря. Будто бы застукал он мать с каким-то мужиком. И все полетело в тартарары. С тех пор Ксюша росла без отца. Она его почти и не помнит. Пять лет ей было, когда он ушел. Мать замуж больше не вышла. Хотя мужики к ней ходили. Но, кроме Аленки и Валерки, ничего в доме не оставили.

Алкоголичка мать, но не буйная. Ксюша ей бутылку самогона у соседей по дешевке на вечер купит, выпьет она граммов триста и спать. А двести утром, на опохмелку. И на работу. Дворник она уже второй год. Три часа метлой помашет – и свободна. Так и живет. Но разве ж это жизнь?

На часах уже двенадцать. Скоро Аленка из школы примчится, пообедает и деньги на хозяйство получит. «Зарплату» свою Ксюша раз в неделю получала – двести-триста долларов за шесть ночей работы. Пашка Вертолет всего треть от заработанного им отдает, шкура поганая. Но без него никуда. Он и на панель их выставит, и клиентов подыщет, от наездов оградит. С ним в паре Клин работает, крепкий парень, каратист. Но все это ерунда. Главное, Пашку крутые бандиты «кроют», а он им процент за «крышу» отстегивает. Бандиты «котов» и за людей-то не считают. Но если что случится – всегда помогут, только плати. Такие вот дела.

Вертолет с ней за неделю послезавтра рассчитается. Но это через два дня будет. А сейчас у нее в сумочке живые деньги. Шестьдесят долларов. Десять ей «Хряк» вчера подарил, и сегодня пятьдесят баксов за сто минут секса отвалил. Этого Вертолету не видать как собственных ушей. В ее личную «кассу» они пойдут. Из которой деньги на шмотки, косметику берутся и семье на прокорм-пропой. А еще у нее есть тайничок – туда она по пятьдесят долларов от каждой «зарплаты» откладывает. Уже «зеленая» «штука» набежала. Это на черный день. Хотя вообще-то дни у нее и сейчас вовсе не светлые.