ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРАВЕДНОГО ГРЕШНИКА - Джордж Элизабет

Ханкен счел это вполне логичным. Но его не оставляло ощущение, что в данном направлении расследования есть нечто сомнительное.

— А вы не слишком доверяете личным чувствам?

— Тот же вопрос я мог бы задать и вам, — парировал Линли. И, прежде чем Ханкен успел возразить, лондонский инспектор перешел к проблеме отсутствия черной кожаной куртки среди вещей Терри Коула, выданных вчера утром его матери. — Имеет смысл хорошенько проверить все вещественные доказательства с места преступления, прежде чем мы вновь объединим наши усилия, — заметил он и, видимо желая сгладить возникшие разногласия, добавил: — Как вы думаете?

— Я разберусь тут у нас с этими вопросами, — сказал Ханкен.

Закончив разговор, он обвел взглядом свое семейство. Сара и Белла крошили свои бутерброды и бросали кусочки в кружки с молоком. Питер-младший проснулся и начал требовать свою еду, и Кэтлин, дражайшая супруга Ханкена, ловко расстегнув блузку и специальный лифчик, поднесла сына к набухшей груди. Они были его чудом, его маленькой семьей. Он без малейших колебаний пошел бы на любые крайности, чтобы защитить их покой.

— Слава богу, мы щедро одарены, Кейти, — сказал он жене, когда она присела к столу, где Белла пыталась вставить морковку в правую ноздрю своей сестры.

Сара протестующе закричала, испугав Питера-младшего. Он оторвался от материнской груди и захныкал. Кэтлин устало покачала головой.

— Это как посмотреть. — Она кивнула на его мобильник. — Ты опять понесешься по своим делам?

— К сожалению, да, милая.

— А как же быть с качелями? — произнесла она вполголоса, чтобы сохранить тайну подарка.

— Я закончу их вовремя, обещаю.

Он отобрал морковь у дочерей, взял с бортика раковины тряпку и смахнул с кухонного стола следы детской трапезы.

Его жена тихо поворковала над младенцем и успокоила его. Белла и Сара также заключили временное перемирие.

Выяснив для начала, не попала ли случайно куртка Терри Коула в лабораторию для проведения экспертизы, Ханкен поручил сержанту Мотту проверить все вещи, доставленные с места преступления, а сам отправился на очередную дуэль с Уиллом Апманом. Он застал адвоката в тесном гараже, примыкавшем к его дому в Бакстоне. Облачившись по такому случаю в джинсы и фланелевую рубашку, Апман сидел на корточках перед роскошным горным велосипедом и смывал с помощью шланга грязь с цепи и шестеренок; рядом дожидались своей очереди бутылочка растворителя и мягкая щетка со скругленным в виде полумесяца концом.

Апман был не один. Рядом с ним, облокотившись на капот его машины, стояла изящная брюнетка и пожирала его глазами, очевидно отчаявшись добиться выполнения какого-то обещания.

— Ты же сказал, в половине первого, Уилл. И я уверена, что на этот раз не ошиблась, — говорила она, когда вошел Ханкен.

— Мне необходимо закончить, милая, — мягко возразил Апман. — Я давно собирался почистить велосипед. Поэтому если ты в такую рань уже проголодалась, то…

— Ничего себе рань! Уж я не говорю о том, что, когда мы доберемся туда, будет пора ужинать. Черт возьми, если тебе не хочется ехать, мог бы просто сказать мне сразу.

— Джойс, разве я говорил, разве хоть единым словом намекнул, что…

Тут Апман увидел Ханкена.

— Инспектор, — сказал он, отбросив гибкий шланг на подъездную дорожку, где из него со слабым журчанием заструилась вода. — Джойс, это инспектор Ханкен из отделения полиции Бакстона. Будь добра, милая, завинти кран.

Джойс со вздохом выполнила его просьбу. Она вернулась к машине и встала возле одной из передних фар.

— Хорошо, Уилл, — произнесла она тоном, подразумевавшим: «У меня ангельское терпение».

Апман одарил ее сияющей улыбкой.

— Рабочие дела, — сказал он, кивнув головой в сторону Ханкена. — Ты ведь подождешь еще пару минут, радость моя? Давай забудем про ланч и придумаем что-нибудь попроще. Мы съездим в Чатсворт в другой раз. А сегодня просто прогуляемся. Поболтаем.

— Мне надо забрать малышей.

— До шести. Я помню. Мы все успеем. Никаких проблем.

И вновь лучезарная улыбка. Только на сей раз более интимная — обычно такого рода улыбочками мужчина пользуется, желая показать подруге, что у них есть особый, понятный только им бессловесный язык общения. Яснее подобной многообещающей улыбки могло быть только восставшее мужское естество, решил Ханкен, но Джойс пребывала в таком отчаянии, что была неспособна воспринять главную идею этой улыбки.