Форма воды - Камиллери Андреа

– Что у него?

– Врачи сами не понимают. А вы кто?

– Меня зовут Вирдуццо, работаю бухгалтером в «Сплендор».

– Заходите.

Женщина успокоилась. Квартира была в беспорядке, сразу становилось ясно, что жена Capo постоянно прикована к маленькому и не успевает думать о доме.

– А какое у вас дело к Capo?

– Кажется, я ошибся и начислил ему меньше положенного в последнюю зарплату, хотел взглянуть на распечатку платежной ведомости, которую ему дали.

– Если только это, – сказала женщина, – нет смысла ждать Capo. Я могу вам показать распечатку. Идемте.

Монтальбано последовал за ней, у него уже был готов новый предлог, чтобы досидеть до прихода мужа. В спальне стоял неприятный запах, как от прогоркшего молока. Женщина пыталась выдвинуть верхний ящик комода, но у нее не получалось, потому что свободна была только одна рука, в другой она держала ребенка.

– Если вы разрешите, я помогу, – сказал Монтальбано.

Женщина подвинулась, комиссар открыл ящик и увидел, что он полон бумаг, счетов, аптечных рецептов, квитанций.

– А где тут ведомости?

Именно в эту минуту в спальню вошел Capo, они не слышали, как он вернулся, дверь в квартиру осталась открытой. При виде Монтальбано, рывшегося в ящике, его пронзила мысль, что комиссар обыскивает дом в поисках цепочки. Парень побледнел, ноги у него стали ватными, и он привалился к косяку.

– Вы – зачем? – выговорил он еле-еле.

При виде откровенного испуга мужа женщина тоже заразилась паникой и отозвалась раньше, чем Монтальбано успел раскрыть рот.

– Так это же бухгалтер Вирдуццо! – почти закричала она.

– Вирдуццо? Это комиссар Монтальбано!

Женщина пошатнулась, и Монтальбано бросился ее поддержать в страхе за ребенка, рисковавшего оказаться на полу вместе с матерью, затем помог ей усесться на кровать. Потом комиссар заговорил, и слова рождались у него сами собой, безо всякого вмешательства сознания. Подобный феномен уже имел место в его опыте, и один журналист с богатым воображением выразился по этому поводу так: «Молния интуиции, которая время от времени ударяет в нашего полицейского».

– Куда вы девали цепочку?

С трудом переставляя подкашивающиеся ноги, Capo направился к своей тумбочке, открыл ящик, вытащил сверток в газетной бумаге и бросил его на кровать. Монтальбано подобрал его; пошел в кухню, уселся и развернул газету. Это было украшение грубоватое и филигранное в одно и то же время: грубоватое по дизайну и филигранное по тонкости работы и огранке бриллиантов. Capo тем временем приплелся за ним в кухню.

– Когда ты его нашел?

– В понедельник, утром рано, на выпасе.

– Ты говорил об этом кому-нибудь?

– Никак нет, только вот ей, моей жене.

– А кто-нибудь приходил к тебе допытываться, что, мол, не находил ли ты, часом, такую-то цепочку?

– А как же. Филиппо ди Козмо, он человек Джедже Гулотты.

– А ты что ему ответил?

– Что ничего не находил.

– Точно?

– Точно так, мне так кажется. А он говорит, что, ежели вдруг найду, чтоб нес ему, без глупостей, потому как это все дело страшно деликатное.

– Пообещал тебе что-нибудь?

– А как же. Что отметелит так, что мама родная не узнает, если найду и оставлю себе, и пятьдесят тысяч, если, наоборот, принесу ему.

– Что вы собирались делать с цепочкой?

– Хотел заложить. Мы так порешили, я и Тана.

– И не собирались ее продавать?

– Никак нет, она ж не наша, мы так себе представляли, как будто нам ее одолжили, не хотели пользоваться ситуацией.

– Мы люди честные, – присоединилась жена, входя в кухню и утирая глаза.

– Что думали делать с деньгами?

– Пустить на лечение нашего сына. Тогда б его можно было увезти отсюда далеко, в Рим, в Милан, куда угодно, лишь бы там были врачи, которые понимают.

Какое-то время все молчали. Потом Монтальбано попросил у женщины два листа бумаги, и она вырвала их из тетради, в которую записывала расходы. Один из листков комиссар протянул Capo:

– Вот, нарисуй мне план, укажи точно место, где ты нашел цепочку. Ты ведь у нас проектировщик, так?

Пока Capo корпел над рисунком, на втором листе Монтальбано писал: