Присягнувшие Тьме - Гранже Жан-Кристоф

– И ты, и я еще вспомним об этой ночи…

– Конечно, вспомним, только я больше не работаю в Отделе по борьбе с проституцией.

– Теперь ты в уголовке, дорогуша. Это еще лучше.

Мне предстояла сделка с самим дьяволом. Я уже видел, как через месяц или год по просьбе этой гадалки закрою глаза на убийство. Фокси ничего не забывала.

– Так ты будешь помнить? – повторила она.

– Даю слово. Ну, была там девушка той ночью?

Фокси помедлила, отпила глоток, поставила чашку на паркет:

– Девушка была.

В комнате словно стало легче дышать. Я почувствовал, как с души свалился камень. И в то же время меня скрутил новый спазм, кровь словно застыла в жилах: кошмар только начинался.

– Я должен ее увидеть и расспросить.

– Это невозможно.

– Фокси, я ведь дал тебе слово…

– Она исчезла.

– Когда?

– Через неделю после той самой ночи.

– Рассказывай.

Прищелкнув языком, она впилась в меня взглядом:

– Вернувшись в ту ночь, она была сама не своя.

– Она видела убийцу?

– Ничего она не видела. Когда застрелили Ларфауи, она была в ванной. Вылезла через окно и забралась на крышу коттеджа. Говорила, что убийца ее не заметил. А через неделю она пропала.

– Кто мог это сделать?

– А ты как думаешь? Тот парень ее искал и нашел.

Еще одна улика: наемный убийца, который использует автоматическое оружие, способный проникнуть в среду англоговорящих африканцев. Может, воевал в Либерии? Я протянул ей пустой стакан:

– Чего-нибудь покрепче не найдется?

– У Фокси есть все, что нужно.

Она повернулась не вставая. В ее крючковатых руках появилась бутылка. Она наполнила мой стакан прозрачной маслянистой жидкостью. Я сделал глоток – ощущение такое, будто пьешь эфир, – и севшим голосом спросил:

– Это была малолетка?

– Ее звали Джина, ей было пятнадцать.

– Ты уверена, что она ничего не видела?

Пожирательница душ подняла глаза к потолку и задумалась. На ее лице отразилась наигранная грусть. Глаза увлажнились, и она вздохнула:

– Бедняжечка…

Я сделал еще глоток и спросил:

– Она что-то видела? Говори, черт тебя возьми!

Ее взгляд обратился ко мне, губы безвольно опустились:

– Когда она уже выбралась на крышу, то заметила уходящего человека…

– Какой он был? Высокий? Низкий? Крепкий?

– Высокий мужчина… Можно сказать – долговязый.

– Как он был одет?

Фокси налила и себе стаканчик и пригубила:

– Так мы с тобой договорились? Теперь ты у меня в долгу.

– В долгу, Фокси. Говори.

Она выпила и произнесла похоронным тоном:

– На нем был черный плащ и белый воротничок.

– Белый воротничок?

– По словам Джины, это был священник.

О мессе, которую придумала Лора, я чуть не запамятовал.

7 часов утра

Я едва успел заскочить домой, принять душ и переодеться. От меня все еще несло тропиками и колдовством. Сидя за рулем, я попытался подвести какой-то итог. Передо мной были разрозненные элементы без всякой связи: самоубийство под покровительством архангела Михаила. Дьявольская иконография. Ассоциация, устраивающая паломничества в Лурд. Поездки в Юра, якобы связанные с супружеской изменой. Загадочные слова «Я нашел жерло». Убийство поставщика спиртного и наркотиков.

А главное, этот священник-убийца – верх нелепости. Киллер в белом воротничке, профессионально пользующийся оружием, способный проникнуть в самую закрытую африканскую среду. Все это ни с чем не вязалось. Равно как и нависшее над Люком подозрение в коррупции – как возможный мотив его самоубийства…

Если между этими фактами и была какая-то связь, то у меня не было к ней карты доступа и я не знал, где ее раздобыть…

9 часов

Волосы у меня еще не просохли, когда я толкнул дверь часовни Святой Бернадетты. Построенная под землей церковь смахивала на противоядерный бункер. Низкие потолки, цементные колонны, крошечные оконца из красного стекла, сквозь которые сочились бледные утренние лучи.

Я смочил пальцы святой водой, перекрестился и прошел влево. Все или почти все уже собрались. Редко приходилось видеть такое скопление полицейских на один квадратный метр площади. Разумеется, Наркотдел в полном составе, а также начальники других отделов – по борьбе с проституцией, оперативных расследований, Службы собственной безопасности, группы «Антитеррор», ответственные сотрудники центральных офисов, комиссары Судебной полиции… Все пришли в черной форме, с серебряными галунами и дубовыми листьями, придав церемонии какой-то воинственный дух. Все это совсем не походило на собрание самых близких людей, о котором мечтала Лора…

Не думаю, чтобы Люк лично знал всех этих высокопоставленных полицейских, но они должны были держать марку, демонстрируя ответственность и солидарность перед лицом этого акта отчаяния. Префект полиции Жан-Поль Пруст шел по центральному проходу рядом с Мартиной Монтей, директором Судебной полиции. За ними следовала Натали Дюмайе, очень элегантная в своем темно-синем плаще и на голову выше других.

Это шествие вывело меня из себя. Люка хоронили прежде, чем он успел испустить дух. Эта дурацкая церемония могла ему только повредить! Не говоря уже о том, что все эти полицейские сплошь были атеистами. Ни один из них не верил в Бога. Люка бы стошнило от подобного маскарада.

Справа в первых рядах я заметил парней из его группы. Дуду с настороженным взглядом втянул голову в плечи. У Шевийа на глаза падала прядь, в кожаном пальто он держался прямо, как аршин проглотил. Жонка смахивал на парня из группы «Hell’s Angel»: плохо выбритый, с висячими усами и торчащими из-под бейсболки сальными волосами. Три опера – крутые, смертельно опасные кадры.

Люди все подходили, наполняя церковь гулом приглушенных голосов и шорохом плащей. Дуду куда-то направился. Я проследил за ним взглядом. Он подошел к кому-то, стоявшему около исповедальни в правом углу церкви. Невысокий, приземистый тип, волосы подстрижены ежиком. Он был затянут в короткий непромокаемый плащ темно-синего цвета. Весь его облик наводил на мысль о какой-то другой, не полицейской форме. И тут меня осенило: священник. Священник в гражданской одежде.

Я обогнул первый ряд стульев и пересек неф, оказавшись всего в десятке метров от них, когда Дуду что-то сунул в руку своему собеседнику. Что-то вроде пенала из лакированного дерева. Я было ускорил шаг, но тут меня удержали за рукав.

Лора.

– Что ты делаешь? Ты должен быть рядом со мной.

– Ну конечно, – улыбнулся я. – А где твое место?

Я пошел за ней, обернувшись на заговорщиков. Дуду уже вернулся на свое место, а человек в синем, стоя за колонной, крестился. Я остолбенел. Он перекрестился снизу вверх, как делают некоторые сатанисты. Лора что-то спросила у меня.

– Ты что-то сказала?

– Ты подготовил текст?

– Какой текст?

– Я рассчитывала, что ты прочтешь отрывок из «Послания к Коринфянам»…

Я снова оглянулся направо. Тот тип исчез. Черт возьми! Я прошептал:

– Нет… Если тебе все равно, я…

– Отлично, – сухо сказала Лора. – Я прочту сама.

– Мне жаль. Но я всю ночь глаз не сомкнул.

– Думаешь, я прекрасно выспалась?

Она повернулась к алтарю, а я почувствовал угрызения совести. Я был здесь единственным верующим и оказался не способен прочитать несколько строчек. Но вопросы, которые вставали передо мной, затмили все остальное. Кто этот тип? Что передал ему Дуду? Почему он так перекрестился?

Начиналась служба. Священник, облаченный в белый стихарь, распростер объятия. Чистокровный тамил с широкими, как монеты, ноздрями, черными влажными глазами, полными истомы. Он заунывно заговорил:

– Братья мои, мы собрались здесь сегодня…

Я почувствовал, как на меня опять наваливается усталость. Священник знаком предложил всем сесть. Его монотонный голос все удалялся… Меня разбудил шелест страниц. Все присутствующие листали молитвы. Священник продолжал:

– Теперь мы вознесем третью хвалу Господу.

Надо же было мне уснуть на мессе по лучшему другу… Я бросил взгляд в сторону Дуду. Он был на месте.

– Песнь эта называется «Дивны дела Твои, Господи…». Отрывок начинается со слов: «Всякий человек – священная история, человек – подобие Божье…»

Эти слова, звучавшие в часовне, полной неверующими и лишенными иллюзий полицейскими, отозвались во мне горькой иронией, однако все вторили им нестройным хором.

– Можно я сяду к тебе на колени?

Амандина со своими светлыми косичками под шоколадного цвета шапочкой протягивала мне свой листок:

– Я не могу прочесть.

Я посадил ее себе на колени и запел вместе со всеми: «Всякий человек – священная история…» Я вдыхал теплый детский запах и аромат чистой одежды. И мысли мои потерялись в тумане, где Матье Дюрей – полицейский-маньяк, 35 лет, неженатый и бездетный – брел по дороге в небытие…

Полчаса спустя, после многочисленных несвоевременных звонков мобильных, священник завел пространную проповедь о Евхаристии. Я пришел в ужас: неужели он предложит этой толпе неверующих подойти к причастию? Взглянул на Дуду – он ерзал на стуле, то и дело оглядываясь на дверь. Ясно, что он торопится, хочет уйти пораньше.