Сон над бездной - Степанова Татьяна Юрьевна

– Судя по их виду, – Кравченко смотрел на милиционеров (они стояли наверху замковой лестницы у каменной балюстрады), – что-то изменилось за эти несколько часов.

– Что могло измениться? Ведь мы были там, на месте, все происходило на наших глазах.

– Все-то все, а кое-чего все же не было.

– Чего не было, Вадик?

– Например, полотенца.

– Какого еще полотенца?

– Того самого, которое утром видела уборщица. У мадам Шерлинг под мышкой был коврик для занятий йогой, а на шее полотенце. Было вот – а его не нашли.

– А коврик мы, по сути, умыкнули, – вздохнул Мещерский. – Это называется сокрытие улик, криминалом пахнет. А насчет этого полотенца… мало ли, она могла по дороге на смотровую площадку где-нибудь оставить его, например в кресле на террасе или на скамейке в парке. Или швырнуть вниз.

– Швырнуть мог и кто-то другой.

Мещерский молчал.

– Что-то изменилось, – повторил Кравченко. – И в наших с тобой силах здешние перемены усугубить.

– Что ты хочешь сделать?

– Ничего, просто для начала побеседовать с ее мужем. Точнее, с новоиспеченным вдовцом.

Прокурор и сопровождавшие его лица отбыли через час. Когда шум моторов милицейских машин стих, Кравченко и по-прежнему недоумевающий Мещерский отправились к Павлу Шерлингу. Он обнаружился в гостиной – в той самой, где ночью Елена Андреевна, рискуя перебудить всех, включала свет в поисках своего мужа. Шерлинг сидел на диване, рядом на столе стоял полупустой хрустальный графин виски – трезвенник Шерлинг был пьян. Оказывается, сразу после первой беседы со стражами порядка он начал пить неразбавленный скотч и к моменту их второго визита в замок был уже хорош. Здесь же, в гостиной, находился и Андрей Богданович Лесюк – он был, судя по его виду, чем-то сильно раздражен и обескуражен.

– Извините, мы могли бы с вами переговорить? – спросил Кравченко.

– А, ребята… заходите… хоть какие-то свежие лица, молодые лица, новые, – Павел Шерлинг вяло махнул рукой. – Помогли мне сегодня… как никто помогли там, внизу… я таких вещей не забываю. Поддержали, помогли. Вы да вот Андрей Богданыч… а остальные все как крысы… Как крысы в норы попрятались.

– Паша, тебе надо успокоиться, – буркнул Лесюк.

– А я уже спокоен. Все уже произошло. Все случилось. И я… я уже ничего не могу изменить. – Шерлинг попытался подняться с дивана, но ему это не удалось. Странно было видеть этого лощеного столичного яппи в таком состоянии – крашеный ежик волос дыбом, на белой рубашке-поло пятна грязи и засохшей глины (следы спуска в крепостной ров). – Что я скажу дочери, когда она спросит, почему ее мать покончила с собой?

Мещерский, буквально прятавшийся за широкой спиной Кравченко, едва не подскочил от неожиданности. Покончила с собой? Значит, теперь это так у них уже называется. А как же «несчастный случай»?

– Проходьте сюда, ближе. О чем вы хотели говорить? – спросил Лесюк.

– Об одной вещи, которую мы с Сергеем нашли, спускаясь в ров, – ответил Кравченко. – О коврике для занятий йогой вашей жены. – Он обернулся к Шерлингу. – Мы обнаружили его на ветвях дерева примерно в ста пятидесяти метрах от места, где лежало тело. Милиция на эту улику не обратила внимания, потому что мы с Сергеем…

– Ха, что и требовалось доказать, – Шерлинг громко хлопнул в ладоши. – Коврик, полотенце…

– Полотенце? – воскликнули хором Кравченко и Мещерский.

– Мени здается, вы, хлопцы, должны были уехать отсюда завтра-послезавтра. Мне Елена Андреевна так казала, но должен вас огорчить – уехать в ближайшие дни вам, да и нам – це неможливо, – хмуро сообщил Лесюк. – Я пообещал прокурору, что мы все пока будем здесь до окончательного, так сказать, разъяснения…

– Вы нашли коврик моей жены на значительном удалении от ее тела, – хмыкнул Шерлинг. – А здешние опера нашли ее полотенце там, внизу, на еще большем удалении. А лично мне и без этих улик сразу все было ясно. Я не хотел, чтобы она ехала сюда. Ей вообще рано было покидать дом. По большому счету, я должен был сразу положить ее в клинику где-нибудь в Баден-Бадене. Я должен был о ней позаботиться, а я… я уехал устраивать чужие дела, оставил ее, мою жену, мою Лиду, одну, без поддержки и помощи, в таком угнетенном состоянии.

– В угнетенном состоянии? – переспросил Кравченко.

– Неделю назад дома она уже пыталась уйти из жизни, – Шерлинг закрыл лицо ладонью. – Мы были дома – я, моя дочь. Лида заперлась в ванной. Я выбил дверь плечом, оно у меня до сих пор болит. Барбитураты. Она выпила целый пузырек этой дряни.

– По какой причине? Вы знаете причину? – быстро спросил Кравченко.

Шерлинг отнял ладонь от лица. Глаза его сузились. Мещерскому показалось, что во взгляде адвоката мелькнула ненависть.

– Утром у меня разговор был с прокурором, вы знаете, наверное, тут уже все в курсе, – буркнул, прерывая паузу, Лесюк. – Речь шла только о несчастном случае. Теперь же, когда они обнаружили это чертово полотенце там, внизу на ограде… Павел Арсеньич, Паша, прости, но это… все это вот может быть и ошибкой. И ты не должен… тебе не за что казнить себя, ты ни в чем не виноват!

– Дома ей не удалось, так она сделала это здесь, – хрипло сказал Шерлинг. – Бросилась вниз. Это была вторая попытка, и она ей удалась. У меня эта сцена стоит перед глазами – она бросила вниз коврик и полотенце, смотрела, как они падают, смотрела завороженно. Это было что-то вроде опыта… Она всегда доверяла опыту. Опыт с ковриком и полотенцем удался, и она сделала это…

– Это мог сделать и кто-то другой, – громко сказал Кравченко.

В гостиной воцарилась тишина.

– Шо вы хотите этим сказать, молодой человек? – грозно спросил Лесюк.

– Вашу жену, – Кравченко обращался к Шерлингу, – могли убить. Она не сама могла броситься вниз, ее могли столкнуть. А затем избавиться от улик, швырнуть вниз ее вещи. И мне кажется, прокурор подразумевал именно такую версию, накладывая запрет на отъезд ваших, Андрей Богданович, – он обернулся к Лесюку, – гостей.

– Я немедленно позвоню в Киев, – Лесюк побагровел. – Если уж яки таки выводы пошли, то… И это тут, у нас. Я представляю, яки таки выводы делают там!

– Так вы, Вадим, считаете, что мою жену могли убить? – спросил Шерлинг, с усилием поднимаясь на ноги. – А кто же это сделал, по-вашему?

– Пока я этого не знаю.

– Может быть, вы думаете, что это сделал я? – Шерлинг, пошатываясь, подошел к Кравченко вплотную. – Или вот он, – он ткнул в Лесюка. – Или это сделала моя девятнадцатилетняя дочь – столкнула мать в пропасть, или вот его сын – Богдан? Или Олеся? А может быть, это сделал…

– Рано утром в замок кто-то приехал. Я видел у ворот синий «Лендровер», – быстро сказал Кравченко. – А здешняя охрана даже не смогла ответить на простой вопрос – кто приехал и чья это машина.

– Та это ж Олега машина. Гиз его прiзвище, фамилия его, – буркнул Лесюк. – Я не знаю, шо ж вам так ответили.

– Возможно, потому, что это событие ваша хваленая охрана просто проспала.

– Если так, я их уволю. Выгоню недоумков к… – Лесюк неожиданно зло выругался. – Но Олег… Олег наш старый знакомый еще по Киеву. Он наш общий приятель.

– Зачем он приехал? Ты его приглашал? – спросил Шерлинг.

– Собственно, нет, но… Он сказал, что збирается встретиться с Шагариным.

– А откуда он узнал, что он здесь?

– Это ж Гиз, у него свои источники, разные источники.

– Небось Олеся или Злата проболтались?

– Ты это… выбирай выражения, Паша. Я понимаю и дуже шкодую – ты в горе, но это… выражения-то выбирай все ж.

– Ты с ним говорил?

– Еще нет. Когда? Тут цельный день содом и гоморра, – Лесюк всплеснул руками. – Вот что, парни…

– Да, мы вас внимательно слушаем, – Кравченко выпрямился.

– Вот что… даже и не знаю, как это сказать… одним словом, все, что вы здесь наплели, ну насчет этой версии…

– Насчет убийства? – видя его медвежью неуклюжую раздраженную растерянность, Мещерский осмелел и решил подыграть приятелю.

– Шоб я этого слова поганого даже не слышал! – Лесюк сжал кулак. – Поняли? Я не потерплю, чтобы в моем доме…

– И тебя, и всех больше устроит версия суицида? Так? – раздельно, по слогам спросил Шерлинг.

– Паша, ты-то хоть… Ну, я не знаю, не можу я так. – Лесюк шагнул к столу, налил себе в бокал скотча. – От бисов день – среда! Повеситься в такой день только одно и остается!

– Вы сами-то что делали сегодня утром, молодые люди? – тихо спросил Шерлинг. – Часов этак в семь, а?

– Мы спали, – кротко ответил Мещерский.

– Спали? А чем вы это докажете? А кто это видел? – Шерлинг криво усмехнулся. – Первое, о чем вас спросят на первом же допросе, это: «А кто может подтвердить ваше «сонное» алиби?»

– Нам не надо объяснять азбуку, – парировал Кравченко, – и не надо угрожать. Мы здесь только потому, что исполняем свои обязанности при семье господина Шагарина. Прочее нас не касается.