Мама, я жулика люблю! - Колычев Владимир

– Как честный человек?

– Именно... Я знаю, ты воротила от меня нос. Я же бандит, да. Но нигде не написано, что я бандит. Никто не может доказать, что я преступник. И никто не докажет, потому что я на самом деле честный человек. А преступница – это ты. Теперь я буду воротить от тебя нос. Теперь я тебя буду презирать. И общество будет вытирать об тебя ноги.

Агапов одарил ее мефистофельской улыбкой и вышел из комнаты. Варвара перевела дух. Скорее всего, это было злой шуткой с его стороны. Комплекс у человека. Сам преступник, и хочет, чтобы все остальные были под стать ему. Даже Уголовный кодекс проштудировал, чтобы убедить себя в том, что и Варвара одного с ним поля ягода. Утешил себя...

После обеда за Варварой приехали. Два бритоголовых амбала посадили ее в джип и повезли в сторону города. Сердце радостно екнуло, когда машина въехала во двор ее дома, где она когда-то жила вместе с родителями. Братки мужа высадили ее возле подъезда. Куда хочешь, туда и иди. Разумеется, она отправилась домой к родителям.

Но радость встречи с ними была недолгой. Не прошло и получаса, как в дверь позвонили. Отец открыл дверь, и Варвара услышала суровый, требовательный голос.

– Старший лейтенант Помазов. Уголовный розыск! Нас интересует гражданка Агапова...

Их было трое. Участковый и два оперативника из уголовного розыска. У Варвары в глазах потемнело, когда он показал ей служебное удостоверение.

– Вы арестованы, гражданка Агапова! – глумливо скривился он.

– За что?

– Развратные действия в отношении несовершеннолетних... Но вашим родителям лучше не распространяться об этом на улице.

– Дочка, что случилось? – трагически заламывая руки, спросила мама.

– Это недоразумение... Вы слышите, это недоразумение! – обратилась к оперативнику Варвара. – У вас нет оснований меня арестовывать! Где ордер?

– Все будет. И постановление, и суд... Я бы не советовал вам возмущаться. А то ведь еще и сопротивление при аресте пришьют...

От волнения голова отказывалась соображать. Варвара позволила вывести себя из квартиры и усадить в машину. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день...»

Ее доставали в райотдел. И напрямую провели в смотровую комнату изолятора временного содержания. Там ее ждал грузный и пузатый милиционер с погонами прапорщика. Неприятное, изъеденное оспой лицо, прищуренные впалые глаза. С головы до ног окинул ее по-хозяйски оценивающим взглядом и без всяких предисловий потребовал:

– Раздевайся!

– Как это раздевайся? – опешила Варвара.

– Да как в баню ходишь, так и раздевайся. Смотреть буду, нет ли запрещенных предметов...

– Но вы не имеете права! Я женщина. И обыскивать меня должна женщина.

– Ну, пусть женщина тебя и обыскивает. А я буду досматривать... И не возмущайся, красавица, а то ведь хуже будет. Женщин мы не бьем, для этого есть мужики. С женщинами у нас другой разговор.

Достаточно было заглянуть в глаза этому подлецу, чтобы понять, о чем и как они разговаривают с женщинами в неформальной обстановке. Скоты!

– Ну чего стоишь? Давай, поторапливайся, пока я не разозлился.

Варвара вдруг поняла. Ее сейчас нет здесь, в этой мрачной без окон комнате. И прапорщик – всего лишь плод истерзанного воображения. Она видит его во сне, в страшном сне. И нужно подчиняться этому видению. Станешь перечить, еще глубже увязнешь в кошмаре. А разденешься – глядишь, и проснешься или от стыда, или от прикосновения.

Она разделась догола. Стыдно было до ужаса. Но спасительное пробуждение так и не наступило. А прикосновений не было. Прапорщик жадно ощупал ее взглядом, но рукам волю не дал. Пальцами перебрал ее кофточку, юбку. Обследовал пакет с вещами, которые догадались ей всучить родители. Вытащил из косметички режуще-колющие предметы, заставил снять сережки и кольца, на туфлях сломал каблуки. Дескать, из супинатора можно изготовить шило. Варвара удивилась. Но и это проявление эмоций не смогло вырвать ее из сна.

Она оделась, собрала вещи, которые ей разрешили иметь при себе, и под конвоем отправилась в камеру.

– Стоять! Лицом к стене!

Молоденький сержантик с нахальными глазами открыл решетчатую дверь.

– Руки за спину! Голову вниз! – снова скомандовал он.

И рукой подтолкнул вперед.

А когда она встала лицом к стене возле камеры, жадно зашептал на ухо:

– Хочешь, я к тебе сегодня приду! За жизнь поговорим, да. Я шоколадку принесу...

И так, как будто она уже согласилась, облапал загребущей рукой ее грудь.

Варвара едва удержалась от того, чтобы не влепить ему пощечину. Этого она не сделала, но дернулась, отступила на шаг в сторону.

– Ты чего дергаешься, как та кобыла необъезженная! Я ж ведь и объездить могу!

Интуиция подсказала, что не стоит ударяться в полемику. Ничем хорошим это для нее не закончится. Сержант выйдет из себя и тогда уж точно постарается привезти свою угрозу в исполнение...

Варвара промолчала, и за это была вознаграждена скорейшим водворением в камеру. Сержант больше не стал ее лапать. Но подтолкнул в спину. Вслед ничего не сказал. Значит, интуиция ее не подвела. Правильно поступила она, что не стала злить конвоира. Да и не могла подвести ее интуиция. Она же во сне. И, похоже, сон этот управляемый...

Камера была примерно такой, какой она ее и представляла. Небольшое помещение, бетонный пол, стены плохо выкрашены масляной краской, четыре наглухо привинченные к полу койки с грязными матрасами, стол, скамейки, под потолком тусклая лампочка с зарешеченным абажуром, у входа унитаз с шумным бачком.

Занята была только одна койка. На ней возлежала женщина неопределенного возраста. Ей в равной степени можно было дать как двадцать, так и сорок лет. Глаза вроде бы молодые, но кожа лица неестественно темного цвета, как будто лютыми ветрами дубленная. Да и без алкоголя здесь явно не обошлось. Под глазами темные круги, губы в трещинах, волосы грязные, спутанные. И одета не ахти. Не сказать, что совсем уж бомжацкий у нее наряд, но и на людях в таком виде лучше не появляться.

– Кто такая? – не поднимаясь, бесцеремонно спросила баба.

– Варвара я.

– Варвара-краса, длинная коса... Тебя уже распаковали?

– То есть.

– Ну, вертухи еще пробу не сняли? Они таких красуль, как ты, обычно не пропускают. Тем более что сегодня Пузай на раздаче... Раздевал?

– Раздевал.

– А не вставил?

– Вам что, обязательно знать эти подробности? – возмутилась Варвара.

– Значит, вставил. А ты на меня, киска, голоса не повышай! – вскинулась баба.

Сорвалась с койки, подскочила к ней, пальцами, как тисками, сжала ее щеки и больно задрала голову вверх.

– Ты права здесь свои не качай, не надо! Люди будут решать, сколько у тебя здесь прав! А пока что не возникай!

Варвара очень надеялась, что эта встряска вернет ее наконец-то в спальню, где она так неосторожно заснула в ожидании Жени. Но нет, она так и осталась в камере... А может, все-таки это не сон!

– Ты поняла это, детка? – еще раз встряхнула ее сокамерница и отпустила.

Варвара ошеломленно кивнула. Да, она поняла... Хотя не совсем понятно, почему она здесь и терпеливо сносит выходки явно выраженного уголовного элемента.

– Ну, если поняла, тогда живи, – неожиданно подобрела баба. – Фиса меня зовут. Это и кликуха, да. И от Анфисы... Папа с мамой, царство им небесное, Анфисой от большого ума нарекли. Ну да ладно, я не жалуюсь. И ты не имей привычки жалиться. У нас это не любят. За какие такие грехи тебя сюда зачалили? Статью какую шьют.

– Пока никакую, – соврала Варвара.

Развращение несовершеннолетних – далеко не самая почетная статья в Уголовном кодексе. Во всяком случае, хвастаться нечем.

– Ты мне горбатого не лепи, не надо! – волком посмотрела на нее Фиса. – Меня не проведешь. За мной уже две ходки. Я таких, как ты, насквозь вижу. Ну, давай, колись. А то ведь я все равно узнаю.

Действительно, тайное легко может стать явным. Так что нет смысла изворачиваться.

– Статья сто двадцатая, – призналась Варвара.

– Оба-на! С малолеткой, что ли, замутила?

– Ему через четыре месяца восемнадцать. И мы очень любим друг друга.

– Любовь не любовь, а ментам за радость человеку срок впаять... Мэр у нас влегкую малолеток пользует, девкам и четырнадцати нет, а он их насаживает. Все это знают. И ничего, жив-здоров козел и не кашляет. А тебя вот за любовь зачалили. Еще и в наручники укатали, как ту каторжанку. Беспредел, в натуре. Да, попала ты, Варюха, не вопрос. Круто за тебя взялись. Здесь явно что-то не то. Или ты реально малолетку развратила, или кто-то крови твоей жаждет. Кто у твоего пацана родители? Шишкари небось крутые?

– Нет, родители его здесь ни при чем...

Варвара вдруг испытала острую потребность выговориться. Она уже поняла, что не снится ей ничего, все реально до ужаса. И если она сейчас хоть как-то не облегчит душу, то у нее наступит помутнение рассудка.