Венера Челлини - Солнцева Наталья

Однако – стена стеной, а где же сам тайник? Славка стоял, глядя на стену, и не знал, что делать дальше. Он начал внимательно исследовать швы между кирпичами… Показалось, что на общем фоне выделяется небольшой четырехугольник размером с дверцу сейфа небольших размеров. Такие любили встраивать в стены своих шикарных квартир «новые русские». Смирнов неплохо разбирался и в сейфах, и в том, каким образом они открываются. Можно, конечно, это сделать грубо… Он оглянулся в поисках ломика или чего-то подобного, но передумал. При таком количестве предосторожностей устройство замка не может быть очень сложным. Скорее всего, он открывается просто ключом, даже без кода.

В конце концов, деньги Матвеев держал в доме, в домашнем сейфе, их было немного, и милиция их нашла, так же как и драгоценности: несколько достаточно дорогих женских украшений, пару мужских золотых булавок, перстень-печатку, запонки – ничего особенного. На шее трупа была обнаружена золотая цепочка, так что версия убийства с целью ограбления сразу отпала.

– Не отвлекайся, Смирнов! – призвал себя к дисциплине Славка.

Если есть замок, то должен быть ключ. И наоборот. Такой мужчина, как Матвеев, наверняка предусмотрел и это. Если бы он хранил ключ в квартире или в доме, то желающие им воспользоваться начали бы искать, что именно должен открывать этот ключ. Насколько было известно, при обыске обнаружили несколько ключей: от дома, от московской квартиры, от машины, от гаражей – их у Матвеева было два, от входной двери клуба, от рабочего кабинета в клубе, от ворот, от калитки, от чердака и от сарая мамонтовского дома. Еще были ключи от сейфов – всего три: от сейфа в квартире, в доме и в клубе. Все! Все ключи что-то открывали. Все было обыскано самым тщательным образом – Славка в этом не сомневался, так что, если бы обнаружился ключ, которым ничего не удалось открыть, об этом было бы известно. Кроме того, начались бы интенсивные поиски того, что же открывает таинственный ключ. И так далее…

Поэтому Матвеев ключ от тайника тоже спрятал бы, причем поблизости от этого самого тайника. У Славки было правило: если хочешь понять другого человека – стань им! Этот подход постоянно выручал его. Выручил и сейчас.

Смирнов подумал, прикинул, представил себя Матвеевым и снова полез в будку. Но… на этот раз ему не повезло. Сколько он ни лазил, ни ощупывал, ни рассматривал – никакого ключа в теремке не оказалось. Даже намека на ключ.

– Что вы там ищете?

Славка вздрогнул и поднял голову.

– Вам почти удалось меня напугать! – сказал он, вздыхая с облегчением.

У вольера стояла Ева и смотрела на него со смешанным чувством интереса и страха.

– Вы нашли тайник? – спросила она как-то безразлично, будто ее это совсем не радовало.

– Почти.

– А где он?

– Где-то здесь, – Смирнов неопределенно показал рукой на стену за будкой. – Пока не знаю.

– Тогда ищите! – Она приказывала, а не просила, как это делают все женщины, которые понимают, что их любят.

Смирнова вовсе не смутило, что Ева «дает ему указания». Он готов был бы разгромить сотню таких вольеров и десяток домов в придачу – только бы она вот так стояла и смотрела на него, понимая, что он чувствует, и принимая эти его чувства! Иначе она ни за что не позволила бы себе ни такого тона, ни такого выражения на усталом лице. Она считала его «своим» – именно так Всеслав ее и понял.

– Сначала надо найти ключ, – ответил он на вопрос Евы, глядя на нее и думая о другом. О ее робкой и нежной улыбке, о ее полном теплом теле под спортивным костюмом, о том, как он будет ее целовать в душном полумраке заброшенного сада… на той самой даче, где он впервые ее увидел…

– О чем вы думаете? – спросила Ева и покраснела.

Когда люди становятся так близки, они начинают ловить мысли друг друга, потому что их больше ничего не разделяет.

– О ключе, – соврал Славка и тут же пожалел об этом.

По лицу Евы пробежала слабая, едва заметная тень, и она сразу заговорила официальным тоном:

– А что вы собираетесь открывать этим ключом? Я не вижу никакого замка!

– В стене есть встроенный сейф, я почти обнаружил его. Еще немного, и я пойму, как устроена эта система. Но… сейф заперт, а ключа нет. Чего-то я не учел… Звякающий звук издавала дверца вольера, что-то деревянное – это будка, потом Матвеев открывал еще что-то – видимо, сейф… А ключ? Где ключ? Слепой ничего не сказал об этом…

Ева подошла поближе и задумчиво посмотрела на Смирнова.

– Слепой говорил о собаках… – лениво произнесла она. – Денис… Аркадьевич разговаривал с ними. Зачем, как вы думаете?

Славка почесал затылок. Он не знал. Зачем разговаривают с собаками? Просто так… Чтобы они не мешали… или… Вот именно! Чтобы не мешали!

– Ева! Вы гениальная женщина! Я люблю вас! Безумно! Вы даже себе не представляете, как! Едем обратно в Москву! Я все понял.

Громов никогда не видел такого жилища. Огромная комната с высоким потолком была погружена в розовые тона, потому что верхняя часть окон была застеклена красными стеклами. Одно окно выходило на крошечный старинный балкончик, на котором едва могли поместиться два человека. В противоположном от балкона углу была газовая печь, облицованная темно-синим кафелем. Рядом стоял старинный комод красного дерева, над которым висело множество миниатюрных акварельных портретов в рамочках. С акварелей взирали прелестные дамы с тонкими лицами и завитыми локонами у висков. Их плечи утопали в кружевах. Их губы улыбались, а глаза оставались печальными…

Напротив комода у стены стоял вполне современный диван, обитый темным велюром, очень мягкий, с высокой спинкой. Чуть поодаль блестел полированной крышкой маленький черный рояль. Посреди комнаты было еще много свободного пространства, так что большой овальный стол, покрытый бордовой скатертью, терялся в нем. На столе, в высокой вазе с узким горлышком, стояла ветка белой сирени, немного увядшая.

Все здесь было удивительно наполнено жизнью, неповторимым, интимным уютом и памятью; все было на своем месте – и горка, полная фарфоровых безделушек и разрозненных сервизов, и высокий, до потолка, стеллаж с книгами, и темные портьеры – все дышало особым человеческим теплом, словно у каждой вещи была своя история и своя судьба…

В комнате стояла прохладная свежесть, пахло цветами и еще чем-то неуловимо женским. Зимой здесь, наверное, пышет жаром печка, и приятно входить с мороза, снимать в длинной прихожей пальто, пить чай из старинных чашек, смотреть, как за окнами, в лиловом свете фонарей идет крупный частый снег…

Алла Викентьевна имела достаточно средств, чтобы переделать всю эту красоту на современный манер – евроремонт, пластиковые окна, типовая столярка, новый паркет, новая мебель, современные картины на стенах… безликое, убогое жилище.

Громов никогда не бывал у нее дома и не представлял себе, как она живет.

– Игорь Анатольевич, вы мне не поможете? – позвала его Алла Викентьевна из кухни.

Он вскочил, поспешил к ней… Кухня тоже была большая, просторная и старомодная. Алла Викентьевна заварила чай в большом чайнике с розовым цветком на боку и хотела, чтобы Громов отнес этот чайник в комнату. Он нес чайник, и ему было так приятно это делать, как никогда в жизни.

Чай был горячий и необыкновенно вкусный, как и все, что они ели – мягкие булочки с вареньем, орехи в меду, засахаренные апельсиновые корочки…

– Вы знаете, чем я вас угощаю? – спросила Алла Викентьевна. – Это все – мои с детства любимые лакомства! Я ужасная сладкоежка! Не могу отказать себе в удовольствии. У меня их в общем-то немного.

– Очень вкусно, – сказал Громов.

И это была правда. Еще он чувствовал, что ему не хочется ничего говорить, как будто между ними уже все было сказано. И вовсе не вчера в офисе, когда они читали это дурацкое письмо, – а давным-давно, может быть, не в этой жизни. Потому что Игорь Анатольевич и Алла Викентьевна так были милы друг другу, так полны оба этим ощущением счастья, которое невозможно пересказать, что трудно было себе представить, как это могло произойти. Ведь они выросли в разной среде, имели совершенно противоположное воспитание, вкусы, образ жизни и образ мыслей. Все у них было разное, а тянуло их друг к другу одинаково.

– Вы были замужем? – спросил Громов.

– Нет, – просто ответила она, не смутившись, без сожаления о том, что ее жизнь складывалась именно так.

– Извините…

Алла Викентьевна рассмеялась. Она ни о чем не жалела – ни тогда, ни сейчас.

– Не извиняйтесь. Мне никогда не хотелось замуж, а я всегда потакаю и угождаю себе.

– А любви… вам хотелось? – спросил Громов, поражаясь своей наглости.

– Любви хотелось… Разве бывает иначе?

Он пожал плечами. До сих пор он не часто задумывался о любви.