Венера Челлини - Солнцева Наталья

Когда мама бывала дома, то к телефону подходила она. Но сейчас она уехала к своей подруге в Киев, помогать работать с какими-то старинными рукописями, и Смирнову приходилось самому отвечать на звонки.

– Здравствуйте, Алла Викентьевна! Страшно рад вас слышать!

Славка действительно был рад. Он не умел кривить душой, к тому же ему в самом деле нравилась секретарша Громова, его бывшего шефа, которую он даже немного побаивался. Во всяком случае, Смирнов не мог себе позволить разговаривать с Аллой Викентьевной, жуя жвачку или засунув руки в карманы. И вообще, он чувствовал себя перед ней, как нашкодивший паж перед своей королевой. Такая уж она была женщина, эта Алла Викентьевна!

– Когда вы обзаведетесь сотовой связью? – добродушно осведомилась она.

– Зачем? Чтобы не иметь ни минуты покоя?

– Я вас соединяю с Игорем Анатольевичем! – сказала она так, как будто посвящала Славку в рыцари. И он застыл с благоговением, ожидая невесть чего…

Голос Громова вывел его из мимолетного сна о королях, лилиях и влюбленных пажах. Бывший шеф просил Смирнова немедленно приехать к нему в офис по срочному делу, которое невозможно изложить по телефону.

– Возьми такси, ради бога! – взмолился Громов, когда Славка сказал, что только через час-полтора доберется, потому что у него машина в ремонте. – Все расходы за мой счет!

Бывший шеф мог быть резким, требовательным, иногда он нецензурно ругался, но жадность не относилась к большому числу его пороков. Это Славке в нем нравилось, и он охотно исполнял мелкие поручения Игоря Анатольевича. В этот раз по голосу шефа чувствовалось, что дело нешуточное.

Поездка в такси из-за многочисленных пробок на дорогах оказалась довольно утомительной, и Славка, изнывая от жары и нетерпения, перебирал в уме, что же такое могло случиться там у Громова? Дело, по-видимому, деликатное, раз Игорь Анатольевич обращается к Славке, а не задействует свою службу безопасности. И строго конфиденциальное.

Громов доверял Смирнову как самому себе, так как не раз имел возможность убедиться в Славкиной честности и профессионализме. Порядочных людей Громов чувствовал за версту, к тому же и Алле Викентьевне парнишка нравился. Лучшей рекомендации не требовалось. Игорь Анатольевич не хотел увольнять Смирнова, но сделал это, понимая, что силой человека не удержишь. У них были расхождения по поводу дисциплины и взглядов на некоторые вещи, но в основном Громов и Смирнов друг другу подходили. Славка предпочел свободные деловые отношения, нежели схему «начальник – подчиненный», и Громову пришлось с этим согласиться.

Поднимаясь по мраморной лестнице в кабинет Игоря Анатольевича, Славка вздыхал, чувствуя, что ему предстоит не совсем обычная, а значит, требующая особых усилий и напряжения ума работа. Думать почему-то не хотелось. Наверное, действовал летний денек. На город лилось голубое небо, лужи на тротуарах не успели высохнуть после вчерашнего дождя, молодая умытая листва блестела на солнце. В садах и скверах стоял запах цветов и травы, будил в груди то особое, ни на что не похожее настроение тревожного ожидания чего-то прекрасного и необыкновенного, не объяснимого словами…

В кабинете Игоря Анатольевича тоже пахло сиренью, и ветер дул в окна, шевеля короткие занавески. На столе стояла бронзовая пепельница, полная окурков. Значит, хозяин кабинета нервничал.

– Слава! – Громов вышел из-за стола и сел в кресло рядом со Смирновым, подчеркивая доверительность беседы и уважение к гостю. – Случилась одна очень неприятная для меня вещь.

– Какая?

– Умер один человек…

Славка молчал, ожидая продолжения. Считалось, что он умел «держать паузу», а на самом деле он просто не любил лишней болтовни.

– Его убили, – продолжил Громов.

Это меняет дело. Славка так и знал!

– Я должен узнать, кто и за что? Всего-то?

– Неплохо было бы, – вздохнул Громов. – Но это не так важно. Этот человек любил писать… дневники или записки, я точно не знаю… Их пока не нашли.

– Кто не нашел?

– Ну… милиция, органы… не знаю. Непростой это, Слава, был человек, очень непростой. Много знал, еще больше мог предполагать с большой долей достоверности. Что он там писал в своих записках?.. Хотелось бы найти их раньше других и уничтожить… пока никто не прочел. Нельзя, чтобы они в чужие руки попали. Понимаешь меня?

– А вы уверены, что эти дневники существуют?

Громов кивнул головой.

– Откуда вы знаете?

– Этот человек сам говорил мне о том, что любит записывать все… что… В общем, понятия не имею, что он там излагал, но… Надо их найти!

– А где искать? И вообще кто это? Что за человек?

– Искать придется на даче и в московской квартире. Больше ему вроде как держать их было негде. К тому же они всегда должны были быть под рукой. Не бежать же человеку за тридевять земель, если вдруг потребуется записать какую-то мысль или факт? Думаю, он держал бумаги рядом с собой. Но вот найти их будет непросто. Замысловатая личность их писала и прятала. Значит, такая же личность и найти их сможет. Остальным это не под силу. Погибший не скрывал существование дневников, значит, был уверен, что они в надежном месте.

– Вы мне льстите, Игорь Анатольевич! – засмеялся Славка. – Что-то раньше вы о моей личности были не такого хорошего мнения!

Громов усмехнулся.

– Значит, я умею скрывать свое истинное отношение к сотрудникам.

– Ладно, я понял свою задачу. Найти бумаги и принести их вам?

Громов задумчиво посмотрел в окно, побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Знаешь, что? Если будет хоть малейшая опасность, что записки могут попасть в чужие руки, то сожги их на месте! Я тебе доверяю. Хотелось бы, конечно, почитать, но… риск слишком велик. Много охотников найдется до этих бумаг! Ой, много! Продолжение игры!..

– Что?

– Не обращай внимания, это я так…

– Мне нужны сведения об этом человеке, Игорь Анатольевич!

– Конечно! Расскажу все, что знаю. А если что упущу, ты сам спрашивай.

Игорь Анатольевич позвонил секретарше и велел до конца дня никого к нему не пускать и ни с кем не соединять.

Громов и Смирнов сидели в кабинете почти до вечера, разговаривая, обсуждая и уточняя детали. Алла Викентьевна принесла чай с бутербродами, которые так и остались нетронутыми.

На Москву медленно опускалась тихая, душистая ночь, полная влаги и разноцветных огней…

Виктор приехал из офиса поздно, он только утром вернулся из Вологды: пришлось разгребать накопившиеся дела – и застал Аглаю в слезах. Он тут же пожалел, что не купил по дороге домой цветы. Но… в прошлый раз, когда он преподнес жене букет роз, которые та очень любила, у них вышла размолвка.

– Раз ты купил цветы, – заявила Аглая с напряженными нотками в голосе, – значит, виноват. Заглаживаешь вину! Так бы я спросила тебя, где ты был, почему задержался? А раз ты даришь мне цветы, вроде как ссору затевать неловко. Стало быть, я должна растаять от восхищения и броситься тебе на шею?!

– Прости, я действительно задержался, потому что пришлось просчитывать некоторые варианты, обсуждать несколько сделок за последний месяц – это была просто работа, рутинная работа. Но цветы я купил не потому, что виноват, а потому, что хотел доставить тебе удовольствие! – ответил он.

Виктора настораживало поведение жены. Раньше ее совершенно не интересовало, где он и почему не дома. Кажется, она даже была рада, что он отсутствует – хлопот меньше. Ей и так не скучно: то по телефону болтает, то сама допоздна ездит где-то… Виктор никогда не устраивал ей сцен по этому поводу. У нее профессия такая – приходится быть на виду, среди людей. Иначе где брать материал для журнала? И вообще, Аглая любила общество, а он ее ограничивал, потому что ревновал. Да, ревновал! Мучительно и безнадежно, понимая, насколько бессмысленны его страдания.

Виктор был умным мужчиной и знал себе цену, но, когда он думал об Аглае, все его благоразумие и вся его гордость испарялись еще быстрее, чем роса на листьях в солнечный день. Он просто с ума сходил, глядя на ее черные волосы, нежный профиль, на всю ее необычную, тонкую красоту, которой не было и не могло быть у других женщин. Иногда на Виктора накатывала такая тоска, что ему хотелось выпить. Но много пить он не мог, а нескольких рюмок ему не хватало, чтобы забыться. Тогда он с головой уходил в работу, с болезненным удовлетворением замечая, что жене, в сущности, все равно, дома он или в офисе, есть он или его нет.

Лежа ночами без сна, он думал о своей любви к жене, которая поглощала его целиком, превращая все остальное лишь в атрибуты, в приложение к этому главному событию в его жизни, которое продолжалось, все усиливаясь и становясь все более важным для него. Друзья и коллеги говорили о своих отношениях с женами легко, шутя и посмеиваясь, и все они придерживались мнения, что любовь с годами проходит, надоедает и угасает и что после трех лет супружеской жизни говорить о каких-то чувствах просто смешно. Виктор в таких разговорах не участвовал, потому что ему нечего было сказать. У него все было не так, и это казалось ему странным. Может быть, у него какое-то психическое заболевание, вроде маниакального синдрома влечения к одной женщине? Даже такие мысли приходили ему в голову! Иногда ему хотелось высказать все это Аглае, объяснить, как много она значит в его жизни, как он мечтает о ней, как будто она вовсе не его жена, а просто случайно залетевшая в его квартиру сказочная жар-птица, на которую он и прав-то не имеет, и живет в вечном страхе, что птица эта в один прекрасный момент взмахнет крыльями – да и улетит в дальние края… Но Виктор об этом ничего Аглае Петровне не говорил. Ему казалось, что супруга уставится на него своими горящими глазищами, недоумевая, что это такое взбрело в голову господину Дунаеву и с какой это стати она должна все это выслушивать, а потом засмеется, звонко, закидывая назад голову, как только она одна умеет это делать… Словом, высмеет незадачливого мужа, на этом дело и кончится!