Не жди меня, мама, хорошего сына - Колычев Владимир

— Привет. Пошли? — спросила она и повела головой в сторону подъезда.

— Я здесь не живу.

— Зачем тогда мы здесь?

— Хочу проехаться на твоей шикарной машине.

— Это всегда пожалуйста.

Прежде чем сесть в машину, Косыгин бросил взгляд влево, его внимание привлек припарковывающийся «Чероки» с затемненными окнами. Что-то здесь не так.

Рита сворачивала за дом, а он глянул на «Чероки», машина стояла, но никто из нее не выходил.

— Куда ехать? — спросила Рита.

— Направо и прямо…

Он посмотрел назад, но подозрительный джип за ними не следовал.

— Ты чем-то обеспокоен? — заметила она.

— Да. Тем, что ты мне долго не звонила.

— Знаешь, мне и самой это не нравилось.

— Я знаю, что ты живешь с Битковым.

— Жила.

— Ты ушла от него?

— Надеюсь, что да.

— Сюда, налево… Приехали…

Косыгин теперь снимал другую квартиру, в пятиэтажном доме брежневских времен. Однокомнатная, после ремонта, достаточно комфортная для того, чтобы не стыдно было привести девушку.

— Здесь я и живу.

— Пошли?

— Ты торопишься?

— А тебе, смотрю, понравилось в моей машине?

— Да… Но лучше у меня…

Он нарочно задержался в автомобиле, чтобы дождаться «Чероки». Но подозрительной машины не было.

Квартира Рите понравилась. Он помог ей снять шубку, провел в комнату, показал на кресло.

— Хорошо у тебя.

— Можешь остаться.

— Ты правда этого хочешь? — пытливо посмотрела на него Рита.

— Ну, если ты правда ушла от него.

— Он будет злиться, тебя это не пугает?

— Пусть он меня боится… Или не боится? Наверное, смеется, да?

— Почему смеется?

— Потому что за дурака меня держите. И он. И ты.

— И я? — удивилась Рита.

— Да, ты.

Он встал в дверях, перекрыв ей путь к отступлению.

— Я, конечно, могу изображать дурака дальше. Но какой в том смысл? Дождаться, чтобы твой Битков снова признался мне в любви к милиции?

— Какая любовь?

— Дутая… Не надо водить меня за нос, Маргарита Владимировна. Я знаю, зачем вы здесь.

— Юра, что за тон? — сдержанно возмутилась она.

— Официальный… Я сразу раскусил тебя, Рита. Тебя подослал ко мне Битков. А я был с тобой, потому что доложил начальству и получил от него «добро». Мы ждали, что предпримет Битков, а он лишь передал нам привет, через меня…

— Юра, я тебя не понимаю, — с недоумением смотрела на него Рита.

— Все ты понимаешь… Зачем я тебе сегодня нужен? Что ты хочешь от меня узнать?.. Ты не выйдешь отсюда, пока не скажешь…

— Отлично, тогда я ничего не буду говорить. Мне нравится у тебя… Но я так понимаю, тебе не нравится со мною, — начала она в мажоре, но с каждым словом ее тон склонялся к минору. — Да, я стриптизерша, да, я падшая женщина…

— Надеюсь, в этом нет моей вины, — усмехнулся он.

— Твоей вины нет… И моей, пожалуй, тоже… А пришла я к тебе… Нет, не потому что… — Она запнулась, улыбнувшись, продолжила: — Потому что хочу заслужить твое прощение…

— Кто я такой, чтобы в чем-то тебя обвинять?

Косыгин пытался служебным рвением заглушить личный интерес к Рите. Но хладнокровие сохранить никак не получалось, обида рвалась наружу, обнажая его чувства.

— Ну, мы же почти подружились… В общем, я знаю, что сегодня днем ты был у Матвея.

— И он прислал тебя ко мне? — с сарказмом спросил он.

— Нет. Он отправил меня в бутик. Но я ушла к тебе. Чтобы помочь. Ты ищешь Головастикова?

— Да.

— В живых его нет, — опечаленно сказала Рита.

— Битков? — взбудораженно спросил Косыгин.

Служебное и личное совпали по фазе, но амплитуда их колебаний резко возросла.

— Нет. Он хотел всего лишь напугать парня. Его убил Волынок. Думал, что пистолет не заряжен… А может, и знал это, может, и нарочно застрелил Головастикова…

— Зачем?

— Мне кажется, он что-то затевает против Матвея…

— Он же стрелял в Сафронова, возле «Реверса»? — догадался Юрий.

— Не знаю, — пожала плечами Рита. — Может быть…

— Значит, Битков к смерти Головастикова непричастен?

— Нет.

— И к покушению на Сафронова тоже нет?

— Нет.

— И к убийству Трофименкова?

— Про это я не знаю.

— Почему ты не сказала «нет»? — запальчиво и обличительно спросил Косыгин. — Ты должна была сказать «нет». Ты должна была полностью обелить Биткова и очернить Волынка.

— Зачем?

— Затем, что так нужно. Биткову нужно. Он тебя ко мне послал, он…

— Это неправда, — беспокойно сказала Рита.

— А то, что Волынок Головастикова убил?

— Это правда. Если Битков узнает, что я подслушала разговор…

— И что будет? — перебил ее Косыгин. — Неужели убьет?

— Может и убить. Он очень жестокий.

— И в чем это выражается? Сафронова он не трогал, Головастикова и Трофименкова не убивал…

— Он очень жестокий, — упрямо повторила Рита. — И, поверь, на нем очень много трупов. Это здесь, в Москве, он пытается держать человеческое обличье. Он умеет это делать. Он образованный, почти три курса института. Но он зверь. Дикий таежный зверь. Если бы ты знал, что он в тайге вытворял, сколько людей погубил…

— Ты откуда знаешь?

— Не важно.

— Он рассказывал?

— Может быть.

— А может, ты с ним по тайге таскалась?

— Заткнись! — гневно отрезала Рита.

Косыгин вздрогнул, как будто получил пощечину.

— Спасибо за информацию, — придавленно сказал он.

— Я хочу тебе помочь.

— Зачем?

— Затем, чтобы вы не наделали глупостей. Я знаю, вы подозреваете Биткова в убийствах, возможно, сегодня вы попытаетесь его задержать…

— С чего ты взяла? — изобразил удивление Косыгин.

— С того, что актер из тебя никудышний… Что вы затеваете с Битковым?

— Кто это вы?

— Больше всего меня интересует твое начальство.

— Тебя или Биткова?

— Ты думаешь, я веду игру?.. Да, веду. Но, поверь, я не на стороне Биткова…

— А на чьей ты стороне?

— На твоей. И не только… Юра, ты должен мне помочь.

Ночь, на дворе темно и холодно. Но Матвей не собирался выходить к воде, пока не получит сигнал. А до этого еще далеко: курьер только-только добрался до места на другом берегу озера, пока даже не загрузил товар в лодку.

Марго нет, охрану Матвей распылил по улицам недостроенного поселка — пусть высматривают, пусть ищут притаившуюся опасность. В доме у него только Дёма. Сам же Матвей гостил у Малчи, который даже не был в курсе, что сегодня будет курьер. Не стал Матвей посвящать его в дело. Не доверяет он чукче… Никому не доверяет… А у Малчи он сейчас для того, чтобы сбить с толку недругов. Если вдруг кто наблюдает за ним в ожидании золота, пусть думает, что его примет Малча.

Ему не нужен предлог, чтобы гостить у чукчи. Но был повод, чтобы завести с ним разговор, отвлеченный от золота.

— Ты мне, Малча, все про Троху расскажи, — потребовал Матвей. — Что знаешь и чего не знаешь…

— Как это, чего не знаешь? — удивился чукча.

— О чем догадываешься… Зачем ты его отпустил?

— Я же говорил, женщина у него, любовь.

— Какая женщина? Как ее зовут?

— Он не говорил. Сказал, что очень ее хочет, а она уезжает…

— Куда уезжает?

— Не знаю. Васька спросить надо.

— Васька? Волынка?

— Да.

— Он здесь при чем?

— Троха с ним в последнее время дружил.

Матвей озадаченно глянул на Севу.

— Ты об этом знал?

— Раньше они терпеть друг друга не могли… Верней, терпеть-то терпели, а в кентах не были…

— Вот и я о том же, — кивнул Матвей. — А тут вдруг неразлейвода… Так что, Васек Трохе бабу свою подставил?

— Нет. Он сказал, что она откуда-то издалека. Васек увозить ее собирался, Троха боялся не успеть…

— Так что, Васек ему бабу домой привез?

— Не знаю, — покачал головой Малча. — Он не говорил…

— Но Троха куда собирался ехать? Домой?

— Домой. И что?

— Совсем башка заржавела? — раздраженно спросил Матвей. — Если он домой собирался ехать, значит, Волынок бабу к нему домой собирался подвезти…

— Ну, может, — замялся Малча.

— Совсем отупели здесь, на сытых, ля, харчах. И оборзели! — злобно скривился Матвей.

Он уже знал, что ему нужно делать. Сначала он получит золото, надежно спрячет его. Потом разберется с Волынком, затем произведет рокировку — отупевшего Малчу и всех, кто не устраивал его, вернет в тайгу, на их место возьмет новых бойцов…

Сигнал от посредника поступил в половине второго ночи. Матвей оставил Малчу дома, а сам вместе с Севой вышел на пристань. Теплые непромокаемые куртки с капюшонами, мягкие водостойкие сапоги. И, конечно же, оружие — у Матвея пистолет, у Севы скорострельный «узи». Впрочем, бояться нечего. Курьер идет на лодке один, его проверили еще на том берегу, разоружили. Все в порядке. Но почему на душе так тошно?