Черное солнце - Арбенина Ирина

Аня с изумлением смотрела на свою собеседницу.., собеседника. Так вот в чем дело…

Первым, по жестокой иронии судьбы, от вируса из Октябрьского-27 пострадал транссексуал!

Женщина-мужчина Алевтина Фокина.

У нее было обезображено лицо.

* * *

… С самого детства девочка Аля всегда носила брюки. А когда кто-то случайно переделал ее имя Аля в шутливое Алик, ей странным образом это очень понравилось.

Маленькая Аля-Алик всегда играла с мальчиками, наивно и чистосердечно считая себя мальчиком.

Когда детский сад выехал летом на дачу и в первый раз детей повели в душ, Аля расплакалась. Оказывается, у нее все было как у девочек.

Сколько раз позже, повзрослев, шагая стремительным размашистым мужским шагом и дымя на ходу сигаретой, она слышала, как к ней обращались: «Молодой человек! Гражданин!» И всякий раз, когда ее, вот так, обознавшись, принимали за мужчину, когда к ней обращались как мужчине, на сердце у Али —Алика происходило невероятное…

Когда она чувствовала себя мужчиной, она чувствовала себя человеком.

Эта ее уверенность в том, что она мужчина, всегда делала транссексуала Алю Фокину в жизни изгоем.

Объектом насмешек и презрения. Вряд ли, рядом с ней был когда-нибудь хоть кто-то, кто бы ее понимал.

* * *

Аня печально, не проронив ни слова, слушала грустную исповедь Али-Алика.

И в самом деле: «жестокий парадокс!». Единственный, кто «согласился» с ее правотой и уверенностью в том, что она мужчина, был вирус.

Правда, избранные для подтверждения этой правоты аргументы были хоть и несокрушимы, но слишком жестоки. Болезнь.

Оказывается, вирус выбирал не только «настоящих мужчин».

Пострадали не только настоящие мужчины. Досталось и «ненастоящим».

Правда, поскольку все-таки Аля-Алик была некоего «среднего пола» — и действие вируса было половинчатым. Она не умерла, как другие. Но постоянно мучила сильно кровоточащая экзема.

— Ал… — Светлова запнулась. — Аля!

Все-таки Светлова была, очевидно, слишком консервативна, чтобы называть эту женщину Аликом.

У нее не получалось. Не настолько Анна оказалась продвинутой… Однако спросить Алю-Алика следовало о многом.

— Что вы делали возле дачи Тегишева? — задала она первый вопрос.

— Вы, очевидно, думаете, что я хотела его убить?!

Нет! Вовсе нет. Я совсем не собиралась ему мстить.

Я просто хотела посмотреть ему в глаза и порасспросить кое о чем. Не верите? Знаете, поскольку обычно я очень волнуюсь, когда говорю о чем-то, слишком для меня важном, то даже записала то, что хотела ему сказать. Вот…

Она протянула Ане листок бумаги.

Светлова взяла протянутый, слегка дрожащий в руках Фокиной листок и принялась читать…

"Я перебрала по песчинкам, по мгновениям свою жизнь, чтобы понять, за что ниспослано мне такое несчастье. За что я расплачиваюсь.

И я не нашла ничего, даже отдаленно напоминающего… Кроме… Кроме, может быть, своего недолгого пребывания в городе Октябрьский-27. Мне кажется, что город этот был окутан какой-то мрачной тайной. И я, не ведая, а возможно, лишь едва догадываясь, оказалась причастна к ней. Знающих эту тайну — немного. И среди них, конечно, господин Тегишев. Вы…

Я прошу вас потому, что дни мои сочтены и я не собираюсь раскрывать никому ваши секреты. Но вы знаете: волю умирающего исполнять принято. Объясните…

Я хочу понять. Что же случилось со мной?"

Монолог-шпаргалка, записанный Фокиной, был несколько, на Анин взгляд, высокопарен, но, наверное, это вполне объяснимо: иначе и не бывает, когда человек оказывается перед лицом болезни и близкой смерти. Ведь в смерти нет ничего прозаического.

— Вот и я тоже хочу найти объяснения случившемуся, — сказала Светлова. — И предлагаю вам попробовать сделать это вместе. Пока — без Тегишева.

— Хорошо, — кивнула голова под капюшоном.

— Начните с самого начала… Попробуйте вспомнить…

* * *

Але-Алику снилось, что ей примеривают чужое лицо.

Утром Аля-Алик подошла к зеркалу. Окна были еще зашторены, но даже в полумраке зеркальная поверхность отразила что-то странное.

И у нее уже ноги подкашивались от дурного предчувствия. Казалось, кожа на лице натянулась так, что готова была лопнуть.., натянулась и болела. Она отодвинула шторы. Взглянула в зеркало и отшатнулась, не узнав самой себя.

С зеркальной поверхности на нее смотрел урод.