Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис

Я пожал плечами:

— Каждому по той или иной причине надо кого-нибудь ненавидеть.

— Этот каждый слишком глуп, — сказал он.

— И слишком зол, — добавил я.

Мы помолчали, потом, все так же, не произнося ни слова, налили еще и выпили — на этот раз помедленней. Минут через пять Ричи спросил:

— Как ты, кстати, чувствуешь себя после сегодняшней передряги?

Сговорились они все, что ли?

— Нормально, — отвечал я.

— Правда?

— Правда. По крайней мере, мне так кажется. — Я поглядел на него, и мне почему-то захотелось, чтобы наши взгляды встретились. — Дженна была хорошим человеком. Порядочным человеком. И всего-то навсего… ей захотелось — раз в жизни, — чтобы об нее не вытирали ноги.

Ричи посмотрел на меня и, перегнувшись через стол, протянул стакан:

— Ты заставишь их заплатить за ее смерть, Патрик?

Я подался к нему. Мы чокнулись.

— С большими процентами. И пусть не обижаются.

Ричи ушел в первом часу ночи, а я вместе с бутылкой перебрался из офиса в квартиру. Не обращая внимания на моргающую красную лампочку автоответчика, включил телевизор, рухнул в свое кожаное кресло и, потягивая из горлышка, стал смотреть Леттермэна, но каждый раз, когда в кадре возникал приспущенный флаг, передо мной представала дергающаяся в пляске смерти Дженна. Обычно я не злоупотребляю горячительными, но на этот раз высосал «Гленливет» до донышка. Мне хотелось отрубиться и обойтись без снов.

Ричи сказал, что имя Сосия ему откуда-то знакомо, но — не более того. Я прикинул, что же мне известно. Куртис Мур — член шайки «Рэйвенские святые», Дженну он убил, вероятней всего, выполняя чье-то поручение, и поручение это дал ему Сосия, муж — или бывший муж — Дженны. Сосия состоял с сенатором Брайаном Полсоном в столь дружеских отношениях, что они фотографировались вместе. При нашей первой встрече сенатор шарахнул по столу кулаком, прибавив: «Это не шутки, Кензи!» Да уж, какие тут шутки. Дженну расстреляли. Больше — и значительно больше — сотни уличных головорезов, смерти не боящихся точат на меня зубы. Хороши шутки. Завтра предстоит ланч с Малкерном и его командой. Здорово я набрался. Дженна убита, Куртис Мур остался без ноги. Я пьян. Призрак в пожарной каске склубился из тьмы в углу за телевизором, экран стал расплываться перед глазами. Бутылка была пуста.

Герой ударил меня пожарным топором по голове, я вздрогнул и выпрямился в кресле. Тускло мерцал экран. Я осоловело поглядел на часы — четверть пятого утра. Жидкий огонь разливался где-то на уровне диафрагмы. Топор, снеся мне полчерепа, оголил нервы. Я выбрался из кресла и побрел в ванную, где меня долго выворачивало. Я спустил воду в унитазе и лег на холодный кафель пола. Комната насквозь провоняла «Гленливетом», страхом, смертью. Второй раз за трое суток меня тошнит. Может, это булимия?

Накатила очередная волна рвоты. Потом полчаса примерно я чистил зубы, потом шагнул под душ, потом сообразил, что забыл раздеться, и исправил это упущение. Когда все это кончилось, уже рассвело. Три таблетки тайленола — и я рухнул в постель, надеясь, что вместе с рвотой из меня вышло и все то, что томило меня страхом и не давало уснуть.

Следующие три часа я то проваливался в забытье, то выныривал из него, и, слава богу, никто не пришел ко мне в гости — ни Дженна, ни Герой, ни нога Куртиса Мура. Иногда и повезет.

— Ненавижу, — сказала Энджи. — Я… это… ненавижу.

— И зря. Тебе очень идет.

Она послала мне свой знаменитый взгляд и снова яростно заерзала по сиденью такси, оправляя юбку.

Дело в том, что Энджи надевает юбку примерно так же часто, как принимается за стряпню, но первое приносит мне гораздо меньше разочарования. И как бы она ни шипела, для нее, я думаю, все это вовсе не такая уж пытка, как она старается изобразить. Ее туалет — настолько обдуманный, чтобы при виде его невольно вылетало восторженное «ах!» — состоял из темно-клюквенной шелковой блузки и черной замшевой юбки. Волосы, откинутые со лба, она заколола над левым ухом, распустив их вдоль правой щеки, причем одна прядь завивалась как раз под глазом. В результате взгляд становился просто смертоносным. Юбка была ужасно узкая, и Энджи все время обдергивала подол и вертелась на сиденье, пристраиваясь поудобнее. Картина в целом получалась не слишком безотрадная.

На мне был серый двубортный костюм в «елочку» с едва заметной черной полоской. Пиджак обтягивал мне бедра, как того требовала нынешняя мода, но все же ее создатели к мужчинам обычно снисходительнее, чем к женщинам, а потому, садясь, я мог расстегнуться.

— Замечательно выглядишь, — сказал я.

— Сама знаю, что замечательно выгляжу, — сварливо отвечала мне Энджи. — Я мечтаю повстречать того, кто придумал покрой этой юбки — уверена, что это мужчина! — и натянуть ее на него: пусть попробует в ней сесть или сделать шаг.

Такси высадило нас на углу, напротив церкви Троицы.

Со словами «милости просим в отель „Копли-Плаза“» швейцар распахнул перед нами дверь, и мы вошли. «Копли» — это нечто подобное «Ритцу»: тот и другой вознеслись задолго до моего рождения, тот и другой переживут меня намного. А если челядь в «Копли» не столь расторопна, как в «Ритце», то это, надо думать, оттого, что надобности нет — «Копли» все еще отчаянно пытается избавиться от своего статуса самого забытого отеля. Несмотря на многие миллионы, потраченные на ремонт, перепланировку и отделку, должно пройти еще много времени, прежде чем из нашей памяти изгладятся его темные коридоры и затхлая атмосфера. Начали владельцы с бара, и правильно сделали. Теперь я всегда ожидаю встретить там не Джорджа Ривза и не Боджи, а Берта Ланкастера в роли Хансекера, устраивающего прием при дворе, и прихорашивающегося Тони Кёртиса у его ног. Я сказал об этом Энджи.

— В чьей роли Ланкастер? — переспросила она.

— «Пьянящий аромат успеха», фильм такой был, невежда.

На этот раз Джим Вернан не встал при моем появлении. Вместе со Стерлингом Малкерном они сидели под темно-коричневой сенью дубовых панелей, призванных ограждать их взоры от окружающей банальности. Они заметили нас лишь в тот миг, когда мы приблизились к их уютному уголку. Джим начал было приподниматься, но я остановил его, и он просто подвинулся, давая нам место за столом. Ни верным псам, ни любящим супругам сравниться с конгрессменом не дано.

— Джим, — сказал я, — ты знаком с Энджи. Сенатор Малкерн, познакомьтесь с моим компаньоном Анджелой Дженнаро.

— Рада познакомиться, сенатор, — сказала она, протягивая ему руку.

Малкерн руку эту взял, поцеловал и, не выпуская из своей, подвинулся на диване, увлекая Энджи за собой.

— Нет, мисс Дженнаро, это я рад, — сказал он. Воплощенная обходительность. Энджи уселась рядом с ним, и лишь после этого он отпустил ее руку. Потом, вскинув бровь, взглянул на меня: — Компаньон, говоришь? — и хихикнул.

Джим, разумеется, подхватил. По моему мнению, следовало бы ограничиться легкой полуулыбкой.

— Где же сенатор Полсон? — осведомился я.

Малкерн, продолжая улыбаться Энджи, отхлебнул виски и сказал:

— С такой сослуживицей со службы за уши не оттащишь, а? Где же это Пат вас прятал?

В ответ Энджи улыбнулась совсем уж ослепительно — на все, как говорится, тридцать два зуба:

— В ящике.

— Да ну? — Малкерн сделал еще глоток. — Она мне нравится, Пат! Ей-богу, нравится!

— Не вам одному, сенатор.

Приблизился официант, принял заказ и, бесшумно ступая по толстому ковру, удалился. Малкерн вроде бы приглашал нас на ланч, но на столе были только стаканы. Может, здесь все подают в жидком виде? Джим прикоснулся к моему плечу:

— У тебя вчера выдался жаркий денек.

— В отца пошел! — воскликнул Малкерн, потрясая утренней «Триб». — Такой же герой! Читал? — Он ткнул пальцем в заголовок.

— Ничего, кроме комиксов, в руки не беру.

— Очень лестно о тебе отзываются. Знаешь… для твоего бизнеса это просто замечательно.

— А для Дженны Анджелайн — нет.

— Сам знаешь: «Взявший меч…» — пожал он плечами.

— Дженна была уборщицей, — сказал я. — Из того, что она брала в руки, ближе всего к мечу был нож, которым вскрывают конверты.

Малкерн снова пожал плечами, давая понять, что мнения своего не переменил. Такие, как он, не склонны осмысливать и толковать факты — пусть этим занимаются другие, — он эти факты создает.

— Мы с Патриком желали бы знать, означает ли гибель миссис Анджелайн, что наша работа окончена, — сказала Энджи.

— Боюсь, что нет, моя дорогая, — ответил он. — То есть совершенно определенно — нет. Я обратился к услугам Пата — и вашим, разумеется, — чтобы найти некоторые документы. Пока они не окажутся передо мной на столе, вы по-прежнему работаете на меня.

Энджи улыбнулась:

— Мы с Патриком работаем на себя, сенатор.