Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис

Машина, протаранив висевшие на одной петле насквозь проржавевшие ворота, въехала во двор и остановилась напротив подъезда. Я стал целиться — прятаться было глупо, потому что прятаться было негде. Парень, сидевший рядом с водителем, и другой, на заднем сиденье, выставили из окон свои стволы. Но я опередил их — прежде чем их пушки полыхнули язычками пламени, в передней дверце автомобиля появились две дыры. Энджи тут же нырнула влево и заняла оборонительную позицию за опрокинутой ванной. Я же, не видя никакого прикрытия, просто высоко подпрыгнул, но и в воздухе меня достали — уже приземляясь, я почувствовал, как пуля обожгла левый бицепс. Я упал на землю и сделал еще один выстрел, но машина уже выехала со двора и стала кружить по чуть заметным тропкам, пытаясь подобраться к нам с тыла.

— Уходим! — отдала приказ Энджи.

Я поднялся, осмотрелся и понял, куда она собирается бежать. Ярдах в двадцати от нас находились два других дома — на вид покрепче, чем наша развалюха. Они располагались друг напротив друга, разделенные погруженным в густо-синюю темноту проездом. Где-то в конце проезда мерцал желтый огонек уличного фонаря, но свет его был настолько слаб, что машина заблудилась бы в потемках и непременно свалилась бы в кювет. В тени домов смутно вырисовывались силуэты искореженных автомобилей. Я рванул через открытое пространство. Слева слышался шум мотора. По руке текла кровь, теплая, как разогретый суп. Меня подстрелили. Подстрелили. И я видел лица тех, кто меня подстрелил. Они вновь возникли передо мной. И я услышал чей-то голос, неустанно повторяющий: «Черные суки! Черные суки!» Прошло несколько секунд, прежде чем я осознал, что это мой голос и это я повторяю эти слова.

Мы добежали до проезда. Я оглянулся. Машина увязла в куче щебенки, но, судя по той энергии, с какой они раскачивали ее, надолго они не задержатся.

— Бежим! — распорядился я.

— Зачем? — удивилась Энджи. — Здесь мы их и достанем, ведь ехать им больше некуда.

— У тебя сколько патронов осталось?

— Не знаю.

— Вот то-то и оно. Мы их будем доставать, и вдруг окажется, что нам недостает патронов. — Я перешагнул через валявшуюся на боку урну. — Ты уж мне поверь.

Мы добежали до конца проезда. Я обернулся и увидел все ту же картину: рыскающие по сторонам лучи фар, пытающиеся засечь нас. Проезд переходил в дорогу, вымощенную истертым желтым булыжником. Мы побежали по камням, а позади нас надсадно ревел мотор, и звук его с каждой секундой становился все громче и отчетливее. Тускло мерцавший фонарь, который мы заметили еще раньше, был один на два квартала. Энджи осмотрела свой револьвер:

— У меня четыре патрона.

У меня оставалось три. Энджи стреляла лучше меня.

— Фонарь, — сказал я.

Хватило одного выстрела, чтобы улица погрузилась в кромешную тьму. Энджи отскочила в сторону, спасаясь от осколков, пролившихся мелким дождиком на мостовую. Я перебежал улицу и залег в зарослях бурых сорняков. Энджи заняла позицию неподалеку от меня, укрывшись за грудой железного хлама, в котором узнавались черты кузова легкового автомобиля. Она поглядывала на меня из-за обгоревшего капота, и даже в темноте были видны ее горящие глаза. Мы пригнули головы и вытянули шеи, всматриваясь в дорогу. По жилам со скоростью ядерной реакции растекался адреналин. Автомобиль, мотаясь из стороны в сторону, выехал из-за угла и загромыхал по булыжной мостовой. Двигались они в нашу сторону. Водитель высунул голову из окна и напряженно вглядывался в темноту, пытаясь увидеть нас. В нескольких ярдах от нашей засады машина сбавила ход, — по-видимому, они совещались, пытаясь сообразить, куда мы могли запропаститься. Парень с двухстволкой посмотрел направо и увидел искореженный автомобиль. Он повернулся к водителю и стал что-то говорить ему.

Энджи встала на ноги, оперлась о капот, прицелилась и дважды выстрелила ему в лицо. Голова его мотнулась и упала на плечо. Водитель обернулся и недоуменно посмотрел на своего товарища. Заминка продолжалась каких-то несколько секунд, но мне этого вполне хватило, и, когда парень повернулся, в боковом окне он увидел наведенный на него пистолет. «Не стреляй!» — закричал он, широко раскрыв побелевшие от ужаса глаза. Но я уже спустил курок и выстрелил ему в затылок.

Машину занесло влево, она опрокинула ветхую тележку, на каких в незапамятные времена развозили товар, перелетела через поребрик и врезалась в деревянный телефонный столб. Футах в шести от земли по столбу пошла трещина. Парень, сидевший на заднем сиденье, пролетел через весь салон и разбил головой ветровое стекло. Столб покачнулся, накренился и рухнул, раздавив и смяв всю левую сторону машины. Мы подошли к автомобилю и остановились футах в трех, наставив пистолеты на дыру, образовавшуюся на месте заднего стекла. Вдруг с лязгом, царапнув углом булыжник, открылась задняя дверца. Я затаил дыхание и стал ждать, пока из машины не высунется голова. И действительно, кто-то пытался выкарабкаться из машины: сначала показалась голова, а потом на мостовую рухнуло и туловище — все в крови и крошеве стекла.

Человек был жив. Левую руку, согнутую под неестественным углом, он прижимал к телу, со лба был содран здоровенный лоскут кожи, но он все же пытался уползти от нас. Он отполз от машины фута на два на три, затем силы оставили его, и он, тяжело дыша, перевернулся на спину.

Это был Роланд.

Он сплюнул кровь и посмотрел на меня одним глазом. Второй был залит кровью, которая уже начала запекаться.

— Убью, — прохрипел он.

Я покачал головой.

Собрав последние силы, он приподнялся и сел, опираясь на здоровую руку.

— Я убью тебя. И эту сучку, — сказал он.

Энджи пнула его ногой под ребра.

Превозмогая боль, он повернул голову, посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:

— Прошу у дамы прощения.

— Роланд, ты всего-навсего получил сдачи, — сказал я. — На кой черт мы тебе сдались? Тебя должен волновать Сосия.

— Сосия — мертвец, — сказал он, и я заметил, что у него выбито несколько зубов. — Только он этого еще не знает. Большинство «святых» перешли на мою сторону. Войну он проиграл. Единственное, что ему осталось, — выбрать гроб поприличнее.

На секунду ему удалось открыть и второй глаз. И я понял, почему он так стремится убить меня.

Передо мной был мальчик с фотографии.

— Это ты…

Он зарычал, изо рта его фонтаном забила кровь, когда он попытался дотянуться до меня. Но ему не удалось даже привстать, и в бессильной ярости он сучил ногами и колотил кулаками по земле. А может, просто старался стряхнуть с себя осколки стекла, все сильнее впивавшиеся в тело.

— Убью, суки! — еще громче вопил он. — Убью…

Энджи посмотрела на меня:

— Если оставим его в живых, сами сыграем в ящик.

Я задумался. Один выстрел — это очень просто. Особенно здесь, в этих трущобах, где днем с огнем не сыщешь ни одного свидетеля. Один выстрел — и никаких тебе Роландов, и не о чем больше беспокоиться. Покончим с Сосией и вернемся к нормальной жизни. Я посмотрел на Роланда: он пытался встать, выгибаясь, дергаясь, подпрыгивая, как окровавленная рыба на газете. И я перестал его бояться. Роланд больше не чувствовал ни страха, ни боли — это был всего лишь порыв. Я внимательно смотрел на него и видел в этом здоровенном, кипящем ненавистью верзиле худенького голого мальчика с мертвыми глазами.

— Он и так уже не жилец.

Энджи стояла над ним, наставив револьвер и держа палец на спусковом крючке. Роланд посмотрел ей в глаза, но прочесть в них что-либо было невозможно — взгляд был спокойным и не выражал никаких чувств. Но и у нее не оказалось душевных сил добить Роланда, и она знала, что, сколько бы ни простояла над ним, это уже ничего в ней не изменит. В конце концов, передернув плечами, она сказала: «Счастливо оставаться», — и мы двинулись к бульвару Мелни-Касс, который находился в четырех кварталах от нас и горел огнями как воплощение цивилизации.

Мы помахали автобусу, он остановился и подобрал нас. Все пассажиры были черными. Разглядев нас получше — окровавленных, оборванных и грязных, большинство из них под различными благовидными предлогами перебрались на задние сиденья, подальше от подозрительной белой парочки. С тихим шипением закрылись двери, и мы поехали по шоссе.

Мы заняли места у кабины водителя, и я стал рассматривать наших попутчиков. Большинство были старше меня; были еще двое юношей, похожих на студентов, и молодая пара с ребенком. Все они смотрели на нас со страхом и отвращением, смешанными с ненавистью. Я думал о том, каково было бы парочке молодых негров в замызганной одежде, окажись они в вагоне подземки где-нибудь на «Юге» или в Белом Дорчестере. Неприятное, доложу вам, чувство.

Я сидел на первом сиденье спиной к водителю и смотрел в окно. На черном небе продолжали взрываться ракеты фейерверков. Но это был уже не большой салют — рассыпавшиеся звезды были и поменьше, и не такие яркие. В голове у меня все звучала фраза, которую я беспрестанно повторял, когда бежал по открытому месту, а из набитого бандитами автомобиля в меня летели пули. Страх и ненависть, не имеющие, по мнению ученых, ни цвета, ни запаха, приобрели в моем сознании и то и другое. «Черные суки»! — повторял я снова и снова. Я закрыл глаза, но и сквозь опущенные веки пробивался свет рвущихся над головой фейерверков.