Кроваво-красная текила - Риордан Рик

Я повернулся и увидел, что Келлин успел добраться до конца мостика. Мое тело просило меня сложиться поудобнее, прилечь в дождевой водичке и немного вздремнуть. Но я заставил себя последовать за Келлином.

Я не страдал от фобии Ральфа, пока не шагнул на мостик, который тут же начал раскачиваться под моим весом. Внизу зияла пропасть глубиной в пять этажей. Из пустоты выступала белая труба такого гигантского диаметра, что внутри мог бы поместиться теннисный корт. Труба, точно огромное зенитное орудие, уходила вверх на пять этажей. Келлин успел подняться по лестнице всего на несколько футов, и я заметил, что он припадает на правую ногу.

Я сумел пересечь мостик. Бетонная стена трубы оказалась на удивление гладкой и холодной, а ступеньки — влажными. Надо мной тяжело дышал Келлин, продолжавший сыпать проклятиями. Его рука находилась двумя ступеньками ниже основания двери.

Я не знал, зачем он решил вернуться в то помещение. Однако видел, что это важнее для него, чем драться из-за Лилиан, и не мог допустить, чтобы он туда добрался.

Я схватил его за правую лодыжку, когда он попытался подтянуться к двери. Он инстинктивно лягнул меня, и я повернул стопу Келлина, используя силу его удара, чтобы еще больше согнуть сустав. Он закричал. Все получилось бы безупречно, если бы я не потерял равновесие.

На мгновение я повис на левой руке, болтая ногами над пустотой. Выпустил Келлина и попытался правой рукой ухватиться за ступеньку, но мои пальцы лишь заскребли по бетону, и я почувствовал, что сорвал ногти.

Я видел, как наклонилась Башня Америк, и не понимал, почему так происходит. «Интересно, — подумал я, — жив ли еще вращающийся ресторан на вершине башни, где отец справлял свои дни рождения». И еще я подумал, что моя последняя мысль оказалась невероятно дурацкой. В следующее мгновение я нащупал ногой ступеньку.

Келлин мог бы с легкостью не впустить меня внутрь, если бы задержался у двери, однако его там не оказалось. Когда я подтянулся на руках и шагнул в маленькую комнатку, он, припадая на одну ногу, двигался влево, в сторону набитого папками с документами молочного контейнера, который стоял на полу рядом с другой металлической дверью. Поверх папок лежал револьвер.

Само помещение больше походило на коридор шириной футов шесть, но он огибал трубу по дуге и примерно через десять футов заканчивался второй металлической дверью. Я заметил закрепленный на стене блок плавких предохранителей и металлические кабели, которые, вероятно, использовали для подачи энергии к надписи «АЛАМО ЦЕМЕНТ». На полу лежали спальные принадлежности, какая-то одежда и стояла корзинка для пикника.

Келлин услышал, что я приближаюсь к нему сзади, и повернулся. Его костюм был покрыт грязью и белой пылью. Коротко подстриженные волосы напоминали только что использованную «Брилло».[192] А лицо, для разнообразия, больше не выглядело равнодушным, и я вдруг понял, что он гораздо старше, чем мне сначала показалось — ближе к пятидесяти, чем к тридцати. Келлин наставил на меня пистолет.

Нельзя опередить палец, лежащий на спусковом крючке, как бы быстро ты ни умел наносить удары руками или ногами. Я это знал — он тоже. С головой у меня все в порядке, поэтому я развел руки в стороны и улыбнулся, признавая поражение. Он улыбнулся в ответ.

И тогда я ногой вышиб револьвер из его руки.

Пуля просвистела мимо моего левого уха и выбила кусок бетона из стены. Револьвер отлетел в угол.

На секунду Келлина поразила моя глупость, что позволило мне сделать подсечку, и он упал на спину.

Нужно отдать Келлину должное. Он встал.

Моя правая рука была липкой от крови. Изуродованные кончики пальцев так сильно пульсировали от боли, что я боялся на них посмотреть.

— Хозяйка дома? — спросил я у Келлина, который начал отступать к выходу.

Он стер грязь со лба тыльной стороной ладони, посмотрел в сторону револьвера и улыбнулся.

— Ничего личного, — сказал он. — Но ты даже не представляешь, в какое дерьмо вляпался.

— Ну, так расскажи.

Он покачал головой.

— Я там был, — сказал он, продолжая ласково улыбаться. — Вместе с безмозглым засранцем Холкомбом, которого мы подставили. Я вел машину. Было очень забавно наблюдать, как после выстрела Рэндалла толстый ублюдок повалился на собственную лужайку. Твое лицо…

Он рассмеялся и в следующее мгновение бросился на меня, решив, что сумел отвлечь.

И, в общем, ему это действительно удалось. Тайцзи требовало использовать его собственную силу, чтобы он продолжил движение и врезался в противоположную стену. Однако я поступил иначе. Я встал у него на пути — сила против силы, совершенно неправильный подход. Келлина мое поведение привело в смятение. Во всяком случае, он выглядел именно так, когда вышел в распахнутую дверь, отчаянно размахивая руками в надежде ухватиться за что-нибудь, но его со всех сторон окружала пустота. Он не издал ни звука, пока не оказался внизу, но даже и после этого я услышал негромкий металлический хлопок, напоминающий эхо малого барабана,[193] удары моего сердца едва не заглушили его.

Я присел на одеяла и обмотал окровавленную руку одной из футболок Лилиан, понимая, что должен отсюда выбираться. Однако сидел и смотрел на дверь.

Должно быть, я поднялся на ноги и прошелся по маленькой комнатке. Помню, что просмотрел несколько папок из молочного контейнера и узнал все об истинных владельцах «Шефф констракшн».

На самом деле хватило взгляда на корзинку для пикника, где еще осталось несколько кексов, завернутых в льняную салфетку, — пахло от них просто потрясающе. Очевидно, их испекли сегодня. Хозяйки не было дома. Однако она прислала банановый кекс.

Поездка в грузовичке Джесса до Вест-Сайда заняла много времени. Двигатель возмущался и дергался, моя рука кровоточила, Ральфа трясло от акрофобии[194] и он не мог вести машину, а Лилиан сидела между нами и бормотала строчки из доктора Суса. Она нас так и не узнала, но с удовольствием участвовала в поездке.

После того как она во второй раз безошибочно прочитала наизусть «Зеленые яйца и окорок», мы с Ральфом переглянулись.

— Hijo,[195] — проворчал Ральф.

— Точно, — ответил я.

Я пытался заставить себя не думать о том, что узнал на «Аламо Цемент», однако у меня ничего не получалось. К тому моменту, когда мы подъехали к дому семьи Аргуэлло, мне удалось сложить все кусочки мозаики, я отчаянно искал ошибку в своих построениях, но все сходилось.

Наверное, мамаша Аргуэлло была самым низеньким и широким человеком в мире. Когда мы подъехали, она стояла в дверном проеме, полностью его заполняя. Ее выцветшее клетчатое платье с трудом удерживало груди. Черные волосы в форме клина она закрепила заколками, глаза, так похожие на глаза Ральфа, скрывали толстенные линзы очков. Ее не остановил тот факт, что руки у нее были перепачканы мукой — она схватила Ральфа за щеки и заставила его наклониться, чтобы он ее поцеловал.

— Ой, мой мальчик вернулся ко мне целым и невредимым? Поразительный сюрприз, — заявила она.

Потом она подошла ко мне, чтобы обнять. Может быть, она помнила меня еще с тех времен, когда я учился в старших классах, — я не уверен. Мне кажется, она обняла бы меня в любом случае. У нее была щетинистая шея, и я уловил аромат шоколада. Потом она прижала к груди Лилиан, и та захихикала.

Мама Аргуэлло бросила на Лилиан критический взгляд.

— Вы мне скажете, какой наркотой ее накачали? — осведомилась она.

Я показал ей большой флакон с валиумом, который прихватил в комнатке в трубе.

Мамаша Аргуэлло бросила на него один взгляд и попросила прочитать название. Я так и сделал. Она нахмурилась, немного подумала и объявила способ борьбы с последствиями:

— Чай с малиновым листом.

И тут же ушла.

Мы с Ральфом уложили Лилиан на покрытый пластиком диван. Она начала зевать и недоуменно поглядывать по сторонам. Я решил, что это хороший знак. Присев рядом, я минуту пытался с ней разговаривать, пока Ральф звонил кому-то по телефону. У него нашлись друзья, которые с радостью согласились забрать его автомобиль, и их энтузиазм заметно усилился, когда они узнали, что рядом с ним стоит красивый красный «Мустанг», нуждающийся в новых ниппелях. Потом я взял телефон, набрал номер Ларри Драпиевски и попросил об услуге.

Вернувшись к Лилиан, я гладил ее по волосам до тех пор, пока она не закрыла глаза и не начала тихонько похрапывать.

— Ну, и что ты думаешь, vato? — спросил Ральф.

Я посмотрел на спящую Лилиан. Теперь, когда ее лицо расслабилось, рыжие волосы спутались, а веснушки немного потемнели, она выглядела на шестнадцать лет. Что ж, в те времена я ее хорошо знал, как и когда ей было двадцать, но сейчас — боже мой! Половину жизни я либо был в нее влюблен, либо убеждал себя, что она ровным счетом ничего для меня не значит. Теперь все это казалось странным.