За все надо платить - Маринина Александра Борисовна

– Ну и что, спросила?

– Спросила. Виктор Алексеевич, получилось чудовищное недоразумение. Денисов стал жертвой обмана.

– Ой-ой-ой! – замахал руками Колобок. – Денисов – жертва обмана? Анастасия, не строй напрасных иллюзий. Если кто и жертва обмана, то это ты. Генерал назначил служебное расследование, ты отстраняешься от работы. Вот цена твоим жертвам. Что делать будем?

– Работать. – Она пожала плечами. – Отстранили – и пусть, подумаешь. Думать-то мне никто не запретит.

– Ничего себе «подумаешь»! – взвился Гордеев. – Да ты понимаешь, что тебя уволить могут? И меня за компанию.

Настя побледнела, и Виктор Алексеевич увидел, как у нее задрожали руки, до этого спокойно лежавшие поверх сложенных на столе фотографий.

– Неужели так серьезно? – с ужасом спросила она.

– Представь себе. Генерал прямо из мундира выпрыгивает от праведного негодования. Я ему, конечно, сказал, что все это с моего ведома и в интересах службы, но он все равно будет проверять. Хотел бы я знать, какая сука сделала эти проклятые снимки. Неймется же кому-то! Может, контора? Они тебя пасут?

– Пасут, – кивнула Настя, – но как-то странно. В тот день, когда я была с Денисовым в ресторане, мне вечером позвонил тот тип, который мне всегда звонит, и мило так посетовал на то, что я, мол, себя не берегу, на работе допоздна засиживаюсь. Я уверена была, что они за каждым моим шагом следят, потому и сказала, что была не на работе, а в ресторане с Денисовым. Хотела посмотреть на его реакцию. И вы знаете, мне показалось, что он удивился. У меня было четкое ощущение, что он этого не знал. Хотя если в этой конторе такая мощная конспирация, то он мог и не знать. Вы же знаете, чем выше уровень конспиративности, тем больше идет запаздывание информации. Ему просто к тому моменту об этом еще не сообщили, потому что время контакта не наступило.

– Но если он к тому моменту не получил информацию, то почему думал, что ты сидела на работе? С чего он это взял? – резонно возразил Гордеев. – Если бы он совсем ничего не знал, то и не говорил бы ничего.

– Тоже верно, – согласилась Настя. – Потому я и говорю, что они какие-то странные. Скорее всего у них, как и в любой организации, есть случайные люди, дураки, халтурщики, лентяи. Они меня проспали, когда я выходила с работы, а потом просто наврали своему хозяину, вот и все.

– Похоже, – кивнул Виктор Алексеевич. – Значит, снимки делали не они. Тогда кто же? Федералы?

– Вполне возможно, если они со своей стороны разрабатывают Денисова и ходят за ним по пятам.

– И среди них попалась какая-то гадина, которая выяснила, с кем Денисов ходил в ресторан, и не удержалась от удовольствия сделать тебе пакость. У тебя там что, враги завелись?

– Не знаю. – Она недоуменно покачала головой. – Вроде я ни с кем ничего не делила. Я вообще с ними мало общалась.

– Ну, мало – не мало, а результат налицо, – вздохнул Гордеев. – Ладно, рассказывай, что полезного узнала у своего Денисова.

Она подробно пересказала начальнику свой разговор с Эдуардом Петровичем.

– Получается, что у Шоринова есть группа специалистов, которые пытаются воссоздать изобретение профессора Лебедева, но без его архива у них ничего не получалось. Они нашли вдову Лебедева и хотели купить у нее архив за миллион долларов, но в последний момент передумали и решили ее убить, чтобы не платить денег. Почему-то женщина приехала на встречу не одна, с ней в машине находилась бывшая любовница Денисова с маленьким ребенком. Убили всех троих. И если Тарадин не ошибся, то убийцы – Николай Саприн и Тамара Коченова. Так что тут мне все понятно и уже неинтересно.

– Хорошенькое дело, – хмыкнул Гордеев. – Убийцы на свободе гуляют, а ей неинтересно.

– Ну, Виктор Алексеевич, не придирайтесь. Вы же понимаете, мне ловить неинтересно, мне интересно вычислять: КТО? А когда понятно, кто и почему, дальше уже дело техники. Это не мое.

– А что в данном случае твое?

– Мое – контора. Этот глупый эпизод с людьми, которые меня упустили, навел меня на мысль о том, что контора не так уж неуязвима, как я привыкла думать. У нее есть слабые места, нажав на которые ее можно развалить. Вот это – мое. И еще одно… Только вы не ругайтесь, ладно?

– Да куда уж дальше ругаться, хуже, чем сейчас, все равно не будет. Выкладывай.

– Ольга Решина. Она, с одной стороны, знакома с Тамарой Коченовой, замешанной в убийстве вдовы Лебедева. С другой стороны, она связана с Шориновым, который финансирует работу над препаратом. И она – врач, кандидат медицинских наук.

– Ты думаешь, она входит в эту таинственную группу специалистов?

– Ну… А вдруг? У меня есть кое-какие идеи.

– Ох, Настасья! – вздохнул Виктор Алексеевич. – Тебя, видно, не переделать. Только не забывай, что ты от работы отстранена. Оружие сдай. И будь осторожна, я тебя прошу.

– Я постараюсь, – очень серьезно ответила Настя.

Она разложила на столе фотографии, сделанные неизвестным доброжелателем, и стала внимательно их изучать. Интерьер ресторана она помнила плохо, потому что так нервничала из-за разговора с Денисовым, что по сторонам не оглядывалась. А вот улицу перед рестораном представляла себе довольно хорошо. Где-то там, на этой улице, стоял человек и снимал их, когда они спускались по ступенькам с высокого крыльца.

Одна из фотографий привлекла ее внимание какой-то неправильной формой кадра. Вглядевшись, она сообразила, что объектив захватил не только ее с Денисовым, но и закругленный край рамы бокового автомобильного стекла. Значит, снимали из машины.

Настя схватила телефон и набрала внутренний номер Гордеева.

– Виктор Алексеевич, можно мне отлучиться на полчасика?

– Да хоть вообще уходи, – проворчал полковник. – Ты же отстранена от работы.

– Ах да, я и забыла.

Ей стало обидно, и обида вдруг показалась ей такой нестерпимо острой, что даже слезы выступили на глазах. Но Настя быстро опомнилась и взяла себя в руки. Ну, отстранили. С кем не бывает! Она была уверена, что все обойдется, потому что не чувствовала за собой никакой вины и не хотела верить в то, что ее вот так запросто несправедливо уволят. Не может этого быть.

Она вышла на улицу и зашагала в сторону Садового кольца. До ресторана – минут пятнадцать, и она с удовольствием подумала о том, что прогуляться по солнечной погоде не только приятно, но и полезно. Дойдя до ресторана, она вытащила из кармана сделанную из машины фотографию и стала прикидывать, где должен был находиться снимающий, чтобы поймать тот ракурс, который получился. Ей пришлось перейти на противоположную сторону, и она с удивлением обнаружила, что стоит буквально в двух метрах от автобусной остановки. Ничего себе! Как же здесь могла стоять машина? Ведь правилами дорожного движения запрещено парковать автомобили так близко от остановки. А водитель должен был стоять здесь достаточно долго…

Настя подняла голову и внимательно изучила номера маршрутов, которые здесь останавливались. Один из номеров был обозначен красным цветом, это был очень короткий маршрут, по которому автобусы ходили только с 18 до 23.30, чтобы разгрузить пассажиропоток между Театральной площадью и метро «Новослободская». По ходу маршрута находились Большой и Малый театры, кинотеатр «Россия», где ныне располагались ресторан и дискобар, Театр оперетты, МХАТ, Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, а неподалеку от конечной остановки – Театр Советской Армии (теперь, правда, он назывался как-то по-другому), поэтому те, кто этим маршрутом пользовался, называли его просто «театральным». И Настя подумала, что это именно то, что ей нужно.

Поскольку день начался с неприятностей, то глупо было бы надеяться, что ей повезет с первой попытки. На «театральном» маршруте работали четыре автобуса, больше и не было нужно, поскольку дорога от Театральной площади до станции «Новослободская» занимала не более двадцати минут, а иногда и намного меньше. Водители должны были подойти к пяти часам, и Настя терпеливо ждала, устроившись в комнатушке диспетчера.

Трое из четырех водителей были из Тернополя, приехали в Москву на заработки. Жили они, по-видимому, где-то в одном месте, потому что в парк явились одновременно, что-то оживленно обсуждая на ходу.

– Був, був такий, – закивал самый старший из них, толстый добродушный украинец. – Помнишь, Петро? Я тоби ще казав, який дурный водила, стоить поперек ходу.

– А не помните, какая была машина? – с надеждой спросила Настя, глядя по очереди то на толстяка, то на молодого парня, которого толстяк называл Петром.

– Та вроде синяя, а може, черная, – развел руками толстяк. – Темнело вже. Но «Москвич», оце точно.

– Вы, девушка, лучше у дяди Кости спросите, – сказал Петро, у которого оказалась неожиданно чистая русская речь. – Он у нас мужик принципиальный, нарушениям спуску не дает. Если он этот «Москвич» видел, то наверняка номер запомнил, чтобы потом в ГАИ жалобу накатать.