Зловещее наследство - Ренделл Рут

Появившееся было на лице Тэсс оживление сразу погасло. Не открывая кошелька, она бросила сдачу в сумку и поспешила из магазина.

…Старая корова. Это ее вина, все плохое, что бы ни произошло с тобой, — это ее вина… начиная с прекрасного розового платья.

Она шила его для тебя и работала за швейной машинкой весь день в том холодном мокром сентябре. Когда оно было закончено, ты надела его, мамочка причесала твои волосы и вплела в них ленту.

«Я только заскочу к ней, а потом покажу тебя бабусе Розе», — сказала мамочка, и она заскочила, но вернулась рассерженная, потому что бабуся Роза спала и не услышала, как она постучала в окно.

«Подожди полчаса, — сказал папочка, — может быть, она к тому времени проснется». Он и сам наполовину спал, лежа в постели на подушках, белый и тонкий. Так что мамочка осталась с ним наверху, подала ему лекарство и начала читать книжку, потому что он был так слаб, что книжку держать не мог.

«Оставайся в гостиной, детка, и постарайся не запачкать платьице».

Ты сделала то, что тебе велели, но все равно плакала. Разумеется, ты расстраивалась не потому, что не увидишь бабусю Розу, а потому, что знала — пока она разговаривает с мамочкой, ты могла бы выскользнуть по коридору в сад, чтобы показать платье Тэсси прямо сейчас, пока оно новехонькое.

Но почему нет? Почему не накинуть пальто и не сбегать через дорогу? Мамочка не спустится еще полчаса. Но нужно спешить, потому что в половине седьмого Тэсси всегда ложится в постель. Тетя Рин была очень строга с этим — «почтенный рабочий класс», говорила мамочка, — и независимо от того, что это значило, тетя Рин могла позволить тебе войти в спальню Тэсси, но никогда не позволила бы ее разбудить.

Ну зачем, зачем, зачем ты пошла?

Элизабет Крайлинг вышла из магазина и машинально, натыкаясь на прохожих, пошла к повороту на Глиб-роуд. Такой долгий путь мимо ненавистных кучек песка, которые в этом освещении были похожи на могилы в пустыне, такой длинный-длинный путь… И когда ты добралась до конца пути, оставалось только одно дело.

Глава 14

В слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке…

Второе послание к Коринфянам; 6:7

Когда Арчери вернулся в «Оливу и голубку», в холле на столе его ожидало письмо с почтовой маркой Кендала. Он непонимающе разглядывал его, потом вспомнил. Полковник Космо Плешет, командир Пейнтера.

— Что теперь? — спросил он Чарльза, когда Тэсс поднялась наверх, чтобы лечь.

— Не знаю. Они собираются сегодня вечером вернуться в Пели.

— Мы сегодня вечером вернемся в Трингфорд?

— Не знаю, отец. Говорю тебе, не знаю. — Чарльз остановился, раздраженный, розоволицый, несчастный. — Я пойду извинюсь перед Примьеро, — сказал он, ребенок, вспомнивший о манерах. — Чертовски грубо было вести себя так с ним.

Арчери инстинктивно, не размышляя, предложил:

— Если хочешь, я сделаю это. Я позвоню им.

— Спасибо. Если он будет настаивать на том, чтобы встретиться со мной, я зайду. Ты ведь разговаривал с ней прежде, да? Из того, что говорил Уэксфорд, я сделал кое-какие выводы.

— Да, я с ней разговаривал, но не знал, кто она.

— Значит, — сказал Чарльз, снова посерьезнев, — с тобой все кончено.

Действительно ли он собирался позвонить ей, чтобы извиниться? И что это за тщеславие предполагать, что она хотя бы подойдет к телефону? «В ходе ваших расспросов, мистер Арчери, надеюсь, вы сумели совместить приятное с полезным». Она готова была объяснить мужу, что подразумевала под этими словами. Почему священник средних лет вдруг проявляет сентиментальность по отношению к ней. Он почти услышал реплику Примьеро в свойственной тому манере: «На самом деле, старый фокус не вышел, а?» — и она легко рассмеется. Его душа съежилась от страха. Он вышел на пустую террасу и вскрыл письмо от полковника Плешета.

Оно было написано от руки на плохой белой бумаге, почти такой же толстой, как бумага для рисования. Беспорядочное чередование глубокого черного и бледно-серого цвета чернил указывало на то, что писавший не пользовался авторучкой. Старческая рука, подумал Арчери, и адрес военного человека «Шринагар, Черч-стрит, Кендал…».

«Дорогой мистер Арчери.

Я был заинтересован полученным от Вас письмом и сделаю все, чтобы снабдить Вас всей информацией, какой располагаю, о рядовом Герберте Артуре Пейнтере. Вам должно быть известно, что я не вызывался для свидетельских показании по делу Пейнтера, хотя был готов к этому, если бы возникла такая необходимость. К счастью, у меня полностью сохранились записи, которые я тогда сделал. Я говорю «к счастью» для того, чтобы Вы оценили, что на военной службе рядовой Пейнтер состоял двадцать — двадцать три года назад, и моя память не так хороша, как мне того хотелось бы. Чтобы у Вас не создалось впечатления, однако, что я — обладатель информации, полезной для родственников Пейнтера, я должен сразу же разуверить Вас. Принимая решение не вызывать меня, адвокат подсудимого Пейнтера, должно быть, знал, что любые показания, которые я мог бы правдиво дать, вместо помощи их делу, только облегчат задачу обвинения».