Не мешайте палачу - Маринина Александра Борисовна

Она взяла у официантки меню и не открывая протянула Павлу.

– Сделайте заказ, будьте любезны.

– Но я не знаю ваших вкусов, – возразил он, пытаясь вернуть ей меню.

– А я не знаю ваших. Не спорьте, пожалуйста. Мне казалось, мы с вами договорились.

Официантка стояла рядом, держа наготове карандаш и блокнот, и Настя злорадно подумала, что в ее присутствии Сауляк выпендриваться не будет. Какой бы ни был у него неуступчивый и тяжелый характер, но раз он был агентом генерала-комитетчика, то должен четко представлять себе ту черту, до которой еще можно любоваться собственной сложностью и неординарностью, а после которой – уже нельзя, иначе получится во вред делу. Присутствие постороннего человека – официантки – и было этой чертой. Павел сделал заказ, почти не раздумывая, закрыл меню и отдал его официантке.

– Теперь не обессудьте, если что не так, – произнес он, когда девушка отошла. – Вам придется есть то, что принесут.

– Съем, – Настя пожала плечами. – В отличие от вас я всеядна и неприхотлива. Просто удивительно, что за два года в зоне вы сохранили равнодушие к еде. Ну-ка посмотрите, где там мой Ромео? Не пришел еще?

– Нет, – ответил Сауляк сразу же.

«Попался, – подумала Настя. – Ты бы хоть ради приличия зал оглядел. Теперь понятно, что ты искал глазами Короткова с той самой секунды, как мы только вошли в ресторан».

На этот раз Сауляк съел все, что было заказано, но делал он это с таким видом, словно отбывал каторгу. Или он действительно не испытывал голода, или притворялся, но зачем нужна эта игра, Настя не могла понять.

Ровно в восемь часов на эстраду вышли музыканты. Певица, одетая в какое-то немыслимое платье черного цвета с металлическими заклепками, поднесла к губам микрофон и начала петь на русском языке известную французскую песню. Голосок у певицы был хиленький, и владела она им плоховато, но популярность мелодии сделала свое дело, и на пятачке перед эстрадой сразу же начали переминаться с ноги на ногу танцующие пары. Настя задумчиво курила, глядя на них, и вполголоса напевала ту же самую песню, только на языке оригинала.

– Вы же говорили, что не знаете ни одного иностранного языка, – не удержался Сауляк.

«Второй раз попался, – сосчитала Настя. – Прогресс налицо».

– Я сказала неправду, – ответила она, безмятежно улыбаясь и глядя в лицо Павлу. Ей хотелось поймать его глаза, но они все время куда-то ускользали.

– Зачем же? Какой смысл в этой лжи?

– Меня это развлекает. А вы имеете что-нибудь против?

– А все остальное – тоже ложь? И срок за мошенничество, и новая роль?

– А вот этого я вам не скажу. Во всяком случае, пока. Судя по всему, вы еще не научились отличать правду от лжи.

– А вы? Научились?

– Давно, – рассмеялась Настя. – Если вам интересно, я как-нибудь расскажу вам, как это делается. А сейчас я попрошу вас пойти со мной танцевать.

– Я не танцую, – быстро ответил Сауляк.

– А меня это не интересует. Это вы можете рассказывать девушке, которая вам не нравится, но хочет, чтобы вы с ней потанцевали. А когда я прошу, вы должны вставать и идти со мной. Более того, я попрошу вас быть ласковым со мной до такой степени, чтобы это бросалось в глаза окружающим. Вам понятно?

– Это исключено. И не просите.

– Вы что-то путаете, Павел Дмитриевич, – сказала она ледяным тоном. – Опасность угрожает вам, а не мне. И слушаться должны вы меня, а никак не наоборот. Я вам скажу, что мы с вами сейчас будем делать. Мы будем танцевать, потом вы обнимете меня и поцелуете, а я дам вам за это по морде, после чего мы спокойно вернемся за столик, возле столика вы поцелуете меня еще раз, чтобы все видели. И только потом мы сядем. Вы все запомнили?

– Я не буду этого делать, – глухо сказал Сауляк, откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и закрыл глаза.

– Вы будете это делать, потому что так нужно. И если вы не понимаете, зачем это нужно, мне придется вам объяснять, хотя это не очень-то прилично – объяснять такие примитивные вещи человеку с вашей биографией и вашим опытом.

– Что вы хотите сказать? – спросил он, не открывая глаз. – О каком опыте вы говорите?

– Об опыте работы с Булатниковым.

– Я не намерен это обсуждать. Тем более с вами.

– Прекрасно. Я тоже не хотела бы затрагивать эту тему, но вы меня вынудили. Поэтому как только закончится перерыв, мы с вами пойдем танцевать и разыгрывать спектакль.

– Я не буду вас целовать.

«Отлично. Значит, танцевать ты уже согласен. Еще один шаг на пути прогресса».

– Вам придется.

– Нет.

Настя протянула руку и ласково погладила его пальцы. Веки его дрогнули, но глаза остались закрытыми.

– Пашенька, – сказала она тихим и необычно мягким голосом. – Пожалуйста, милый, сделай это. Ради меня. Я очень тебя прошу.

Веки приподнялись, между редкими ресницами мелькнули ослепительные полоски белков, щеки, казалось, ввалились еще глубже, но губы чуть заметно шевельнулись в слабом подобии улыбки.

– Хорошо. Пойдемте.

Музыканты заиграли новую песню, перед эстрадой уже толпилось довольно много народу, и танцевать можно было только тесно прижимаясь друг к другу. Настя закинула руки на плечи Павлу, тогда как он довольно грубо положил ладони на ее ягодицы, обтянутые короткой юбкой.

– Э, полегче, – тихонько попросила она. – Это уже слишком серьезно.

– А я не шучу. Вы сами этого хотели.

– Я хотела вовсе не этого, вы прекрасно это понимаете. Должны понимать.

– Посмотри на меня, – потребовал он, и Настя с каким-то неприятным чувством отметила, что он наконец обратился к ней на «ты».

Она подняла голову и наткнулась глазами на его взгляд.

– Ты хотела этого, – тихо и медленно говорил Павел, крепче и крепче сжимая ее ягодицы. – Ведь ты же хотела именно этого, не так ли? Ты хотела этого с того самого момента, когда целовалась со своим поклонником днем в этом ресторане. Ты целовалась с ним, а хотела, чтобы на его месте был я. Ты и сейчас этого хочешь. Ну, признайся же, признайся, и тебе сразу станет легче. Скажи, что ты хочешь меня.

Она впала в оцепенение, подобное тому, которое охватило ее за обедом. Руки вмиг стали горячими и какими-то слабыми, ей казалось, что она даже шариковую ручку в пальцах не удержит. Слова уже бились в горле, рвались на язык, и она была уверена, что произнесет сейчас: «Да, я хочу тебя», и ей сразу станет легче, и все будет хорошо, ну просто отлично. Его тихий монотонный голос завораживал, увлекал ее в какую-то темную страшную пучину безволия, его холодные пальцы уже сжимали ее бедра под юбкой…

Она сделала последнее усилие, вырвалась из его рук и залепила ему пощечину. Никто не обратил на них внимания, музыка звучала оглушающе громко, пары были заняты самими собой. Павел легко перехватил ее руку и сжал кисть с такой силой, что у нее выступили слезы. Он сделал еще одно легкое, почти незаметное движение, нажав на болевую точку, и Настя опустилась на колени, не удержав равновесия. Теперь уже внимание к ним было привлечено, танцующие расступились, в дверях показались головы вышибал, готовых по первому знаку кинуться наводить порядок. Павел подал ей руку и помог встать. Они дошли до своего столика, провожаемые удивленными взглядами, и молча уселись. Краем глаза Настя заметила Короткова. Она подняла руку, подзывая официантку.

– Позови Германа, – бросила она, не глядя на девушку.

Через несколько минут к ним подбежал услужливый метрдотель. Настя открыла сумочку и вынула из нее три купюры по пятьдесят тысяч.

– Пошлите кого-нибудь, пусть купят цветы. Розовые гвоздики для меня и желтые – вон на тот столик, где мой поклонник сидит. И побыстрее.

Герман схватил деньги и умчался.

– Я вас не понимаю, – произнес Сауляк.

«Ну вот, наконец-то, – с облегчением подумала Настя. – Наконец-то ты заговорил со мной первым, а не просто отвечаешь на мои назойливые вопросы. Наконец-то ты чего-то не понимаешь. Дело сдвинулось, но видит Бог, это стоило мне… И синяк теперь на руке будет».

– Чего вы не понимаете? – устало спросила она, машинально поглаживая болезненно ноющее место на запястье.

– Зачем вы покупаете цветы, которые вам не нравятся?

– Затем, что я никогда не покупаю цветы, которые мне нравятся. Цветы, которые мне нравятся, мне дарят люди, которые хотят сделать мне что-нибудь приятное.

– Это не ответ.

– Другого не будет.

– А желтые гвоздики вам нравятся?

– Нет. Я вообще гвоздики не люблю, никакие.

– Значит, они нравятся вашему Ромео?

– Откуда я знаю, что ему нравится, – она равнодушно передернула плечами.

– Тогда зачем…

– Не знаю, – оборвала она Павла. – Низачем. Я же не спрашиваю, зачем вы это сделали там, возле эстрады. Сделали, потому что захотели или посчитали нужным сделать, вот и весь ответ. И я не считаю себя вправе требовать от вас отчета, почему это вы решили поступить так или иначе. Решили – значит, решили. Как решили – так и поступили.