Немой свидетель - Шефер Карло

Посмотрела на часы. Половина пятого. О сне нечего и думать.

Тойер счел, что праздник Богоявления как нельзя лучше подходит для выполнения печальных обязанностей. Он давно не был на могиле Вернера Штерна в Хандшусгейме, отчасти из-за того, что она была такой аляповатой. Он терпеть не мог гранитных плит, отполированных до зеркального блеска. Коллеги покойного не сумели отговорить простоватую вдову от эпитафии: «Здесь в земле покоится… но любовь…» и прочее. Как положено, почти закрытый плющом, горел маленький красный огонек лампады. Католик Хафнер уже не раз заверял сослуживцев, что будет поддерживать его «всю жизнь».

Все эти «посмертные дары» раздражали Тойера, поэтому он, стараясь не обращать на них внимания, вспоминал достойного парня, чей прах покоится в сырой земле. Попробовал представить его голос и даже запах, хотя ему никогда не нравился дешевый лосьон после бритья, которым пользовался Вернер. Штерн-футболист никогда не сдавал позиций, согласно надгробной речи его товарищей по команде. Еще Штерн так мечтал о детях и не хотел строить себе дом. Да, он был единственный в своем роде, но вот прошло несколько месяцев, и его вспоминают все реже и реже…

Гаупткомиссар зашагал дальше, свернул налево. В трех рядах от Штерна была похоронена Роня Дан — Тойер случайно обнаружил это минувшей осенью. Ее убийцу они доблестно задержали, потеряв при этом Штерна.

Затем последовал энергичный марш через весь город. Тойер непременно собирался посетить нагорное кладбище Бергфридхоф, где была похоронена его жена. Ильдирим он не хотел об этом рассказывать, хотя она наверняка бы не возражала. Когда он отыскал могилу, уже темнело. Печально шмыгая носом, соскреб с могильного камня прилипшие листочки. Что ж, он тоже тогда не проявил особого вкуса. Он подумал о том далеком времени, когда перед ним вырисовывалась вполне нормальная жизнь — дети, карьера, типовой дом… ну, допустим, в Виблингене… Затем все жизненные перспективы бесследно исчезли, будто корова слизнула. Случилось это легко и быстро: исчезновениям вообще присуща ужасающая легкость.

На обратном пути его размышления вернулись к сегодняшним заботам. Ему повстречался бедный Лейдиг — он оказался в числе тех, кому придется сидеть в участке и до семи утра караулить телефон. Одно утешение — времена сейчас спокойные.

Утром, еще до завтрака, Корнелия прочла все рекламные буклеты и розданные Фредерсеном информационные листки. После пешей прогулки по Старому городу и замку намечалась официальная экскурсия в зоопарк.

— Мы дети, что ли? Смешно! — возмущался Джованни.

— Да ладно, Джованни, можешь спокойно пойти с классом, тебя ведь тут никто не знает. Не стесняйся!

Корнелия попробовала держаться ближе к Анатолию, но у нее все никак не получалось. Он старался держаться особняком (из-за нее?), впрочем, Фредерсен неизменно оказывался более проворным, чем она, и возвращал его в группу. Казалось, учитель был чем-то недоволен, может, заметил его ночную отлучку? Но Анатолий довольно быстро вернулся в свой номер. Или нет?

— Фредерсен, видать, за несмышленых малышей нас держит. — Конечно, Йорн сказал это не ей, а своему дружку Оле — тот рядом с ней в нарушение всех правил гладил панцирь гигантской черепахи.

— Как ты догадался? — фыркнул Оле.

— Ну, вообще-то он поступает, на мой взгляд, по-идиотски. Забирает у нас два дня каникул ради поездки…

— Чтобы мы не пропустили слишком много учебных часов, — иронически закончил Оле его фразу.

— Теперь заставил нас шляться по зоопарку. Хотя, в общем, я не жалею… Короче, поддерживает свой авторитет… Эй, Кёниг, такая вот черепаха как раз для тебя зверушка. Возьми ее себе домой. Вместо кошки. Будешь водить ее на веревочке — это будет клево! — обратился к Корнелии Йорн.

— Только следи, чтобы она от тебя не сбежала, — подхватил Оле.

Мальчишки с хохотом двинулись дальше.

Корнелия медленно поплелась к обезьяннику. В загоне стояли двое рабочих и, чертыхаясь, возились с дверью.

— Система! Только считается, что надежная, — сказал один другому. — Ее установили по просьбе смотрителей. Она по сигналу быстро открывается и запирается. Вот только слишком часто стала отказывать.

— Эй! — окликнул Корнелию другой рабочий. — Мы не гориллы. Нечего на нас глаза пялить.

Она пошла дальше, прислушиваясь к ворчанию рабочих.