Немой свидетель - Шефер Карло

Он довольно быстро справился с шарами, и это настроило его на весьма оптимистичный лад.

Выше по течению Неккара портилась погода. Весна, лето, осень, зима. Немножко музыки, вина, еды, дружбы, телевизора и секса. Страх перед сегодняшним днем, перед завтрашним, перед угрозой болезни, самой болезнью, перед самим страхом, страх смерти.

«Если при втором взвешивании пойдет вниз правая чаша весов…

Зенф обещал пройти терапию, подлечиться, но Тойер этому не верил.

«…тогда это только пятый или шестой…»

В Швейцарии появился новый заочный университет, Хафнер послал в него документы, но, как Тойер и ожидал, «временно, по профессиональным причинам» отложил этот проект.

Между молодежной турбазой и зоопарком построили прочную деревянную стену.

«…возможно, один из них более легкий, их…»

Недавно Лейдиг ненадолго влюбился и в эйфории рассказывал всем об этом, но быстро утратил нежное чувство: оно улетучилось, еще когда рассказывал.

Кто-то попытался проломить стену.

«…можно сравнить друг с другом…»

А он? Сейчас он пойдет за продуктами.

«…взвесив. Задача решена».

III

Штормовое предупреждение

Для всего севера объявлено штормовое предупреждение. Тойер все равно едет. Северней Касселя начинается такое… Ветер порывами бьет по машине, надо выравнивать руль, стараться держать курс, как капитан парусника.

Тойер мысленно подводил итоги последних недель: всем стало лучше, а это всегда важней всего. Дело закрыто, хотя кое-что осталось непонятным. Не все удалось решить, увы. Зато кашель у Бабетты прошел, и это самое главное. Да, на работе отношения налаживаются. Магенройтер, новый шеф, хороший мужик, еще две недели, и он вступит в должность, при этом он уже здесь, на месте, а он, Тойер, скоро уйдет. Еще бы пару годков продержаться, но он сдает, тупеет, так говорят все, вот с обезьяной получилось глупо. Но уже меньше вспоминают, говорит Ильдирим, уже начинают забывать, все меньше говорят, ты разве не замечаешь? Магенройтер прав, ты побудь еще немножко в отпуске, еще разок спрячься от всех, и разговоры прекратятся.

Я не могу отдыхать, думает Тойер. Я никому ничего не обещал, клятв не давал, что найду убийцу, я не прикован к делу никаким заклятьем, но я все равно попробую, еще раз поеду на север. Я все сделал неправильно. Хафнер, не говори ничего, Зенф, ты не виноват, Лейдиг… Я еду, еду в любом случае.

— Меня вот что смутило, — делился своими сомнениями с коллегами Тойер, — Фредерсен сказал тогда, что Анатолий любит классическую музыку, а в «Альбоме дружбы» написано, что он любит слушать хип-хоп.

— Он ведь мог так написать, чтобы казаться крутым.

— Брось, Хафнер, в таком случае он бы не написал, что любит обезьян. А дорогие книги Анатолия? Что подсказывает твое чутье, Зенф?

— Бауэр ведь признался.

— Бауэр просто сломался. Почему в первый раз, с Анатолием, он не использовал молоток?

— Потому что хотел, чтобы подозрение пало на гориллу…

— Да-да, Лейдиг. Почему же тогда во второй раз он убил сзади, наследил?…

— Цыган ведь крупней…

— И убегал, господа! Ладно. Я еду…

— Фредерсен-то левша.

— Да, Хафнер. А ты правша, от слова «прав». Я еду.

— Брось, Йокель, зачем это тебе? Все это ваша дурная романтика, так дела не расследуют, неужелитебе надо напоминать об этом? Поезжай куда-нибудь еще!

— Нет.

Тойер свернул с дороги, даже не посмотрев, как называется площадка для отдыха. Купил кофе, рогалик. Отхлебнул, от горячего заныли зубы. Попросил сигарет, вполне возможно, что он снова начнет курить, почему бы и нет — какая разница? Через большие окна безымянного заведения он глядел, как ветер то тащил белый пластиковый пакет, то прибивал его к асфальту; медленно, словно в смертельном изнеможении, пакет передвигался куда-то с глаз долой… На широте Ганновера северное небо затянула темнота, серое небо потемнело, потом стало черным… Усталости он не ощущал.

Корнелия не могла спать. Она лежала в темной комнате и слушала тихое радио, иногда это помогало — но не сегодня. Через каждые полчаса повторяли штормовое предупреждение. На западе уже закрыты некоторые мосты. Она представила себе, как рыбаки молча и уныло сидят в своих скорлупках, пришвартовавшись где-нибудь в защищенной гавани. А их дети дома, в тепле и безопасности, однако им тревожно: папы нет дома.