Властелин суда - Дугони Роберт

— Чуй, — прошептал он. Он произнес это слово, как будто был не в силах понять, подошел поближе, вгляделся. — Что за шутки?

Слоун покачал головой.

— Это не шутки, отец.

— Ты же погиб.

Слоун кивнул.

— Да, отец. Мальчик, которого ты помнишь, в тот день погиб.

Секунду старик словно размышлял, прикидывая, как одно согласуется с другим.

— Как же так? Как могло такое случиться?

— Причина того, что случилось, — в тебе, отец. Ты учил меня тому, что следовало говорить. Учил тому, как говорить. Ты посылал меня проповедовать вещи, о которых я тогда и знать не знал. Это ты наслал на нас солдат тогда.

— Нет.

— Ты использовал меня, и именно из-за этого погибла мама, погибли все в деревне в ту ночь, и можно считать, что погиб и я, потому что последующие тридцать лет я как бы и не жил.

— Нет. Ты обладал силой.

— Я был твоим сыном. Ты должен был быть мне отцом, должен был меня защищать, заботиться обо мне. Но ты лишь использовал меня. Использовал для ненависти, для целей своей политики.

— Господь дал тебе дар, наделил силой.

— Да, наделил.

— Он послал тебя твоему народу.

— Это ты послал меня народу.

— Потому что через тебя народ должен был сбросить многовековой гнет, оковы нищеты. Ты был предназначен к тому, чтобы вырвать мексиканцев из тисков бедности, уничтожить их горести, их страдания.

— А вместо этого я лишь умножил эти горести и страдания.

Голос Ибарона стал тверже:

— Как смеешь ты говорить мне такие вещи? Я потратил тридцать лет, готовя этот день, за то, что они сделали с твоей матерью и жителями деревни. Я поклялся отомстить за их гибель и за твою гибель тоже. Я не знал ни минуты покоя. И вот настал час. Отвези меня в Белый дом, и я докажу тебе мою преданность ей и всем погибшим в тот день. Отвези меня в Белый дом, чтобы все было окончено.

— Все окончено. Не так, как ты воображал, но так, как должно. Больше никто не станет гибнуть из-за меня, отец. Сегодня я сделаю то, что ни ты, ни Роберт Пик, ни Паркер Медсен и никто, в это впутанный, не могут и не хотят сделать. Сегодня я покончу с убийством. Оно началось из-за меня. Из-за меня и прекратится.

Слоун вытащил из кармана ключи от лимузина.

— Что ты делаешь?

Слоун отвел руку назад, потом резким рывком выбросил ее вперед.

Ибарон в ужасе пригнулся:

— Нет!

Ключи описали в воздухе дугу и, на секунду застыв на фоне голубизны, как бы паря в восходящем воздушном потоке, сверкнули на солнце, прежде чем упасть и исчезнуть в густых зарослях на склоне. Ибарон стоял не шелохнувшись, словно вся его жизнь пронеслась сейчас перед его глазами.

— Прости, отец, — сказал Слоун. — Мне жаль, что все у нас с тобой так получилось.

Старик встрепенулся, зашевелился, как зверь, стряхивающий с себя спячку, спина его распрямилась, он словно вырос. Мускулы рук и ног, еще недавно искалеченные болезнью, словно вздулись, налившись силой. Он упер кончик трости в грудь Слоуна таким мощным движением, что тот на шаг отступил.

— Нет. Это ты ошибаешься. Все будет так, как я воображал. Ты не мой сын. Я отказываюсь этому верить.

Слоун понял — почему, он и сам точно не знал, но в эту секунду он понял, что трость — это орудие смерти, предназначенное провести Ибарона сквозь посты охраны и убить Роберта Пика. Но страха он не почувствовал. Умирать ему не хотелось: впервые в жизни перед ним открылась перспектива будущего, включавшего Тину и Джейка, открылось нечто, ради чего стоило жить, появились люди, придавшие его жизни смысл. Но все это было недостижимо, пока не окончится эта глава его жизни, и если окончить ее значило умереть во имя того, чтобы поступить как должно, как это решил для себя делать Джо Браник, получается, что так тому и быть. Слоуну необходимо было знать, что он не такой, как Роберт Пик и Паркер Медсен, не из тех, кто выполняет свою работу, не заботясь о последствиях. Ему необходимо было доказать, что он не уподобился своему отцу, преисполненному одной только жаждой мести, ожесточенному на весь мир, пожираемому ненавистью. Он взошел сюда, на эту возвышенность, не для того чтобы спасти Роберта Пика. Он здесь, чтобы разобраться с собой, найти себя. Потому что в результате он понял, что должен не просто узнать свою родословную, но должен понять, что он за человек.

— Ты не можешь убить меня, отец. Тот мальчик уже умер.

Кончик трости задрожал, все сильнее колотясь о грудь Слоуна, будто по телу старика пробегал электрический разряд, он нарастал, пока сильный толчок не отбросил старика назад, заставив потерять равновесие. Тело, больше не крепившееся ненавистью и решимостью, сломалось — он поник там, где стоял, — немощный старик, чей огонь погас.