Шпионский роман - Акунин Борис

Вот каким должен быть начальник. Настоящий большевик, профессионал высокого класса и, что немаловажно, человек хороший. Идиот Юшка (которого на самом деле звали Васькой Ляховым), хоть в штате спецгруппы не состоял, а числился временно прикомандированным, говорил то же самое: «С вашим Октябрьским работать — лафа. Волынить не даст, загрузит под самую завязку, но и больше возможного не потребует. А главное, все знают, что он своих ребят не сдает. Если напортачишь, сам тебе башку отвинтит, но перед начальством всё возьмет на себя. Правильный мужик, сердечный. У нас в Органах злыдней полно, служба такая, а этот добрый».

Правда, насчет того, добрый ли человек Октябрьский, у Егора было сомнение — после одного памятного разговора.

В самый первый день это было, в кабинете у шефа, когда тот объяснял, как с радистом работать и почему так важно ниточку к агенту «Вассер» не оборвать.

Дорин спросил: что, если возьмем мы этого Вассера, а он упрется и говорить не станет. Ведь, судя по всему, шпион он матерый, экстра-класса.

— Яйца поджарим — заговорит, — усмехнулся старший майор. — И даже запоет, приятным фальцетом.

В первый момент Егор подумал, что ослышался.

— Что глаза вылупил? — неприязненно посмотрел на него шеф. — Методов физвоздействия пока никто не отменял. Мера эта, конечно, противная, но в нынешних условиях без нее не обойтись. О том сказано и в закрытом постановлении ЦК 10–01. — Старший майор процитировал по памяти. — «Метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и не разоружившихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод». ЦК ВКП(б) так решил, понятно? Учитывая особый накал борьбы за выживание нашего рабоче-крестьянского государства. Арестуем Вассера — адвоката вызывать не станем.

Хотел шеф продолжить инструктаж, но, поглядев на лицо младшего лейтенанта, решил эту неприятную тему развернуть, чтоб не осталось недомолвок.

— Ты, Дорин, учти: методы физвоздействия — это целая наука, построенная в первую очередь на психологии. Наши костоломы из Следственного управления ею не владеют, по себе знаю. Тут штука в том, что хорошему психологу к самому физвоздействию прибегать обычно не приходится. Достаточно, как в средние века, показать допрашиваемому орудия пытки. Только надо правильно определить, чего человек больше всего боится.

— Откуда же это узнаешь? — спросил Дорин, ободренный известием, что можно обойтись одной психологией.

— Не квадратура круга. Мужчины делятся на две категории: глаза и яйца. Настоящего мужика мордобоем или там иголками под ногти не возьмешь. Вот мой придурок-следователь об меня все кулаки отбил, палец себе кусачками прищемил, новые галифе кровью забрызгал, а ничего не добился, потому что был дубина. А пригляделся бы ко мне получше, полистал бы досье, почитал бы, сколько времени я на баб трачу — сразу сказал бы: «Враг народа Октябрьский, не подпишешь признательные показания — яйца оторву». Глядишь, я и подписал бы, что я франкистский шпион и тайный агент бело-монархического центра. — Октябрьский засмеялся, глядя на застывшее лицо младшего лейтенанта. — Ну, а вторая категория — это кто ослепнуть боится. Такому человеку пригрози, что зрения лишишь — расколется.

Егор покосился на графин — от таких разговоров у него пересохло в горле. Но налить воды не решился, не хотелось выглядеть слабаком.

— С женщинами тоже несложно. Если примечаешь, что следит за собой: причесочка там, маникюр, сережки и прочее, считай, дело в шляпе. Пригрози вырвать ноздри или отрезать верхнюю губу. Покажи фотокарточку — как выглядят женщины, с которыми это сделали.

— Но ведь гадость это! — сорвалось у Дорина. — Подлость!

Не выдержал-таки, опозорился перед шефом.

— Я тебе уже говорил. Хорошо то, что годится на пользу дела. Подлость — всё, что делу во вред. А о каком Деле идет речь, сам знаешь. Критерий в нашей работе может быть только один: целесообразность. К тому же, повторяю, — тон старшего майора смягчился, — при правильном психологическом диагнозе прибегать к таким методам необходимости нет. Если мужик не испугался «глаз-яиц», а баба отрезанного носа, нечего тратить время и силы на пытку. Это потенциальные самоубийцы или, того хуже, мазохисты — люди, которые от боли и увечий только крепче духом становятся. Про святых великомучеников вас теперь в школе не учат, а то бы ты понял, что я имею в виду.

— И что же тогда делать?

— Если есть доступ к родственникам или к предмету любви, можно попробовать психдавление. Но с нашим клиентом Вассером это вариант маловероятный. Он наверняка немец и все его дорогие родственники живут в фатерлянде. Ничего, что-нибудь придумаем. Только взять бы.

Октябрьский все не мог успокоиться — то ли тема его разбередила, то ли выражение Доринской физиономии.

— После ужасов империалистической войны, а особенно после Гражданки мерихлюндии невозможны, — сказал шеф убежденно. — Как зверствовали беляки, что творили наши — этого тебе в кинофильме «Чапаев» не покажут. В жестокое время живем. И если хотим выжить и победить, мы тоже должны быть жестокими… Ладно, всё об этом. Продолжаем работать.

Такую лекцию прочел Егору старший майор в самый первый день. Вот и спрашивается, какой он после этого — добрый или злой?

Думал про это Дорин, думал и пришел к следующему умозаключению. Для своих товарищей шеф добрый, а для врагов — зверь. И это правильно. Доброта — не всеобщий эквивалент. Она, как и все на свете, понятие классовое, политическое. Что плохо для врага, то хорошо для нас. И наоборот. Чего проще?

А впрочем, сильно много времени на то, чтоб предаваться отвлеченным рассуждениям у младшего лейтенанта Дорина в эти дни не было.

Итак, первым местом службы нового сотрудника спецгруппы «Затея» стала запущенная коммуналка на Кузнецком Мосту. Квартиру немцы выбрали толково. Четырехэтажное строение располагалось в проходном дворе, из окон комнаты просматривались все подходы. В случае необходимости можно было уйти и по черному ходу, и крышами, через чердак.

Соседей агенты Абвера тоже подобрали с умом: комната, которая предназначалась радисту, числилась за дальневосточником, служившим на Камчатке, а в двух остальных жили глухонемой старик Демидыч и мороженщица Зинаида Кулькова с сыном Юшей, великовозрастным олигофреном.

Но что немцу хорошо, то и нам сгодится, перефразировал Октябрьский известную поговорку.

Близко к Лубянке? Отлично. Убогие соседи? Замечательно.

В соседних домах, по периметру двора, старший майор разместил несколько групп, работавших посменно — на случай, если Вассер вздумает наведаться лично.

Соседей Октябрьский подменил — да так, что никто этого не заметил. Глухонемого отправили в дом ветеранов (он давно этого добивался), вместо него поселили лейтенанта Григоряна, внешне похожего на Демидыча, так что и гримировать сильно не пришлось.

Мороженщице с сыном выделили из фонда НКВД отдельную квартиру на другом конце Москвы, в Усачевском рабочем поселке. Зинаидой Кульковой стала Галя Валиулина из 2-го (контрразведывательного) управления НКГБ. Женщина она была молодая, собой видная и лицом на обрюзгшую мороженщицу не шибко похожая, но зато примерно той же комплекции. Навели Валиулиной алкоголический румянец, состарили кожу, одели в Зинкины платки-халаты — если смотреть издали, не отличишь, а вблизи любоваться на нее у посторонних возможности не было: сидела «Кулькова» дома, на больничном.

Сыном-идиотом, на потеху сослуживцам, назначили опытного волкодава Васю Ляхова, тоже из контрразведки. Роль у идиота до поры до времени была простая, но скучная: сидеть у окна с обмотанной щекой и пялиться во двор. Стекло, без того грязное, запылили еще больше. Да никто из соседей по двору на окна особо и не пялился — чего там интересного.

Главная же роль — так требовало дело — досталась Егору Дорину, самому неопытному из всех.

Когда он обучался в Школе Особого Назначения, там проводился эксперимент по подготовке разведчиков-универсалов, которые могли бы существовать в одиночку, без связников и радистов. Считалось, что это сделает агента менее уязвимым. Поэтому курсанта Дорина учили работать на передатчике, чинить рацию и даже собирать ее из подручных материалов. Потом, после провала нескольких ценных агентов, идею признали вредительской: лично выходя на сеансы радиосвязи, нелегал рисковал гораздо больше, чем при контакте с радистом. Однако Егору полученные в Школе знания пригодились.

Он в два счета научился обращаться с хитрой немецкой рацией, которая оказалась не только компактной, но и удивительно удобной в обращении. Ломать голову над кодами не пришлось — Карпенко сказал, что таковых не имеет и должен работать вслепую. Шифровка и расшифровка в его обязанности не входят. Оставалось научиться подделывать почерк Карпенки — была у Октябрьского идея подготовить украинцу замену на случай продолжительной радиоигры.