Шпионский роман - Акунин Борис

Вышло совсем наоборот. Вместо того чтоб закричать, Вассер вдруг обмяк, опустил ресницы, изо рта повисла нитка слюны.

— Что вы ему вкололи? — спросил Октябрьский. — Это непохожее на «КС», хлор… как там его?

— Хлорал-скополамин. Для поставленной вами задачи он не годится. — Доктор наклонился, приподнял шпиону веко. — Надо немного подождать… Если я правильно понял, вам нужны от пациента откровенные показания неодносложного типа. «КС» же слишком сильно подавляет волю. Функции коры головного мозга настолько затормаживаются, что человек способен отвечать лишь «да» или «нет». Поэтому я применил нашу новую разработку, препарат «Кола-С», решающий проблему откровенности более радикальным образом.

— «Кола-эс»?

— Да. Это соединение фенамин-бензедринового типа. Если объяснять упрощенно, его действие прямо противоположно эффекту хлорал-скополамина. Мы не притормаживаем, а, наоборот, искусственно перевозбуждаем кору мозга. В результате пациент впадает в эйфорию и ажитацию, им овладевает безудержная разговорчивость. В этом состоянии он органически неспособен на ложь. Ваше дело — поворачивать беседу в интересующее вас русло и правильно формулировать вопросы. Единственная опасность — он может вас, что называется, заболтать, слишком углубиться в тему. Будьте с этим осторожней, вовремя обрывайте. Видите ли, сеанс откровенности до такой степени истощает мозг, что может продолжаться 15, максимум 25 минут — у самых выносливых. Затем пациент теряет сознание, и следующий сеанс возможен не ранее, чем через 30–36 часов.

— Ничего, — уверенно сказал старший майор. — Для первой беседы и пятнадцати минут хватит. Один вопрос — один ответ. Остальное может подождать. Ну что, не пора?

Грайворонский снова оттянул арестанту веко.

— Вот теперь можно.

И как хлестнет скованного по щеке — Дорин от неожиданности даже вздрогнул.

Вассер беспокойно пошевелился, захлопал глазами. Они у него теперь были не голубыми, а черными. Егор не сразу понял, что это так расширились зрачки.

— Ну беседуйте, беседуйте, — благодушно покивал старшему майору доктор. — А я пойду, не стану мешать.

— Нет уж, вы лучше останьтесь!

— Благодарю покорно. Мне, батенька, лишние секреты ни к чему, своих хватает. Да вы отлично и без меня справитесь. Будет забалтываться — влепите пощечину, это его остановит. А если что-нибудь экстренное, нажмите вот эту кнопочку. Я сразу приду.

И начальник лаборатории поспешно скрылся за дверью.

Октябрьский навис над агентом, взял его за плечи и громко, отчетливо спросил:

— Когда — Германия — должна — напасть — на — Советский — Союз?

Немец впился зубами в нижнюю губу, словно хотел лишить ее подвижности. Рот задергался, пошел судорогами, губы вспучились, и из них сам собой хлынул поток слов. Смотреть на это было жутко.

— Про это говорить нельзя. Я не имею права. Это государственная тайна. Но вам я скажу. Война начнется через десять дней. На рассвете 22 июня. Представляете? Через каких-то десять дней всё здесь переменится! — Вассер возбужденно хихикнул. — У нас в ГэЗэ все забегают, как ошпаренные тараканы. Усатый Вождь и толстозадые вождишки забьются в щели. В небе над Москвой будут кружить сотни «юнкерсов». План удара составлен лучшими стратегами Генерального штаба и Верховного командования. Группа армий «Север» через Прибалтику ударит на Ленинград. Группа армий «Центр» — на Москву. Группа армий «Юг» — на Киев. Расстегните ремни, я нарисую.

— Потом, — ошарашенно пролепетал Октябрьский. — Не сейчас.

Егор же и вовсе одеревенел — и от страшного известия, и от того, как легко, буквально в секунду был получен ответ на вопрос, над которым столько времени билась и спецгруппа «Затея», и все разведструктуры Советского Союза. Ай да Спецлаборатория! Ай да доктор Грайворонский!

— Я был прав! — пробормотал старший майор. — Всего десять дней! Не понимаю Наркома…

— А? — спросил Дорин,

— Бэ. Не твоего ума дело.

Вассер прыснул:

— Смешно! Он вам «А?» А вы ему «Бэ»! Ой, не могу…

И так зашелся, что из глаз потекли слезы.

— Прекратите! — Шеф хлопнул его по щеке. — На меня смотреть! Когда вас внедрили? Я вот чего не пойму. Матвея Когана знают многие старые сотрудники. Чуть не с детства! Лежава рассказывал, что вас, то есть Когана, в Органы привел сам Менжинский! Как вы сумели стать Матвеем Коганом? Отвечайте!

— Ой, это очень интересная история, — охотно откликнулся Вассер. — Только ее надо долго рассказывать. С папочки. Вы знаете, кто мой отец? Нет? Ну как же! Генерал Йозеф фон Теофельс, заместитель начальника Абвера, лучший специалист по России. Для друзей — просто Зепп.

Старший майор вздрогнул, и это вызвало у корветтенкапитана новый взрыв веселости.

— Вы знаете моего папочку! И он вас знает. Вы старые друзья!

— Про папочку в другой раз, — перебил его шеф, взяв себя в руки. — Рассказывайте про внедрение!

— Хорошо, но без старины Зеппа рассказа не получится. Папочка всю жизнь занимается Россией. И меня к этому готовил, с детства. Нянька у меня была русская, Арина Семеновна, почти как у Пушкина. Ха-ха-ха! Домашние учителя тоже русские. О-о, я был бойкий мальчуган. И смелый. У меня было две мечты. Я хотел стать моряком, чтобы плавать по всем морям. И разведчиком, чтобы сражаться против русских большевиков. Дети ведь глупые. Я считал вас ужасными злодеями. Это потом я понял, что все хороши — и наши, и ваши. Но наши все-таки лучше. Потому что привыкли мыть руки перед едой и каждое утро чистить зубы. Ну и воруют меньше, это очень важно…

Хлоп! На щеке Вассера вспыхнуло пятно от новой пощечины.

— Про внедрение!

— Да-да, извините. Я был, наверное, самым юным нелегалом в истории разведки. Четырнадцати лет от роду я попал в «дети Дзержинского» — стал беспризорником. Милый папаша не пожалел свое чадо. Прямо из Германии, из чистенького особнячка, меня перевезли сначала в Ригу, потом в Ленинград и швырнули, как щенка в речку: плыви или тони. Теофельсы, знаете ли, весьма специфическая семья, с диковинными традициями воспитания. Про моего предка Хайнца фон Теофельса, жившего во времена Фридриха Великого, рассказывают, что…

Пощечина.

— Про внедрение!

— Извините. Столько всего хочется рассказать. Я не утонул. Я выплыл. Это было настоящее приключение, мне понравилось. Я попал сначала в детприемник, потом в коммуну «Юный ленинец». Прожил там три месяца, а потом сбежал. Беспризорники часто давали драпу, обычное дело. Но они обычно укатывали в Ташкент, погреться на солнце и пошамать дынь и урюка. А я рванул на ленинградскую явку, откуда меня переправили обратно к папочке. Задание-то я выполнил, крючок закинул.

— Какое задание? Какой крючок?

— Над нашей коммуной шефствовал сам лучший друг детей товарищ Дзержинский. А когда его железное сердце остановилось, эстафету принял верный друг и соратник Первого Чекиста товарищ Менжинский. Был он у нас в «Юном ленинце» на шефском концерте. И я, славный такой веснушчатый пацаненок, выступал перед высоким гостем. Читал стихотворение Маяковского, бил чечетку, художественно свистел — старался, чтобы председатель ЧК-ОГПУ меня запомнил. Полгода спустя написал ему письмо, трогательное такое, подростковое. Лучшие специалисты русского отдела сочиняли. «Дядинька Менжинский, пишит вам Мотька Коган каторый помните чичотку плясал и вы мне ищо руку жали по плечу хлопали подарили вечную ручку со стальным пиром и наказывали хорошо учица…»

Здесь Вассер подмигнул.

Егор слушал и поражался. До чего же хитры враги СССР! Как изобретательны, дальновидны! Это сколько же нужно знаний, опыта, проницательности, чтобы оберегать от черного воронья социалистическую родину!

— Что вы думаете? — с удовольствием продолжил свой рассказ корветтенкапитан. — Ответил сироте Вячеслав Рудольфович — люди этого сорта часто бывают сентиментальны. Время от времени я писал ему и дальше, а наша резидентура пересылала. Вот мол, товарищ Менжинский, я стал юнгой на настоящем пароходе. Потом — матросом, плаваю по морям. Между прочим, правду писал — я действительно закончил Морской корпус и не раз ходил в плавания. А в 33-ем отец говорит: пора. Забросили меня в Союз по второму разу. Устроился мотористом на китобойную базу «Парижская коммуна», полгода поплавал. Пишу дорогому Вячеславу Рудольфовичу: так, мол, и так, имею мечту охранять Советскую Родину от подлых врагов, прошу взять меня на службу в наши доблестные Органы. И взяли! Одной записочки от Менжинского хватило, чтоб дать хороший толчок моей чекистской карьере. В Иностранный отдел на загранработу я попал в…

— Хватит про это! — шеф, дернувшись, взглянул на часы. Видно, вспомнил, что сеанс ограничен по времени. А жалко — Егор слушал бы и дальше. Здорово все-таки немецкая разведка работает, ничего не скажешь. Это ж надо так легенду для агента выстроить!