Ключ к Ребекке - Фоллетт Кен

Из общежития вышли два египетских полицейских. Вольф быстрым взглядом окинул широкие кожаные пояса, неизменные солнцезащитные очки и военные прически, и сердце его упало. Он повернулся спиной к полицейским и заговорил по-французски с монахиней:

– Доброе утро, сестра.

Она перестала поливать цветы, выпрямилась и улыбнулась ему.

– Добрый день. – Она была на удивление молода. – Вам нужна комната?

– Комната мне не нужна. Только ваше благословение.

Двое полицейских приближались, и Вольф внутренне напрягся, продумывая ответы на возможные вопросы и одновременно выбирая, в какую сторону бежать, если дело примет плохой оборот; они прошли мимо, споря о скачках.

– Да благословит вас Господь, – сказала монахиня.

Вольф поблагодарил ее и зашагал дальше. Дела обстояли хуже, чем он себе представлял. Полиция, должно быть, проверяла повсюду. Вольф стер себе все ноги, от тяжелых чемоданов у него болели руки. Он чувствовал разочарование и некоторое негодование: город был известен своей хаотичностью, но, несмотря на это, им удалось довольно четко организовать операцию по его поимке. По той же дороге он направился обратно в центр города. У него вновь возникло чувство, знакомое ему по пустыне: словно он будет идти без конца и никогда никуда не придет.

Вдалеке Вольф заметил знакомую высокую фигуру Хуссейна Фахми, старого школьного товарища. На какое-то мгновение Вольф остановился, как парализованный: Хуссейн, конечно, его приютит, и, наверное, ему можно довериться, но у него были жена и трое детей, и как им объяснить, что у них будет жить дядя Ахмед, но что это тайна, и они не должны даже упоминать его имя в разговорах с друзьями. Да вообще, как Вольф объяснит все это самому Хуссейну?

Хуссейн бросил взгляд в сторону Вольфа, но тот быстро повернулся и перешел на другую сторону улицы, прячась за трамваем. Оказавшись на противоположной стороне, он, не оглядываясь, быстро зашагал по переулку. Нет, ему нельзя было искать приют у бывших школьных друзей.

Переулок вывел его на соседнюю улицу рядом с немецкой школой. Интересно, открыта ли она еще: многие немцы в Каире были интернированы. Он направился к школе, но затем увидел военный патруль, проверяющий документы прямо перед зданием. Вольф быстро развернулся и зашагал в обратную сторону.

Надо было прекращать это шатание по улицам.

Он чувствовал себя, как крыса в лабиринте: в какую бы сторону ни пошел, ему везде преграждали дорогу. Вольф заметил такси, большой старый «форд», из-под капота которого со свистом вырывался пар. Он помахал рукой и вскочил в притормозивший автомобиль. Дал шоферу какой-то адрес, и машина рывком дернулась с места на третьей скорости, очевидно, единственной, которая работала. По дороге они дважды останавливались доливать воду в кипящий радиатор, и Вольф съеживался на заднем сиденье, стараясь спрятать свое лицо.

В конце концов они приехали в коптский район Каира – старое христианское гетто.

Вольф расплатился с шофером и пошел вниз по ступенькам. Он дал несколько пиастров старой женщине, которая сидела у большого деревянного шлагбаума, и она впустила его.

Это был островок темноты и тишины посреди бурного моря Каира. Вольф брел по его узким проходам и слушал низкое пение, слабо доносившееся из древних церквей. Он прошел мимо школы, синагоги и подвала, куда, согласно легенде, Мария принесла младенца Иисуса, и в конце концов вошел в маленькую церковь.

Служба должна была вот-вот начаться. Вольф поставил свои драгоценные чемоданы рядом со скамьей. Он поклонился изображениям святых на стене, потом подошел к алтарю, преклонил колена и поцеловал руку священника. Затем вернулся к своей скамье и сел.

Хор начал петь отрывок из Священного писания на арабском языке. Вольф устроился поудобнее на своем месте. Здесь он будет в безопасности до наступления темноты. Затем он предпримет последнюю попытку.

«Ча-ча» был большим ночным клубом на открытом воздухе, расположенным в саду около реки. Свободных мест, как всегда, не было. Вольф постоял в очереди вместе с британскими офицерами и их подругами, ожидая, пока обслуга поставит импровизированные столики на козлах повсюду, где только остались свободные места. Комик со сцены говорил: «Пусть только Роммель доберется до „Шепарда“ – оттуда быстро не уходят».

Вольф наконец сел за столик и заказал бутылку шампанского. Вечер был теплый, и огни рампы еще больше накаляли воздух. Публика была в подпитии: мучила жажда, а подавали только шампанское, и все быстро пьянели. Начали вызывать звезду программы Соню Эль-Арам.

Сначала им пришлось выслушать страдающую излишним весом гречанку, которая пела «Я увижу тебя во сне» и «У меня никого нет» (что вызвало дружный смех). Затем объявили Соню. Она, однако, вышла не сразу. Минуты шли, и публика изнывала от нетерпения. Наконец, когда, казалось, вот-вот начнутся беспорядки, зазвучала барабанная дробь, софиты погасли и наступила тишина.

Когда свет прожектора упал на сцену, там неподвижно стояла Соня с простертыми к небу руками. На ней были прозрачные шаровары и расшитый блестками бюстгальтер, а тело ее покрывал слой белой пудры. Зазвучала музыка – барабаны и труба – и она начала свой танец.

Вольф потягивал шампанское и улыбался. Ей по-прежнему не было равных.

Она медленно раскачивала бедрами, притопывая ногами. Ее руки затрепетали, потом пришли в движение плечи и грудь; а затем по ее знаменитому животу прокатились волны, гипнотизируя зрителей. Музыка заиграла быстрее. Она закрыла глаза. Все части ее тела, казалось, двигались независимо друг от друга. У Вольфа, как, впрочем, у всех мужчин в зале, появилось чувство, что он с ней один на один, что ее танец предназначен только ему, что это не игра, не часть колдовского шоу, но что ее чувственные движения были инстинктивными, что она делала их, потому что не могла не делать, доведя себя до сексуального безумия своим собственным сладострастным телом. Зачарованные зрители, покрытые испариной, напряженно молчали. Соня двигалась все быстрее и быстрее, казалось, она достигла состояния полной экзальтации. После громкого аккорда музыка стихла. На мгновение установилась тишина. Соня издала короткий, резкий крик, затем упала на подогнувшиеся ноги с раздвинутыми коленями и стала отклоняться назад, пока не коснулась затылком пола. В этом положении она замерла: огни погасли. Зрители вскочили со своих мест под грохот собственных аплодисментов.

Огни вновь зажглись, сцена была пуста.

Соня никогда не бисировала свои номера.

Вольф встал с места. Он дал официанту фунт, что для большинства египтян равнялось трехмесячному заработку, и попросил провести его за кулисы. Официант проводил его до двери Сониной гримерной и удалился.

Вольф постучал в дверь.

– Кто там?

Вольф толкнул дверь.

Соня сидела на табурете в шелковом халате и снимала грим. Она увидела его отражение в зеркале и резко повернулась.

– Здравствуй, Соня, – произнес Вольф.

Она пристально посмотрела на него и после мучительной паузы ответила:

– Негодяй.

Она совсем не изменилась.

Она была красивой женщиной: блестящие черные волосы, длинные и густые; огромные, слегка навыкате карие глаза с пышными ресницами; высокие скулы, не дававшие ее лицу казаться слишком круглым; изящный, с горбинкой нос; пухлый рот с ровными белыми зубами. Тело с плавными линиями казалось бы полным, если бы не ее рост – на несколько дюймов выше среднего.

Глаза Сони гневно сверкали.

– Что ты здесь делаешь? Где ты пропадал? Что у тебя с лицом?

Вольф поставил на пол чемоданы и сел на диван. Он смотрел на нее снизу вверх. Соня стояла, уперев руки в бока, выдвинув вперед подбородок, натянув грудью зеленый шелк халата.

– Как ты красива, – сказал он.

– Убирайся отсюда.

Вольф внимательно изучал ее. Он слишком хорошо знал эту женщину, чтобы любить или не любить ее; она была частью его прошлого, как старый друг, который останется другом, несмотря на его недостатки, просто потому, что он всегда был с тобой. Вольфу хотелось знать, что произошло с Соней за годы, прошедшие после его отъезда из Каира. Вышла ли она замуж, купила ли дом, влюбилась ли, сменила ли менеджера, родила ли ребенка? В этот день, сидя в прохладной, полутемной церкви, он много думал о том, как себя с ней вести, но ничего не придумал, ибо не мог предугадать ее реакции. Она казалась сердитой и презрительной, но так ли это было на самом деле? Следует ли ему быть обаятельным и веселым, или агрессивным и грубым, или беспомощным и умоляющим?

– Мне нужна помощь, – произнес он ровным голосом.

Выражение ее лица не изменилось.

– Меня разыскивают англичане, – продолжал он. – Они следят за моим домом, а во всех отелях есть мое описание. Мне некуда идти. Я хочу поселиться у тебя.