Ключ к Ребекке - Фоллетт Кен

– Ничего хуже со мной не случалось, – обессиленно проговорила Соня.

– Ничего, переживешь, – ответил Вольф.

– По крайней мере, это был англичанин.

– Вот именно. Ты должна прыгать от радости.

– Когда меня перестанет тошнить.

Вольф проследовал в ванную и пустил воду. Когда он вернулся в гостиную. Соня спросила:

– Дело-то хоть стоящее?

– Да. – Вольф показал пальцем на военные документы, которые все еще лежали на полу с того момента, как Смит застал его врасплох. – В этих бумагах важнейшая информация. Такого он еще не приносил. С ее помощью Роммель может выиграть войну.

– Когда ты ее отправишь?

– Сегодня в полночь.

– Сегодня ты обещал привести сюда Элин.

Он уставился на нее.

– Как ты можешь думать об этом после того, как мы только что убили человека и утопили его труп?

Она посмотрела на него нахально:

– Я не знаю, просто все это настраивает меня на сексуальный лад.

– Господи, помилуй!

– Ты приведешь ее сюда сегодня вечером. Долги надо платить.

Вольф заколебался.

– Мне придется отправлять донесение, когда она будет здесь.

– Я найду, чем ее занять, пока ты будешь возиться со своим передатчиком.

– Ну я не знаю.

– Черт побери, Алекс, ты обещал мне!

– Ну хорошо.

– Спасибо.

Вольф ушел в ванную. «Невероятная женщина, – подумал он. – Она умеет возводить порок в добродетель». Он забрался в горячую ванну.

Из спальни донесся голос Сони:

– Но теперь Смит уже не сможет приносить никаких секретов.

– После предстоящего сражения они вряд ли понадобятся, – ответил Вольф. – Он нам больше не нужен.

Алекс взял мыло и начал смывать с себя следы крови.

Вэндем постучал в квартиру Элин за час до ее свидания с Алексом Вольфом.

Она была в черном вечернем платье, черных шелковых чулках и того же цвета туфлях на высоких каблуках. На шее у нее блестела тонкая золотая цепочка. Лицо было умело подкрашено.

Он улыбнулся ей, такой знакомой и в то же время такой ослепительно красивой.

– Привет.

– Входи. – Она провела его в гостиную. – Садись.

Он хотел было поцеловать ее, но она не предоставила ему такой возможности. Вэндем растерянно опустился на тахту.

– Я хотел обсудить с тобой детали сегодняшнего вечера.

– Хорошо. – Она села на стул напротив него. – Хочешь выпить?

– Да.

– Угощайся.

Он уставился на нее.

– Что-то случилось?

– Ничего. Налей себе, затем проинструктируй меня.

Вэндем нахмурился.

– Что все это значит?

– Ничего. Нам надо работать, так давай начнем.

Он встал, подошел к ней и опустился на колени перед ее стулом.

– Элин, что с тобой?

Она сердито смотрела на него, в глазах ее стояли слезы.

– Где ты был последние два дня? – громко спросила Элин.

Он посмотрел в сторону, вспоминая.

– Я был на работе.

– А где, ты думаешь, была я?

– Здесь, наверное.

– Совершенно верно!

Он никак не мог понять, что все это значит. У него промелькнула мысль, что он влюбился в женщину, которую едва знает.

– Я работал, а ты была здесь, и поэтому ты на меня злишься? – удивился он.

– Да! – прокричала Элин.

– Успокойся. Я не понимаю, почему ты сердишься, и хочу, чтобы ты мне объяснила.

– Нет!

– Тогда я не знаю, что сказать.

Вэндем сел на пол спиной к ней и закурил. Он в самом деле не понимал, что ее так расстроило, но в его поведении был оттенок готовности: он был готов заискивать, извиняться за все, чего он не совершал, и попытаться загладить свою вину, но ему хотелось ясности.

Некоторое время они сидели молча, не глядя друг на друга.

Элин шмыгнула носом – и Вэндем, хоть и не смотрел на нее, почувствовал, что за этим могут последовать рыдания.

Она произнесла с упреком:

– Ты бы хоть записку мне прислал или какие-нибудь дурацкие цветы!

– Записку? С какой стати? Ты же знала, что мы встречаемся сегодня вечером.

– О, боже мой!

– Цветы? Зачем тебе цветы? Наша игра уже закончена.

– Ах, так?

– Что ты хочешь услышать от меня?

– Послушай. Позавчера мы с тобой занимались любовью, ты что, не помнишь?

– Не глупи.

– Ты проводил меня домой, поцеловал, и мы расстались. А потом – ничего.

Он сделал глубокую затяжку.

– Нет, это ты послушай, если не помнишь: некий Эрвин Роммель в компании нацистских головорезов стоит у нас за дверью. А я один из тех, кто пытается не дать ему войти.

– Написать записку – дело пяти минут.

– Зачем она нужна?

– Действительно, зачем? Я шлюха, разве не так? Я отдаюсь мужчинам направо и налево. Прошел час – и я уже забыла – ты ведь так обо мне думаешь? Мне кажется, что именно так! Черт тебя дери, Уильям Вэндем, какую дешевку ты из меня делаешь?

Он по-прежнему ничего не понимал, но теперь в ее голосе слышалось страдание. Вэндем повернулся к ней лицом.

– Ты – самое чудесное мое приключение за многие годы, может быть, за всю мою жизнь. Пожалуйста, прости меня за то, что я такой дурак.

Он взял ее за руку.

Элин смотрела в сторону окна, кусая губы и стараясь не расплакаться.

– Дурак ты и есть, – прошептала она, гладя его по волосам. – Уж это точно. – На глазах у нее были слезы.

– Мне еще так много предстоит узнать о тебе, – задумчиво произнес он.

– А мне – о тебе.

Вэндем опустил глаза и начал рассуждать вслух:

– Всех обижает мое хладнокровие – так было всегда. Те, кто со мной работает, не обижаются, наоборот – им это нравится. Они знают, что когда они начинают паниковать, когда чувствуют, что не справляются, то могут прийти ко мне и рассказать о своих проблемах. И если я не знаю, как их решить, я скажу им, как надо поступить, чтобы выйти из ситуации с наименьшими потерями; а поскольку я буду говорить об этом спокойным голосом, поскольку я знаю, что выход все равно найдется, и поскольку я не впадаю в панику, они уходят от меня ободренными и делают то, что они должны делать. Весь секрет в том, что я выясняю, в чем заключается проблема, и не боюсь приступить к ее решению – оказывается, это все, что им нужно. В то же время такое отношение часто приводит в бешенство других людей – начальство, друзей, Анжелу, тебя… Я не могу понять почему.

– Потому что ты тоже иногда должен поддаваться панике, глупый, – мягко сказала Элин. – Бывает, что надо показать, как ты испуган или страстно добиваешься чего-то. Это – по-человечески, и это означает, что тебе не все равно. А когда ты спокоен, все думают, что тебя ничего не волнует.

Вэндем возразил:

– Люди должны это понимать. Те, кто меня любит, начальство и друзья. Если они чего-нибудь стоят.

Он сказал то, что думал, но на уровне подсознания он понимал, что в его знаменитом хладнокровии был элемент жестокости и равнодушия.

– А если они этого не понимают?.. – Она перестала плакать.

– Я должен измениться? Ну уж нет.

Он хотел быть искренним с ней. Не мог наврать ей, чтобы поднять настроение: «Да, ты права, я постараюсь вести себя иначе». Но разговор-то не об этом. Если он не сможет быть с ней самим собой, то все напрасно, он будет просто манипулировать ею, как это делали все ее мужчины и как делал бы сам с людьми, которых не любил. Поэтому он сказал ей правду.

– Видишь ли, для меня это способ выиграть. Так сказать, выиграть игру под названием «жизнь». – Он горько усмехнулся. – Да, я отстранен. Я смотрю на мир со стороны. Мне не все равно, но я не совершаю бессмысленных поступков, символических жестов и не бешусь по пустякам. Мы или любим друг друга, или нет. В последнем случае не помогут все цветы мира. Работа, которой я занят сейчас, означает – будем мы живы или умрем. Я думал о тебе весь день, но каждый раз мои мысли обращались к более важным и срочным вещам. Я работаю с большой отдачей, я намечаю приоритеты, и я не беспокоюсь о тебе, если уверен, что с тобой все в порядке. Как ты думаешь, ты смогла бы к этому привыкнуть?

Элин грустно улыбнулась.

– Я попробую.

Глядя на нее, он подумал: «Насколько тебя хватит? Нужна ли ты мне навсегда? А что, если нет?»

Вэндем отогнал от себя эти мысли. Сейчас есть вещи поважнее.

– Мне хочется сказать тебе: «Забудь о сегодняшнем задании, не ходи туда, мы обойдемся без тебя». Но я не могу этого сказать. Ты нам нужна, и все это крайне важно.

– Я понимаю.

– Можно все-таки я тебя поцелую?

– Да, конечно.

Стоя на коленях рядом с ее креслом, Вэндем взял ее лицо в свою большую ладонь и поцеловал ее в губы. Ее рот был мягким, податливым и слегка влажным. Прикосновение к ней и вкус ее губ доставляли ему несказанное удовольствие. Впервые в жизни он почувствовал, что может целоваться вот так весь вечер, без устали.