Возвращение танцмейстера - Манкелль Хеннинг

– Глаза?

– Не помню.

– Толстый или худой?

– Не помню. Но по-моему, не толстый.

– Во что он был одет?

– Голубая рубашка, кажется. Спортивная куртка.

– Что-нибудь еще запомнила?

– Нет.

Джузеппе покачал головой и сел на стоящий в вестибюле коричневый диван с распечаткой «Визы» в руке. Стефан сел рядом. Было двадцать пять минут седьмого двенадцатого ноября. Через неделю ему предстоит появиться в больнице Буроса. Джузеппе зевнул и потер глаза. Они молчали.

Открылась дверь из коридора, где были номера.

Стефан поднял голову и встретился взглядом с Вероникой Молин.

25

Арон Зильберштейн дожидался рассвета. На какую-то минуту ему показалось, что он опять в Аргентине. Освещение было точно таким, как на равнинах западнее Буэнос-Айреса, когда первые лучи солнца пробиваются из-за горизонта. Иллюзия быстро прошла.

Он находился не в Аргентине, а в шведских горах недалеко от норвежской границы. Он вернулся в дом Фростенгрена сразу после неудачного визита к Эльзе Берггрен. Человек, кравшийся к дому, которого он вынужден был сбить с ног и придушить, был одним из тех полицейских, что он видел в ресторане в тот вечер. Непонятно, как он там оказался среди ночи. Неужели за домом Эльзы Берггрен все-таки следили? Он же долго наблюдал со стороны, прежде чем постучал в дверь и вломился в дом.

Он заставил себя взвесить еще одну возможность – она приводила его в ужас. Вдруг он сдавил горло слишком сильно и тот умер?

Он гнал машину что есть силы, не потому, что боялся погони, а потому, что желание выпить стало почти нестерпимым. Он купил в Свеге и вино, и коньяк – чувствовал, что вот-вот сорвется. Он уже не мог без допинга. Единственное, что он строго-настрого себе наказал, – он не коснется бутылки, пока не доберется до места.

В три часа ночи он выехал на последний отвратительный участок дороги к дому Фростенгрена. Его окружала плотная тьма, он искал дверь чуть не на ощупь. Войдя в дом, он сразу открыл бутылку с вином и в два глотка выпил половину.

К нему медленно возвращалось спокойствие. Он сидел за столом у окна, совершенно неподвижно. Голова была совсем пустой. Он продолжал пить. Потом потянул к себе телефон и набрал номер Марии. В трубке трещало и скрежетало, но голос ее все равно ощущался рядом. Он чуть ли не слышал ее дыхание.

– Ты где? – спросила она.

– Пока еще тут.

– Что ты видишь в окне?

– Тьму.

– Я думаю правильно?

– Что ты думаешь?

– Что ты не вернешься никогда?

Вопрос ошеломил его. Он сделал большой глоток вина.

– Почему ты решила, что я не вернусь?

– Откуда мне знать. Только ты знаешь, что ты там делаешь и почему тебя здесь нет. Но ты врешь мне, Арон. Ты не говоришь правду.

– Зачем мне врать?

– Ты поехал не за тем, чтобы смотреть мебель. Ты поехал за чем-то другим. За чем – я не знаю. Может быть, у тебя там женщина. Это только ты знаешь. И Бог.

– У меня никого нет. И я скоро приеду.

– Когда?

– Скоро.

– Я так и не знаю, где ты.

– Высоко в горах. Здесь очень холодно.

– Ты опять начал пить?

– Немного. Только чтобы уснуть.

Разговор оборвался. Арон набрал номер еще раз, но почему-то не соединялось. Он сделал еще несколько попыток – безрезультатно.

Потом он сидел и ждал рассвета. Вот-вот все решится, это он прекрасно понимал. Эльза Берггрен видела его лицо, когда она сорвала с него маску. К этому он был не готов и в панике выскочил из дома. Ему надо было бы снова надеть маску и вынудить ее дать ему ответ – он был уверен, что она его знает. Но вместо этого он выскочил из дома как ошпаренный и наткнулся на полицейского.

Несмотря на то что он выпил довольно много, он, как ни странно, сохранил способность рассуждать в эти предрассветные часы. Так было всегда – прежде чем окончательно опьянеть, он испытывал момент полной ясности. У него был большой опыт – он точно знал, сколько и с какой скоростью он может пить, чтобы не терять голову. А этого он сейчас не мог себе позволить. Наступил решающий момент.

Все шло не так, как он задумал. Несмотря на все расчеты, несмотря на всю его тщательность и предусмотрительность. И во всем виноват был Авраам Андерссон. Вернее, не он сам, а то, что кто-то его убил. Вряд ли это мог быть кто-то иной, кроме Эльзы Берггрен. Вопрос только – почему? Какого джинна выпустил он из бутылки, убив Герберта Молина?

Он продолжал пить, все время прислушиваясь к своему состоянию. Довольно трудно поверить, чтобы семидесятилетняя женщина могла совершить убийство. Не было ли у нее напарника? И если да, то кто это? И если полиция тоже считает, что это она убила Андерссона, почему она до сих пор на свободе? Ответа он не нашел и вернулся к началу. Эльза Берггрен сказала, что она не знает, кто убил Андерссона. Но у него все время было чувство, что она лжет. Когда она узнала, что Герберт Молин убит, она села в машину, поехала к Андерссону и убила его. Месть? Может, она считала, что это Андерссон убил Молина? Что за связь существует между этими людьми, связь, которую он не в состоянии разгадать? Связь, о которой, совершенно очевидно, догадывалась и полиция. Он до сих пор сохранил эту смятую квитанцию с тремя именами.