Девушка, которая взрывала воздушные замки - Ларссон Стиг

— Полагаю, да.

Анника Джаннини вновь обратила свое внимание на Петера Телеборьяна.

— В девяносто первом году суд постановил запереть Лисбет Саландер в детской психиатрической клинике. Чем было обусловлено такое решение?

— Суд тщательным образом изучил деяния и психическое состояние вашей подзащитной — она все-таки пыталась убить отца при помощи зажигательной бомбы. Это ведь нельзя назвать нормальным поступком подростка, независимо от того, с татуировкой он или нет.

Петер Телеборьян изобразил вежливую улыбку.

— А на чем основывалось заключение суда? Если я правильно понимаю, они опирались только на одну-единственную судебно-психиатрическую экспертизу, написанную вами совместно с полицейским по имени Гуннар Бьёрк.

— Тут уже речь идет о заговорах, выдуманных фрёкен Саландер. Я должен…

— Простите, но я еще не задала вопроса, — сказала Анника Джаннини и снова обратилась к Хольгеру Пальмгрену: — Хольгер, вы говорили, что встречались с начальником доктора Телеборьяна, главным врачом Кальдином.

— Да. Меня ведь назначили наставником Лисбет Саландер. К тому времени я видел ее лишь мельком. У меня, как и у всех остальных, сложилось впечатление, что она страдает серьезным психическим заболеванием. Но поскольку я получил такое задание, я справился об общем состоянии ее здоровья.

— И что сказал главврач Кальдин?

— Лисбет ведь была пациенткой доктора Телеборьяна, и доктор Кальдин не уделял ей особого внимания, за исключением оценок состояния и тому подобного. Примерно через год я начал поднимать вопрос о том, как ее можно снова приобщить к нормальной жизни. Предложил приемную семью. Я не знаю точно, что происходило внутри клиники Святого Стефана, но, когда Лисбет пролежала у них приблизительно год, доктор Кальдин вдруг начал проявлять к ней интерес.

— В чем это выражалось?

— Я понял, что он оценивает ее состояние иначе, чем доктор Телеборьян. Как-то раз он рассказал мне, что решил изменить методы ее лечения. Я только позднее понял, что речь шла о так называемом связывании. Кальдин попросту велел прекратить привязывать ее ремнями, поскольку не видел для этого оснований.

— Следовательно, он пошел против доктора Телеборьяна?

— Простите, но вам это известно понаслышке, — возразил Экстрём.

— Нет, — сказал Хольгер Пальмгрен. — Не только. Я затребовал рекомендацию по поводу того, как можно вернуть Лисбет Саландер обратно в общество. Доктор Кальдин такую рекомендацию написал. Она у меня сохранилась.

Он протянул Аннике Джаннини какую-то бумагу.

— Вы можете рассказать, что тут написано?

— Это письмо доктора Кальдина ко мне. Оно датировано октябрем девяносто второго года, то есть к этому времени Лисбет пролежала в клинике двадцать месяцев. Доктор Кальдин пишет буквально следующее — я цитирую: «Мое решение запретить связывать и насильно кормить пациентку дало очевидный эффект — она успокоилась. Необходимости в психотропных препаратах нет. Однако пациентка крайне замкнута и закрыта и нуждается в дальнейших мерах поддержки». Конец цитаты.

— То есть он четко пишет, что это было его решение.

— Совершенно верно. Доктор Кальдин, опять-таки лично, принял решение о том, что Лисбет можно вернуть в общество через приемную семью.

Лисбет кивнула. Она помнила доктора Кальдина так же отчетливо, как каждую деталь своего пребывания в клинике Святого Стефана. Она отказывалась разговаривать с доктором Кальдином — он был психдоктором, еще одним в череде белых халатов, которые стремились копаться в ее чувствах. Но он был приветливым и добродушным. Она сидела у него в кабинете и слушала его, когда он объяснял ей свое видение ее проблем.

Он, казалось, обижался на то, что она не хотела с ним разговаривать. В конце концов она посмотрела ему в глаза и объяснила свое решение: «Я никогда не стану разговаривать с вами или любым другим психдоктором. Вы не слушаете то, что я говорю. Вы можете держать меня тут взаперти до самой смерти. Это ничего не изменит. Разговаривать с вами я не стану». Он посмотрел на нее с удивлением, потом кивнул, словно что-то поняв.

— Доктор Телеборьян… Я констатировала, что вы заперли Лисбет Саландер в детскую психиатрическую клинику. Вы снабдили суд экспертизой, составившей единственную основу решения. Это верно?

— Это верно по сути. Но я считаю…

— У вас будет достаточно времени объяснить, что вы считаете. Когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать лет, вы снова вторглись в ее жизнь и попытались опять запереть ее в больнице.

— В тот раз судебно-медицинскую экспертизу проводил не я…

— Да, ее писал доктор Йеспер X. Лёдерман, который, по случайному стечению обстоятельств, был в то время вашим аспирантом. Вы являлись его научным руководителем. Следовательно, экспертиза получила ваше одобрение.

— В этих экспертизах не содержится ничего неэтичного или несправедливого. Они делались по всем правилам.

— Теперь Лисбет Саландер двадцать семь лет, и мы в третий раз оказываемся в ситуации, когда вы пытаетесь убедить суд в том, что она психически больна и нуждается в помещении в закрытое психиатрическое учреждение.

Доктор Петер Телеборьян сделал глубокий вдох. Анника Джаннини оказалась хорошо подготовленной. Ей удалось задать ему несколько неожиданных коварных вопросов и извратить его ответы. Она не поддавалась его обаянию и игнорировала его авторитет. Он уже привык к тому, что, когда он говорит, люди согласно кивают.

Насколько же много ей известно?

Он покосился на прокурора Экстрёма, но понял, что с той стороны помощи ждать не приходится. Надо выпутываться самому.

Он вспомнил, что все же является авторитетным специалистом.

Пусть говорит, что хочет. Главным все равно останется мое мнение.

Анника Джаннини подняла со стола заключение судебно-психиатрической экспертизы.

— Давайте поближе познакомимся с вашей последней экспертизой. Вы уделяете много внимания анализу внутреннего мира Лисбет Саландер. Здесь много ваших суждений о ее личности, поведении и сексуальных привычках.

— Я пытался представить в экспертизе всестороннюю картину.

— Отлично. И, исходя из этой всесторонней картины, вы приходите к заключению, что Лисбет Саландер страдает параноидальной шизофренией.

— Я не хочу связывать себя точным диагнозом.

— Но к данному выводу вы пришли не на основании бесед с Лисбет Саландер, не так ли?

— Вам прекрасно известно, что ваша подзащитная последовательно отказывается отвечать на вопросы, если их задаю я или какой-нибудь представитель властей. Уже само такое поведение говорит за себя. Его можно толковать следующим образом: параноидальные черты пациентки проявляются настолько мощно, что она буквально не в силах вести простейшую беседу с облеченным властью человеком. Она думает, что все только и стремятся причинить ей вред, и ощущает такую сильную угрозу, что замыкается в непробиваемой скорлупе и буквально немеет.

— Хотелось бы отметить, что вы выражаетесь очень осторожно. Вы говорите, что это можно толковать как…

— Да, правильно. Я выражаюсь осторожно. Психиатрия не принадлежит к числу точных наук, и я должен быть осторожен в своих выводах. Вместе с тем психиатры не делают безосновательных предположений.

— Вы очень тщательно подстраховываетесь. На самом же деле вы не обменялись с моей подзащитной ни единым словом с той ночи, когда ей исполнилось тринадцать лет, поскольку она последовательно отказывается с вами разговаривать.

— Не только со мной. Она не в силах вести беседу ни с одним психиатром.

— Это означает, что, как вы тут пишете, ваши выводы базируются на опыте и наблюдениях над моей подзащитной.

— Совершенно верно.

— Что можно узнать, изучая девушку, которая сидит на стуле, скрестив руки, и отказывается говорить?

Петер Телеборьян вздохнул, и по его виду стало понятно, что ему наскучило объяснять очевидные вещи. Он улыбнулся.

— О пациентке, которая сидит в полном молчании, можно узнать лишь то, что она хорошо умеет хранить молчание. Это уже само по себе является отклонением, но в своих выводах я основываюсь не на этом.

— Я пригласила на вечернее заседание другого психиатра. Его зовут Сванте Бранден, и он является главврачом Государственного управления судебной медицины и специалистом по судебной психиатрии. Вы его знаете?

Петер Телеборьян вновь почувствовал неуверенность, но улыбнулся. Он предвидел, что Джаннини приведет другого психиатра, чтобы попытаться поставить под сомнение его выводы. К такой ситуации он был готов и мог без проблем ответить на любое возражение. Ему будет куда проще справиться с ученым коллегой в дружеской пикировке, чем с таким человеком, как адвокат Джаннини, готовым иронизировать над его словами.