Смертельно опасно - Райх Кэти

Хозяин вызвал полицию. Полицейские позвонили пожарным и в отдел по расследованию убийств. Следователь связался с судебным экспертом Пеллетьером.

Не прошло и часа с момента обнаружения человеческих останков, как Пеллетьер и два коронера стояли на лужайке возле дома. Сказать, что обстановка была неспокойной, все равно что заявить, будто «день Д» выдался маленько нервным. Взбешенный отец. Бьющаяся в истерике мать. Взволнованные дети. Застывшие соседи. Смущенные пожарные.

Доктор Жан Пеллетьер был главным из пяти патологоанатомов Центральной уголовной и судебно-медицинской лаборатории Квебека. Плохие зубы и неправильный прикус стали причиной того, что он не выносил абсолютно всех, кто осмеливался потратить его драгоценное время. Пеллетьер только заглянул внутрь и приказал разломать трубу.

Наружную стенку дымохода разрушили, извлекли оттуда зловонный труп и отвезли в лабораторию.

На следующий день Пеллетьер изучил останки и размашисто написал в заключении: «Ossements».

Кости.

И вот тут появляюсь я, доктор Темперанс Бреннан, судебный антрополог Северной Каролины и Квебека. Что я здесь делаю? Это длинная история, начавшаяся с момента учреждения программы по обмену между моим университетом и университетом Макгилла. Через год, когда программа была прекращена, я отправилась на юг, но продолжала консультировать лабораторию в Монреале. Прошло десять лет. Я по-прежнему мотаюсь взад-вперед и давно уже побила все рекорды по количеству дальних перелетов.

Когда я в очередной раз приехала в феврале в Монреаль, требование Пеллетьера о проведении антропологической экспертизы лежало на моем столе.

Среда, 16 февраля. Кости, извлеченные из дымохода, собраны в целый скелет и готовы к исследованию. Несмотря на то, что жертва явно не являлась сторонником регулярного посещения врачей (за исключением, пожалуй, дантиста), все-таки можно было предположить, что это именно Чарлз Беллемаре. Возраст, пол, раса, примерный вес, а еще хирургические штифты в правой малой и большой берцовой костях — все указывало на то, что передо мной давно пропавший Ковбой.

Следов других травм, кроме трещины черепной коробки как следствия незапланированного пикирования в дымоход, я не обнаружила.

От размышлений о том, зачем человек полез на крышу и как свалился в трубу, меня оторвал телефонный звонок.

— Похоже, мне нужна ваша помощь.

Темперанс. Только Пьер Ламанш называл меня полным именем, делая ударение на последнем слоге. Ламанш самолично взялся вскрывать очередной труп, и я заподозрила, что мы имеем дело с очень сильно разложившимся телом.

— Давно лежал?

— Oui. — Босс выдержал паузу. — Имеются и другие осложняющие факторы.

— Осложняющие факторы? О чем вы?

— Кошки. О Господи!

— Уже иду.

Сохранив отчет о вскрытии Беллемаре на компьютере, я покинула лабораторию, миновала стеклянную дверь, отделяющую судебно-медицинский отдел от остального этажа, свернула в соседний коридор и вызвала лифт. Конечная остановка лифта — морг — находилась под двумя охраняемыми этажами лаборатории и офисом коронера.

Спустившись на нижний этаж, я еще раз обдумала то, что узнала на утреннем совещании персонала.

Авраам Феррис, пятидесятишестилетний ортодоксальный еврей, пропал неделю назад. Тело Ферриса нашли вчерашней ночью в кладовке на верхнем этаже здания, где он работал. Никаких следов взлома. Никаких признаков борьбы. Работники сказали, что он вел себя странно. На первый взгляд причина смерти — самоубийство, выстрел из пистолета. Однако семья покойного была категорически против суицида как объяснения случившегося.

Коронер приказал произвести вскрытие. Родственники Ферриса и раввин были против. Переговоры временами сменялись откровенной руганью, но компромисса все же удалось достичь.

А еще над трупом потрудились кошки.

От лифта я свернула налево, проследовала прямиком к моргу и около входной двери того крыла, где проводятся вскрытия, услышала звуки, доносящиеся из комнаты ожидания — жалкого маленького помещения, предназначенного для тех, кого вызвали опознать тело.

Сдавленные женские рыдания.

Я вообразила холодный закуток с искусственными растениями, пластмассовыми стульчиками, предусмотрительно занавешенным окном — и почувствовала неловкость. В лаборатории мы не производим обычных вскрытий. Никаких конечных стадий болезней. Никакого панкреатического рака. В нашем списке — убийства, суицид, несчастные случаи. В общей комнате сидели те, кто не мог ничего этого предвидеть и предугадать. Их горе меня не трогало.